Борис Изюмский - Призвание
— Конечно, — не колеблясь ответил Борис.
— Тогда скажите, почему вы не комсомолец? — остановившись, в упор спросил Сергей Иванович.
Борис молчал.
— Грехи не пускают, — наконец с горечью сказал он тихо.
— А думаете быть?
— Да, — скупо ответил юноша и выпрямился.
— Тогда я требую от вас, будущего комсомольца и коммуниста, оберегать честь нашей школы.
Борис поднял голову.
— Троек у вас не должно быть! — настойчиво продолжал Сергей Иванович, и в голосе его Борис почувствовал требовательность человека, имеющего на то право.
— Их и не будет! — твердо сказал юноша и порывисто добавил: — Я знаю: вы обо мне дурно думаете, и Борис Петрович, и Анна Васильевна… Я позер и эгоист! Часто за это презираю себя. Но чувствую, что могу стать лучше… и стану!
— Понимаешь, Борис, — мягко сказал учитель, переходя на «ты», — тебе жить при коммунизме… Об этом надо помнить!..
Балашов проводил Сергея Ивановича до трамвайной остановки. Возвращаясь домой, он размышлял: «Нет, Сергей Иванович все же уважает меня и ждет хорошего. Я научусь преодолевать трудности».
Проходя в ворота, Борис увидел над собою знакомую круглую перекладину, высоко подпрыгнул, ухватился за нее, подтянулся на сильных руках и, глядя в темноту, восторженно крикнул.
— Научусь!
Спрыгнул и быстро пошел к парадному.
Войдя в столовую, Борис услышал, как мать раздраженно говорила отцу:
— Спрашивается, зачем он приходил? В семейные дела вмешиваться? Что, мы сами не знаем, как жить? Все поучают… Навели бы лучше у себя в школе порядок…
— Перестань, Лера, — морщась, словно у него болели губы, сказал отец. — Кто же виноват, что ты действительно не знаешь самых простых истин…
Дмитрий Иванович глазами показал жене на Бориса, давая понять, что разговор этот следует прекратить, но Валерия Семеновна, не обратив внимания на предостережение, продолжала:
— Много они понимают! В шестнадцатой школе учитель на детей кричит и оценки на глазок ставит… Так дети и говорят: «Справедливости нет!»…
— Ты больше прислушивайся к сплетням, — резко вмешался в разговор Борис, — обиженные деточки наговорят! Сергей Иванович тебе же добра хочет…
— А я тебе не хочу? — оскорбленно воскликнула Валерия Семеновна, — я тебе не мать? При твоих способностях могли бы найти к тебе индивидуальный подход… а не обивать чужие пороги…
— Лера! — с угрозой в голосе произнес Дмитрий Иванович.
— На меня это не подействует! — успокаивающе сказал отцу Борис и, повернувшись к матери, добавил: — О способностях моих необычайных ты уже давно прокричала везде, где могла. Я же в классе в последних рядах плетусь. А Сергея Ивановича не трогай! — Он вышел в соседнюю комнату, хлопнув дверью.
— Как ты можешь, — понижая голос до шопота, возмущенно сказал Дмитрий Иванович, и, сняв пенсне, стал его нервно протирать, — как ты можешь? Мы должны охранять авторитет его учителей… К нам в семью пришел друг, скажи ему спасибо… А ты оскорбляешь! Это куриная слепота!
Дмитрий Иванович ушел к себе, тоже хлопнув дверью.
* * *Дома Василек и Наталья Николаевна ждали Кремлева. Василек бросился отцу навстречу, завизжал от радости, вскарабкался на грудь. Сергей Иванович, прижав его к себе, покружил, осторожно ставя на пол, сказал:
— Погоди-ка, умоюсь!
Мальчик тотчас полез под кровать, за домашними туфлями, принес полотенце, бегал, пританцовывая и припевая:
— Папка пришел… папка пришел…
Наталья Николаевна жалостливо вздыхала, и горестные складки у ее губ делались при этом резче. Горе очень состарило ее. Похоронив Таню, Наталья Николаевна решила остаток своей жизни отдать внуку и зятю. Они жили дружно, их роднили общие воспоминания, общее горе утраты. Старуха души не чаяла в мальчике, была заботлива и внимательна к Сергею Ивановичу.
Кремлев рано лишился родителей, — они погибли от рук деникинцев, — воспитывался в семье старшего брата — и, пройдя нелегкую школу жизни, умел ценить доброе отношение к себе. Он ясно видел, что Наталья Николаевна привязалась к нему, как к родному сыну, и отвечал ей тем же.
Временами Наталья Николаевна подумывала о его возможной женитьбе: Сергей Иванович был молод и одинок, мальчику необходима была мать. Но ревнивое чувство не хотело мириться с какой бы то ни было заменой Тани, и она решила: «Если это случится, я тотчас же уеду».
Сергей Иванович сел за стол, а Василек расположился против него и, подперев кулачками щеки, не отрываясь смотрел на отца.
— Ну, как, сынок, поделился в детском саду конфетами с товарищами?
Сергей Иванович вчера принес Васильку целый кулек конфет.
— Поделился, — быстро ответил мальчик, — только Вовке не дал!
— Это почему же?
— А он утром дерево шатал!
Василек вскочил со стула и показал, как Вовка раскачивал дерево.
— Шатает, шатает! Я ему говорю: «Не надо», а он: «Это не твое». А я говорю: «Папа говорит — это всех. Дедушка Сталин сказал — посадите везде деревья». Так я Вовке конфет и не дал! — снова усаживаясь на стул и грудью наваливаясь на скрещенные на столе руки, решительно заключил Василек.
— Ты бы его постыдил, а потом все же конфетку дал, — посоветовал отец. — А бабушке ты сегодня помогал?
— А как же! — воскликнул Василек, — тарелки вытирал, Тиграна кормил.
Тиграном называли черного котенка с зелеными глазами.
— Из пшена сор выбирал, — напомнила бабушка.
— Горсть выбрал! — вытянул перед собой полураскрытую ладонь Василек.
— Помощник ты мой! — ласково похвалил Сергей Иванович.
Перед сном Василек всегда просил отца рассказать сказку, но сегодня, когда Сергей Иванович присел на край его кровати, мальчик тихо спросил:
— У нас мамы больше никогда не будет?
Сергей Иванович ответил не сразу:
— Не знаю, сыночек.
— Я б ее, знаешь, как любил!
Отец в темноте погладил мальчика.
— Ты слышал, к нам в город зверинец приехал? В воскресенье мы с тобой и отправимся, — с напускным оживлением сообщил он.
— Ура-а! — вскочил с постели Василек и шумно, радостно запрыгал.
— Кто там шумит? — раздался из соседней комнаты строгий голос бабушки.
— Тише, — прошептал Сергей Иванович, — а то попадет нам с тобой, ложись, ложись… Чем скорее заснешь, тем скорее наступит завтра.
— Я сейчас, папуня…
Отец укрыл сына, зажег лампу над своей кроватью, приставил к кроватке Василька стул так, чтобы его спинка отбрасывала тень на подушку мальчика, и, достав «Педагогическую поэму», лег почитать перед сном.
Книгу эту он мог перечитывать бесконечно, и каждый раз находил в ней новое и новое. Его особенно привлекали в Макаренко отвращение к самоуспокоенности, неистребимый оптимизм очень честного человека. «Как жаль, что Антон Семенович так рано умер, не успел осуществить многие свои замыслы!»
Сергей Иванович прочитал несколько страниц «Поэмы» и задумался:
«Что сделал я сегодня? Очень мало. Не успел пойти на урок к Серафиме Михайловне… не так, как следовало бы, говорил с матерью Бориса».
Он был недоволен собой. Намечал прочитать книгу воспоминаний Репина, но она лежит нераскрытой на столе…
— Надо списаться с заочной аспирантурой и сдавать кандидатский минимум… Пора.
Сергей Иванович закинул руки за голову — хорошо было вот так остаться наедине со своими самыми сокровенными мыслями.
«Люди любят по-разному: одни — восторженно, порывисто, громко высказывая свои чувства, другие — сдержанно, про себя, глубоко и навсегда… Наверное, так и в чувстве к Родине…
Всем, что есть во мне, я обязан ей. Она воспитала меня, сделала народным учителем. Но мне хочется не столько говорить о своей любви к Родине, сколько делать полезным для нее каждый свой поступок. От моей, именно и от моей работы тоже зависит приближение коммунизма… Он придет тем скорее, чем лучше я подготовлю урок, чем взыскательнее и справедливее буду к себе и к детям, чем более щедро отдам свои силы им».
И, как всегда, когда Кремлев думал о Родине, возникал образ того, кто вел в бой, помогал в беде, ободрял в радости. Он был самым великим и самым лучшим, настоящим и будущим, совестью и верой.
…Мирно спал Василек. Ветки дерева постукивали в оконное стекло, в углу потрескивал сверчок.
ГЛАВА XIX
Открытое партийное собрание назначено было на семь часов вечера.
Когда Кремлев вошел в учительскую, там уже сидели Серафима Михайловна, географ Петр Васильевич, Рудина и Волин. На Борисе Петровиче был его лучший костюм, ордена Ленина и Отечественной войны на груди, «парадный мундир», как называли его учителя.
— Добрый вечер, — приветливо сказал Сергей Иванович, обращаясь ко всем и, усевшись у стола, начал отмечать приходящих на собрание, временами незаметно поглядывая на Рудину. Она была в том же скромном синем платье, в котором он увидел ее впервые в кабинете директора, и оживленно рассказывала что-то Серафиме Михайловне, доверчиво заглядывая ей в глаза.
