Валентин Селиванов - Свадебные колокола
Но снова зазвонил красный телефон с белыми цифрами. Девушка с чёлкой торопливо схватила трубку, хотя это мог быть совсем не тот кто-то, а, например, какой-нибудь иностранный делец, раньше других понявший, что такое Сибирь.
Звонил тот кто-то, потому что молодой администратор с чёлкой снова зашепталась с красной трубкой. На этот раз разговор оказался коротким — он состоял из шести «да» и шести очаровательных улыбок, каждая из которых была в полмиллиона вольт.
Веня постарался представить себе этот разговор.
Кто-то:
— Чудо! Я люблю тебя! А ты?
Она:
— Да!
Кто-то:
— Совсем скоро буду твоим мужем.
Она:
— Да.
Кто-то:
— А потом у нас будет медовый месяц. Он будет длиться сорок пять лет.
Она:
— Да!
Кто-то:
— А потом… потом мы разведёмся и женимся снова. И всё повторится опять.
Она:
— Да.
Кто-то:
— Помнишь, у попа была собака…
Она:
— Да…
Кто-то:
— Только тот поп был дурак. Правда?
Она:
— Да.
Кто-то:
— Жди меня у «Подковы» ровно в полночь, когда уложишь всех своих жильцов в кровати.
Веня улыбнулся, представив подобный разговор. У него не оставалось никаких сомнений в том, что он получит лучший номер в этом отеле.
Девушка с чёлкой положила красную трубку и тихо сказала:
— Я вас слушаю.
По этому голосу каждый нормальный мужчина, достигнувший восемнадцати лет, безошибочно понял бы, что молодой администратор всё ещё слушает того кого-то. Она находилась в холле гостиницы, и в то же время её здесь не было.
Веня выждал несколько минут, как раз столько, сколько нужно было курносой блондинке, чтобы спуститься обратно на землю, и ответил:
— Мне нужен номер. Хотелось бы «люкс».
— Однокомнатный?
Веня, доставая паспорт, прикинул в уме, удобно ли ему будет одному, и отозвался:
— Да нет, пожалуй, одному скучно.
— Фамилия?
— Калашников.
— Номер на сколько дней?
— Дня на два.
— К кому приехали?
— В горком партии.
Девушка быстро заполнила журнал и снова улыбнулась, вспоминая того кого-то. И Веня улыбнулся тоже, вспоминая другую улыбку, и другие глаза, и веснушки, до которых хотелось дотронуться.
Курносый администратор не взяла у него паспорта. Она протянула ему белый маленький талон с правом посещения «Подковы» в любое время суток и сказала:
— Второй этаж. Будете жить с Наденьте боты.
Веня плохо расслышал фамилию своего соседа и решил, что эти две ночи он скоротает с каким-нибудь киргизом. Это ему пришлось по душе. Киргиз — это совсем неплохо.
Азиаты — народ пылкий, страстный, горячий. Кто не имел с ними дел и не водил дружбы, тот многое потерял.
В колонне Гуревича работал Кадыр Ошен-оглы. Это был весёлый малый, который мог и работать и есть за двоих. Когда он знакомился с девушками, представлялся индонезийским принцем Папанесо. Кадыр подробно и интересно рассказывал, почему он сменил свой смокинг на рабочую спецовку, и девчонки, как ни странно, верили ему. Впрочем, если бы самый настоящий принц услышал доказательства Кадыра, он бы серьёзно задумался. Кадыр знал тьму-тьмущую анекдотов про Аллаха, и, слушая его в столовой во время обеда, ребята стонали от хохота и держались за животы. Ещё у Кадыра были врождённые воровские наклонности. Он, ясное дело, не воровал и не собирался открывать сибирский филиал жуликов-профессионалов. Кадыр в минуты пылкой влюблённости, что с ним случалось довольно часто, предупреждал кого-нибудь, и обязательно при свидетелях, что украдёт у него то-то и то-то. Выбранная жертва Ошен-оглы следила буквально за каждым своим и его шагом, но всё равно оставалась без часов, или сапог, или писем от родных, или без всей получки до копейки. Когда и как воровал Кадыр, никто не знал. Он с улыбкой заявил, что это фамильная тайна и не собирается её раскрывать. За украденные вещи он требовал калым, какие-нибудь красивые безделушки, которых у него собралось полчемодана. Ребята агитировали его податься на цирковую арену и там творить чудеса, но Кадыр махнул на цирк рукой и уехал во Фрунзе учиться в университете. Он часто присылал в колонну письма, в которых жаловался на южный климат и уверял, что жениться приедет на восток. Кое-каким своим жертвам Кадыр возвращал их собственные сувениры.
Веня поднялся на второй этаж и открыл ключом дверь.
Он бросил у дверей номера рюкзак, трубу и посмотрел на часы. В его распоряжении было ещё несколько часов. Уйма времени. Не зря Веня так спешил в город.
Калашников медленно обошёл две комнаты своего жилья.
Сногсшибательный люкс, думал Веня, оглядываясь по сторонам. Солнечная сторона с видом на реку. Ванная. Большое зеркало, в котором видишь всего себя, а не кусок отросшей бороды. Люстра как осколок Магеллановых Облаков. На столе пиво в бутылках. А кровать! Не кровать, а брачное ложе царей. Настоящие верблюжьи одеяла. Эстамп художника Гроссе. Электрочайник. Кофеварка. Телевизор. И даже конфеты — угощайтесь. Надо угощаться, раз предлагают.
Весело насвистывая чешскую песню «Я влюблена» и пританцовывая в такт песне, Веня налил воды в чайник, включил его, задумался. Он решал для себя вопрос — будет ли сердиться его сосед, если он возьмёт у него чай? Так и не решив этого вопроса, Калашников распечатал три пачки чая, которые нашёл на столе.
Если будет ругаться, подумал Веня, я куплю ему другой. Подумаешь тоже, чай.
Когда закипел большой блестящий и пузатый чайник, Веня поставил на него маленький и насыпал туда чаи трёх сортов — цейлонский, индийский и грузинский. Из каждой пачки по чайной ложке. Этой хитрой комбинации он научился у Ани-радистки. Чай получился ароматный и крепкий, цвета «Мадеры».
Веня выпил три стакана горячего душистого чая с конфетами. Если выразиться точнее, он ел конфеты с чаем. У каждого свои привычки.
Когда Веня допил последний стакан чая и почувствовал себя богом из античной трагедии, который спустился на землю с облака с горящим факелом в руке, в дверь без стука вошёл солидный холёный мужчина и спросил:
— Появился?
— Кто? — не понял Веня.
— Наденьте боты? — и мужчина кивнул на вторую кровать.
— Нет.
Мужчина ушёл. А Веня принялся изучать разные бумажки своего соседа, которые были развешаны над его кроватью.
Маленький календарь Аэрофлота. Обведены две цифры — второе августа и девятое июня. Это, очевидно, дни рождения. Один самого соседа, а другой — любимой женщины. В эти дни его сосед, наверное, устраивает загулы. Письмо из дома. Хотя нет, обратный адрес, он совершенно случайно попался Вене на глаза, — ленинградский областной книжный коллектор. Чья-то объяснительная записка и очень странное объявление: «Беру уроки стирки белья».
Надо думать, у меня весёлый сосед, решил Веня, с ним скучно не будет. Верно, второй Кадыр Ошен-оглы.
Потом Веня принял душ. Он уже не помнил, когда и где последний раз он стоял под тёплым приятным душем. И когда он вытирался душистым мохнатым полотенцем, решил ещё раз вымыться в ванной. Уж если обнимать цивилизацию, так обнимать! Веня вернётся в колонну и скажет, что в ванной мылся за всю бригаду верхолазов.
Он плескался, как молодой морж, среди белоснежного кафеля, наслаждаясь и вытирая бусинки пота со лба, когда к нему в ванную — и опять без стука! — заглянул белобрысый парень в военной фуражке без звёздочки и сказал:
— Привет.
Что мог ответить Веня? Когда человек находится в ванной, ему тоже, верно, нужно здороваться.
— Салют! — ответил Калашников.
— Наденьте боты не приходил?
— Не видел, — сказал миролюбиво Веня и спросил сам: — Который час?
— Скоро два, — ответил белобрысый и закрыл осторожно дверь.
Пора было заниматься делами.
Он торопливо вытерся, помыл ванную, повесил сушиться полотенце на батарею, убрал блестящий чайник, сполоснул стакан, из которого пил чай, съел ещё одну конфету и, улыбаясь, сосчитал цветные фантики. Их было на одну больше дюжины. Можно было считать, что Веня пообедал. Тогда он начал одеваться.
Он достал из рюкзака чёрный костюм, по поводу которого Гуревич произнёс целую речь, провожая Веню в дорогу, и осмотрел костюм со всех сторон. Не мешало бы погладиться.
Галстук и белую сорочку он погладил за несколько минут, причём рубашку только спереди, и, встав у большого зеркала, принялся прихорашиваться. Он должен был выглядеть так, чтобы все рты пооткрывали. Таков был наказ Гуревича. Наказ начальника колонны был верный и правильный — Веня представлял в городе сорок первую колонну. А она для него была родным домом, который он любил больше всего на свете.
Нудное же это дело, думал Веня, стоя перед зеркалом, сделать свой вид таким, каким он бывает не так часто. Но для меня это не страшно. Вот другие. Сколько тайн они доверяют зеркалам. И если бы они когда-нибудь могли заговорить, эти зеркала, сколько бы людей зароптало.
