Исай Давыдов - Девушка моего друга

— Это легко сказать, Леша: «больше ни о чем не думать!» — Тетя Оля как-то невесело улыбается. — Как он может об этом не думать? У нас ведь дети… Нам нельзя оставаться на улице. А сейчас как раз есть премия… Можно что-то начать…

— Я удивляюсь тебе, Ольга! — грустно говорит дядя Алексей. — Пока снесут ваш дом, Майк успеет жениться и уйти от вас. За эти годы Семен стал бы большим человеком, сделал бы много полезного… А так у вас жизнь уйдет зря…

— Никто не знает, когда снесут наш дом, — упрямо говорит дядя Семен. — Может, через десять лет, а может, через год. О Дворце Советов пишут во всех газетах…

Поэтому и надо сначала построить свой дом, а потом уже думать о машинах…

Я пытаюсь представить себе, как дядя Семен строит свой дом из красных кирпичей, думаю, что ему одному это будет очень трудно и строить дом он будет очень долго. И потом он может свалиться с крыши, потому что надо ведь строить из кирпичей и трубу тоже… А кто же в это время будет изобретать машины? Другие? Значит, другие станут главными изобретателями, а вовсе не дядя Семен? Что же я тогда скажу мальчишкам с нашего двора?

Я подбегаю к дяде Семену, дергаю его за рукав и громко спрашиваю:

— А как же машины, дядя Семен? Когда же ты теперь будешь их изобретать?

Все почему-то замолкают. Становится очень тихо.

Дядя Семен улыбается, ласково гладит меня по голове и отвечает:

— Вот построю дом, Сема, и буду снова изобретать машины.

Тетя Оля ругает меня. Ругает за дело. Я испортил целую бочку чистой дождевой воды: разрешил ребятам топить в ней новорожденных котят. А тетя Оля собирала эту воду, чтобы мыть голову…

Я понимаю, что тетя Оля ругает меня справедливо. Но я все равно не люблю, когда меня ругают. Чего без толку ругать? Сказала, что нельзя — я в другой раз не буду. Я ведь уже все понял. И вообще, я бы никого не стал ругать из-за какой-то поганой дождевой воды. Подумаешь — вода! Велика важность! Как будто нельзя помыть голову водой из колодца…

Я не возражаю тете Оле. Я стою, молчу и разглядываю свои ботинки. Но все равно я обижаюсь на нее. Воды пожалела… Вот возьму и не буду после этого жить у них на даче!

Едва тетя Оля уходит в столовую, как я быстро взбегаю наверх, на второй этаж, где в маленькой комнатке мы живем с Майком, торопливо складываю в чемоданчик те немногие вещи, которые я привез с собой, перекидываю на руку пальто и огородами, чтобы не попасться никому на глаза, выбираюсь на улицу.

Через десять минут я уже поднимаюсь на высокий длинный мост, который проходит над путями для товарных поездов и ведет на станцию Перово. Отсюда до Москвы электричкой — десять минут. А там до дому трамваем. Дорогу я знаю.

Плохо только одно: у меня мало денег. Утром Кира дала мне на мороженое сорок копеек, и, кроме них, у меня ничего нет. Хорошо еще, что я не успел их потратить.

Билет от Перова до Москвы стоит тридцать пять копеек. С пятью копейками я выхожу на Казанском вокзале и сажусь в трамвай, который идет к моему дому. Трамвайный билет стоит всего пятнадцать копеек, но купить я его уже не могу и поэтому сажусь в задний вагон с передней площадки, подальше от кондуктора.

Ехать неприятно. Я впервые в жизни еду зайцем и очень боюсь контролера. В поезде, как назло, контролера не было, и, подъезжая к Москве, я уже жалел, что купил на поезд билет. Лучше было бы купить билет на трамвай.

Мне, конечно, не везет. Контролеры в трамвае ходят редко, но почему-то именно сейчас, когда у меня нет билета, в трамвай поднимается контролер. Он вежливо спрашивает билеты у всех, в том числе и у меня, я не теряюсь: говорю ему, что мой билет у мамы, а мама — в середине вагона, и, когда он уходит в середину вагона, я выскакиваю на первой же остановке.

Эта остановка называется Каляевской. Отсюда до моего дома не так уж далеко. Ехать на трамвае без билета я уже боюсь и иду домой по Оружейному переулку пешком.

Мама меня совсем даже не ругает за то, что я сам уехал от дяди Семена. Когда я рассказываю ей, как ехал зайдем в трамвае, она замечает:

— Ты зря купил от Перово «взрослый» билет. Тебе надо было купить детский. Тогда бы хватило на все…

— А деньги за все билеты получает государство? — спрашиваю я.

— Конечно, — отвечает мама.

— Тогда ему, наверно, все равно, где бы я их уплатил. Правда, мама?

— Правда! — Мама улыбается и гладит меня по голове.

Потом вздыхает.

— Все-таки жаль, что ты уехал из Перово. Там как-никак воздух… Ну, да ладно — проживешь три недельки в городе…

Через три недели мы уезжаем с мамой в Анапу, и там я впервые в жизни увижу море.

Вечером, уже после ужина, мама спохватывается:

— Да, там же, наверно, из-за тебя волнуются!.. И, как назло, у них нет телефона…

— Что же делать?.. Мама задумчиво смотрит в окно, за которым в тусклом и немного таинственном свете уличного фонаря шелестят широкие листья старого тополя. Потом решает — Ладно, позвоню завтра утром Ольге на работу!

Но на другой день, очень рано, еще задолго до того, как маме уходить на работу, к нам приезжает тетя Оля.

Она какая-то бледная, растерянная, у нее большие, испуганные глаза.

Увидев меня, она глубоко, облегченно вздыхает и опускается на диван.

— Боже! — произносит она. — Я из-за тебя не спала всю ночь! Разве так можно?.. Никого не спросил, ничего не сказал…

— Ты что, на меня обиделся, что ли?

— Зря, — уже жестко произносит тетя Оля. — На старших нечего обижаться. Их надо слушаться. А сейчас собирай свой багаж. Через часок поедешь в Перово.

— Я не поеду больше к вам, — говорю я.

Тетя Оля удивленно глядит на маму.

— Чего это он? Мама пожимает плечами.

— Ну, что ж, — сухо, обиженно говорит тетя Оля. — Как хочешь. Через час к тебе заедет Кира с Аллочкой Жук. Аллочка едет к нам, и мы с Кирой договорились, что они заедут за тобой. Скажешь им, что ты останешься… — Тетя Оля поднимается. — А теперь до свидания. Мне пора на работу.

Я быстро соображаю. Раз в Перово едет Аллочка Жук, мне нечего ломаться. С Аллочкой мне всегда очень весело — даже когда мы не смеемся.

— Ладно, я поеду, — глядя в пол, говорю я. — Прости меня, тетя Оля. Я больше не буду топить котят в твоей бочке.

— Так-то оно лучше. — Тетя Оля ласково треплет мои волосы и уходит на работу.

Мама провожает ее.

Из коридора до меня доносится тети Олин голос:

— Семен так ругал меня за него; так ругал — ты себе не представляешь!.. Он за Майка так меня никогда не ругает…

Хлопает выходная дверь. Тихо позвякивает цепочка. Мама возвращается в комнату и начинает застилать постели. Она ничего не говорит, но я понимаю, что она думает о том, какой дядя Семен хороший и как он сильно меня любит, если он даже тетю Олю из-за меня ругал.

Мне хочется сейчас же, сию минуту, сделать для дяди Семена что-то очень важное, очень нужное, очень полезное. Мне уже кажется ничтожно малой помощью дяде Семену то, что я вместе с Майком почти каждый день сгружаю землю с машин на участке в Малаховке и засыпаю там всякие ямы.

Мне хочется сделать для дяди Семена что-нибудь более серьезное, например построить ему в Малаховке дом или что-нибудь еще… Но я понимаю, что мне это не под силу, хотя и считаю себя уже большим, потому что перешел в четвертый класс. А хорошо бы, конечно, сделать что-нибудь такое, чтобы все ахнули!.. Может, просто что-нибудь придумать?.. Ну, например, такое, что у дяди Семена вдруг безо всяких денег оказался тес… Он ведь давно говорит, что ему сейчас тес нужен больше всего на свете, а денег на него нет.

Я начинаю думать, что вот если бы наш управдом Михайлов разрешил сломать деревянный забор, который зачем-то отделяет наш двор от двора, выходящего на улицу Горького, то из забора вышло бы много теса и даже столбов — наверно, машины две. Вот бы привезти эти машины на участок в Малаховке и сказать:

— Бери, дядя Семен, это я тебе привез. В подарок. А забор этот все равно никому не нужен. Только мешает. Из-за него на улицу Горького приходится бегать через соседний двор.

Едва мама уходит на работу, оставив мне деньги на дорогу и на мороженое, как я бегу в домоуправление и спрашиваю пожилого, седоусого управдома Михайлова:

— Иван Степанович! А нельзя сломать забор в нашем дворе? Он ведь все равно только мешает. А моему дяде очень тес нужен…

Михайлов раскатисто смеется, ничего не отвечая, хлопает меня по плечу и ласково выпроваживает из домоуправления.

Я понимаю, что ломать забор почему-то нельзя.

Все время, пока я жду Киру с Аллочкой, я думаю, где бы раздобыть дяде Семену тесу, и ничего не могу придумать, кроме того, чтобы отвезти в Малаховку два деревянных ящика, которые стоят у нас на кухне и из которых, если их разобрать, может выйти немаленькая куча досок.

Мне очень жаль, что я ничего не могу придумать для дяди Семена. Сам бы он на моем месте что-нибудь придумал.