Хлебушко-батюшка - Александр Александрович Игошев
Николаю Ивановичу приходило в голову рассужденье, что если бы у них был ребенок, их жизнь пошла бы по-другому. Но Нина Павловна боялась рожать.
— Я не выдержу беременности, умру, — говорила она.
Когда на втором году семейной жизни забеременела, к ней приехала мать. Она по-хозяйски ходила по квартире и ругалась на весь дом, если Нина поднималась с кровати. Кончилось все в апрельский гололедный день: мать вызвала машину, свозила дочь в больницу; поднимаясь на обледенелое крыльцо, Нина упала; ребенок родился недоношенным и через сутки умер.
После того она берегла себя, принимала какие-то снадобья. На ночь уходила от него на диван и спала одна. Но не убереглась. Вторую беременность восприняла как несчастье, глядела на него, точно на врага, говорила, что он желает ее смерти. Николай Иванович был терпелив, он думал: родит ребенка, станет матерью, и вся эта мнительность отшелушится, как ненужная шелуха, и будет Нина нормальной женщиной. Он надеялся и верил; теперь уже и сам берег ее от волнений, лишь бы отвоевать то, что к другим приходило само собой.
В ночь родов она стонала, говорила, что умирает. Николай Иванович вызвал врача — Нина не поехала в роддом. Врач сказал:
— Надо везти ее в больницу.
Нину под руки довели до машины.
Николай Иванович остаток ночи протоптался в больничном саду. Когда ему сообщили, что родившегося мальчика не спасли, он сгорбился, как старик, и чуть не заплакал. Врач-хирург накричал на него:
— Чего же вы хотите? Раскормили ребенка. Он задохнулся при родах. Скажите спасибо, что спасли роженицу.
Поправилась Нина на удивление быстро; пополнела, раздалась вширь; теперь она во всем походила на мать.
Он не любит ее — это ясно. А она? Приехала мириться? Николай Иванович взглянул на ее лицо. Что-то прежнее, из давних времен, когда они только-только познакомились, промелькнуло в ней: в глазах задумчивость и обещание чего-то, в походке и в движениях загорелых рук — мягкая завлекающая женственность; но он знал способность Нины к преображению и уже не верил ей ни в чем. Сославшись на дела, Николай Иванович ушел в поле, сказав:
— Вечером встретимся и поговорим.
Нина Павловна за день обошла на станции знакомых, побывала в Давыдкове в школе. Когда вечером вернулась домой, Николай Иванович сидел и ждал ее на крыльце. При ее приближении он даже не пошевелился.
— Ты не хочешь впустить меня в дом?
— Входи.
Николай Иванович тяжело поднялся.
Зажгли свет, сели у стола. Нина Павловна поставила локти на стол, уткнулась подбородком в раскрытые ладони. Николай Иванович спрятал налитые тяжестью руки на колени.
— Расскажи, как ты жил тут без меня.
— Тебя это еще интересует?
— Не интересовало — не спросила бы.
— Работал — вот и все.
Она спросила о его любимом деле — о травосеянии. Николай Иванович коротко ответил и на это. Такой спокойный и размеренный разговор ее не устраивал.
— Коля…
Нина Павловна встала, обошла вокруг стола, положила ему на плечи мягонькие руки, с чувством повторила:
— Коля…
«Вот, начинается…» Николай Иванович убрал с плеч ее руки.
— Сядь, — повелительно и твердо сказал. — Не о том мы говорим.
Нина Павловна поискала глазами стул, чтобы сесть рядом с ним, но стула поблизости не было. Тем же путем, вокруг стола, вернулась на свое место.
— Давай поговорим, как будем жить дальше.
— Так сразу?
— А чего ждать? У нас было время подумать.
— Страшно вот так сразу. — Она подняла голову, внимательно вгляделась в него. — Или ты уже решил?
— Решил. — Николай Иванович не колебался ни минуты.
— Значит, правильно люди говорили, — вздохнула Нина Павловна.
— Что тебе наговорили?
— Уже успел, влюбился. Я знаю, кто она. Видела ее сегодня. Мне люди обо всем рассказали.
— Люди расскажут… только им поверь. — Николай Иванович покачал головой: «Н-ну, прокураты! Уже успели». — Не сердись на меня, Нина. Нет у меня ничего к тебе. Не люблю я тебя. Что было, все выгорело. Сижу вот я с тобой, а на сердце пусто.
— Все та забрала? — стенящим голосом спросила Нина Павловна.
— Я с ней об этом не говорил ни разу.
— Бедный влюбленный! — посмеялась принужденно она. И тут же посерьезнела: — А если я не дам развода?
— Жить с тобой я все равно не буду! — Николай Иванович пристукнул по столу кулаком.
— Со мной не будешь и с ней не распишешься.
— Назло мне?
— Назло! — выкрикнула она.
— Ну вот, видишь, мы обо всем поговорили, выяснили точки зрения. А решение будет принимать судья…
Утром Нина Павловна собралась в обратный путь. Николай Иванович довез ее до вокзала. Назад ехал не спеша. Заря горела вовсю. У моста через Выкшу остановился, сошел к воде. В прибрежных кустах птичий щебет и возня. Он снял шляпу, стянул с себя пиджак, присев на корточки, умылся. Блескуче текла вода, горела на ивняке роса, на берегу влажно зеленела свежая отава, — мир воды и земли каждый раз представал перед ним обновленным. Николай Иванович замер: с ним с самим происходило что-то похожее на обновление. Освеженный, он стоял и глядел через реку на станцию. Свет зари отражался в окнах домов, из труб в небо весело поднимался дым.
В кабинет Николай Иванович вошел, когда солнце показалось над горизонтом. Белые шторы окрасились в розовое; дерево шкафов и простенков засветилось красноватыми тонами; льющийся в открытое окно воздух пропитался солнечными лучами. Николай Иванович зажмурился от праздничной их яркости. Он вдруг точно во сне увидел Веру Александровну, ее лицо, глаза, плечи, руки, покачивающуюся походку, платье с крупными, как духовые трубы, цветами; видел, как она поднимает брови, как говорит, как жестковатые губы хранят сахаристую прохладность зубов.
2
Ехать в больницу, на чем настаивали врачи, Павел Лукич отказался.
— Если умру, то умру и в больнице, — твердил он. — Если выздоровлю, то выздоровлю и дома.
И попытался шутить:
— Дома, говорят, и стены помогают.
На помощь местным Ипатьев прислал медиков из районной больницы. Вместе обследовав больного, они долго совещались; наконец уехали, оставив на ночь дежурного врача. Он сделал уколы и наблюдал за Павлом Лукичом. Пока ничто не вызывало опасений. Павел
