Юрий Рытхэу - Полярный круг

В голосе Софи-Анканау послышались слезы.

Тот же строй чукотских охотников, но у всех радостные лица, и все вскинули ружья в воздух.

— Наш салют победы — гордо сказал Рентыргин.

Бульдозер сносит ярангу. На берегу горит огромный костер — дожигают остатки древнего жилища.

— Иван Иванович, а могли бы вы музею продать свою ярангу? — спросил вдруг Нанок, заставив задуматься Рентыргина.

— Свою ярангу? — переспросил Рентыргин.

— Да.

— Коо,[13] — покачал головой Иван Иванович.

— Почему? — настаивал Нанок.

— Может быть, я и отдал бы ее, — задумчиво проговорил он, — кому-нибудь для дела, если негде человеку жить. А для обозрения, пожалуй, не решился бы.

Нанок рассказал о своих мытарствах, связанных с покупкой яранги для музея.

— Это хорошее дело, — кивнул Рентыргин, одобрив идею Нанока показать, «откуда пошла сегодняшняя Чукотка». — Но, наверное, прав твой друг Асыколь: проще сделать новую ярангу. Тогда она не будет собственная, а так… ничья, что ли. И пусть стоит в городе Анадыре.

На последних страницах фотоальбома шли уже современные фотографии — Рентыргин на курорте «Талая» под Магаданом, в Крыму среди пальм и гипсовых оленей, на черноморском пляже.

— В прошлом году ездили отдыхать. Любопытно, но жарко. И море странное — очень теплое. Тюленей нет, однако дельфины водятся.

Иван Иванович Рентыргин захлопнул альбом.

— Мы с Софи-Анканау иной раз сядем вечером, листаем альбом и вспоминаем нашу жизнь. Хорошее дело — фотография, памяти подмога. У нас есть и второй альбом — но тот уже о наших детях.

И тут Наноку пришла мысль: а неплохо бы иметь такой альбом в музее! Это ведь история типичной чукотской семьи, советской семьи, связанной каждым своим днем, каждым своим делом с жизнью и делами большой советской страны.

Рентыргин взялся проводить Нанока в гостиницу.

С неба падал колючий снег. Из клуба доносился томный голос Лолиты Торрес.

Рентыргин посмотрел на небо, громко пошмыгал носом.

— Надолго такая погода? — спросил Нанок.

— Однако, может завтра проясниться, — ответил Рентыргин. — В эту пору погода надолго не портится.

После завтрака Нанок позвонил на аэродром.

— Приходите, — ответила девушка. — Идет внерейсовый, может быть, вас возьмут.

Нанок схватил чемодан и на попутном грузовике доехал, до аэропорта, подошел к самолету, поздоровался с пилотом. Летчик, выслушав просьбу Нанока, сказал:

— Пожалуйста. Только комфорта не обещаю. Будете лететь с яйцами.

— Что? — не понял Нанок.

— Яйца свежие везем в Билибино, — пояснил летчик. — Весь салон загроможден.

— Ничего, — махнул рукой Нанок.

Весь салон действительно был уставлен небольшими фанерными бочонками, где в опилках лежали свежие яйца. Вспомнился рассказ Джека Лондона «Тысяча дюжин» о неудачнике, решившем разбогатеть продажей свежих яиц золотоискателям.

В иллюминатор хорошо просматривалась земля. Редкие клочья облаков остались на морском побережье над мысом Шмидта.

Такую тундру Нанок видел впервые. По зеленым долинам текли окаймленные лесами широкие реки. Рощицы взбегали по склонам сопок, к вершинам. По этим местам бродил Владимир Германович Тан-Богораз, известный этнограф, знаток чукотского языка. Где-то здесь, у оленного чукчи Айнанвата, профессор брал первые уроки чукотского языка.

Здесь кочевали исконные оленеводы. Крепкие и вольные люди.

Под крылом вдруг возникали строения, полоски желтых дорог прочерчивали тайгу и тундру: это были участки приисков. Можно было разглядеть ниточки водоводов, оголенную, без зеленого дерна, землю. Кое-где леса были разрезаны просеками — линиями высоковольтных электропередач.

Самолет сделал разворот, открывая перед Наноком панораму поселка.

Прямые улицы, ряды многоэтажных домов — нигде нет временных строений, хибарок, здесь строили сразу и надолго.

Это была другая Чукотка, сравнявшаяся с передовыми промышленными районами страны.

Нанок вышел из самолета и окунулся в комариный звон.

По дороге в гостиницу Нанок успел разглядеть несколько афиш, заставивших его сердце биться сильнее: в районном Доме культуры ансамбль «Эргырон» давал прощальный концерт. Он попросил шофера остановиться, соскочил с автобуса и ринулся в кассу за билетом. Касса была закрыта. На фанерке кривыми буквами было написано, что все билеты проданы.

Нанока охватило отчаяние. Разыскать ансамбль в Билибино — не проблема. Но как было бы здорово посмотреть на Зину из зала, а потом подождать ее у служебного входа и удивить своим появлением.

К кому же можно обратиться за билетом? Ведь должен быть здесь отдел культуры райисполкома. А Нанок тоже работник культуры.

Умывшись, Нанок надел чистую рубашку, повязал галстук и вышел в гостиничный коридор. Навстречу ему, осторожно неся чайник, в цветастом халатике, совсем непохожая на ту, что он видел в тундре, шла Зина Канталина. У нее была новая незнакомая прическа, пышная, и Нанок не видел ее глаз, хотя овал лица снова с пронзительной силой напомнил ему давно виденный и так запечатлевшийся в памяти портрет мадам Самари. Неожиданно подкосились ноги, и Нанок, даже если б и захотел, не мог вымолвить ни слова.

Он чуть посторонился в узком коридоре, и Зина прошла, не поднимая глаз, негромко сказав:

— Спасибо.

Нанок стоял, словно примерзший к полу. Что делать? Броситься за ней? Наверное, это будет некрасиво. И к тому же она какая-то озабоченная, может быть, даже расстроенная, а сегодня у нее концерт.

Нанок вышел на улицу.

В отделе культуры рыжий и остроносый заведующий предложил сразу же лететь на прииск за моделью буровой вышки.

— Нет, — твердо сказал Нанок. — У меня еще есть другие дела в Билибино. Мне нужен билет на сегодняшний концерт.

Заведующий отделом культуры тяжело вздохнул. По этому вздоху Нанок сразу же понял, что билеты у него есть.

— В Анадыре вы имеете больше возможностей смотреть ансамбль. Мы его тут и так задержали, — ворчал заведующий.

— Как раз в Анадыре его меньше всего, и видим, — ответил Нанок и значительно добавил: — И потом у меня есть поручение от окружного управления культуры.

— Ну как не дать коллеге билета, — еще раз вздохнул рыжий и выдвинул ящик стола. — Вам один?

— Один.

До концерта еще было много времени. Чтобы несколько успокоиться, а главное — чтобы уберечь себя от искушения постучаться в дверь, за которой исчезла Зина Канталина, Нанок вышел на улицу.

Зашел в магазин, порадовался обилию товаров, а вид продуктов напомнил, что пора и пообедать. Недалеко от магазина он нашел кафе.

Первым, кого он увидел за столиком, был Нутетеин. Старик пил чай. Увидев входящего Нанока, он шумно отодвинул стул и закричал:

— Откуда ты появился?

— Приехал, — ответил Нанок.

— Ты очень хорошо сделал, что зашел сюда! — продолжал шуметь Нутетеин. — Клава!

К столику заспешила официантка.

— Вы что-то еще хотите, товарищ Нутетеин?

— Надо накормить этого молодого человека.

Клава подала меню и, пока Нанок изучал его, спросила:

— Вы сегодня танцуете?

— Я не танцую.

— А-а, вы поете! — торжествующе произнесла официантка.

— И не пою.

— Значит, в оркестре играете, — заключила она. — Но почему я вас там не видела?

— Он ученый, а не артист, — сказал Нутетеин.

Старик внимательно оглядел Нанока.

— Ты хорошо выглядишь, возмужал. Где был, рассказывай.

Нанок перечислил поездки — в тундру, к своим в Нунямо…

— Как там наши?

— Хорошо живут, нынче охота неплохая.

Нутетеин кивал в знак одобрения.

Нанок рассказал про китовую охоту, про встречу с Георгием Сергеевичем Меновым.

— Гоша приехал? — обрадовался старик, — Что же ты мне раньше не сказал? Как он, как здоровье? Язык наш не забыл?

— Я тут видел ваших в гостинице, — сказал Нанок, принимаясь за еду.

— Я живу в другом месте, — сказал Нутетеин. — В квартире для почетных гостей. Мягкие постели, телевизор, электрический чайник, но скучно одному. К своим хожу, а иногда у Тагъека в номере ночую.

— Когда из Уэлена уехали?

— Да почти сразу после твоего отлета в тундру, — ответил Нутетеин. — Приехал за мной директор ансамбля, уговорил. Новую программу надо готовить. Нехорошо в такое время оставлять ансамбль. В Москву собираемся на гастроли.

— Нравится вам Билибино? — спросил Нанок.

— Очень нравится! — весело ответил Нутетеин. — С одной стороны, Чукотка, с другой — как на материке. Большие дома, автомобили, телевидение, кафе, разные заводы — и в то же время Чукотка. Вот мы с тобой, два эскимоса, сидим в кафе, а рядом строится атомная электростанция. Как это тебе? А? Ты ведь тоже родился еще при жирнике, как и я. Правда, ты недолго жил в нынлю, а я вот большую часть жизни там провел. Здесь, в Билибино, живут русские, украинцы и многие другие народы, но они стали жителями Чукотки. У меня появился один знакомый, инженер, с атомной электростанции. Очень веселый человек. Всю жизнь на северных стройках, а теперь решил обосноваться на Чукотке. Говорит: «Это как раз та земля, какая мне нужна!» Понимаешь, человек нашел свою землю у нас! А мы, эскимосы, расширили нашу родину от маленького скалистого мыса на краю земли до самой Москвы. А что нам раньше оставалось? Самые брошенные и холодные земли да пустынные острова. А сейчас Нутетеин, когда захочет, может куда угодно поехать по большой нашей стране, и везде ему — родина. Вот какая нынче родина у эскимоса! Большая родина, великая страна.