Ефим Пермитин - Три поколения
Лошади карателей, учуяв звереныша, перестали жевать сено, захрапели, зафыркали.
Никодим прошептал:
— Мама! Мама!.. Выводите коней по два на каждого…
Алеша забежал во двор и отвязал первую попавшуюся лошадь. Потом он нащупал повод второй, но пальцы не подчинялись ему. Трясущимися руками он не мог развязать тугого узла. Каждую секунду он ждал, что вот-вот за спиной его появится казак с обнаженной шашкой. Голова невольно втянулась в плечи. Алеша схватил повод зубами и развязал. Противный запах ворвани осел на зубах, во рту.
В воротах встретился с Настасьей Фетисовной. Снег под ногами лошадей скрипел, как показалось ему, необыкновенно громко. Одна из лошадей задела стременем за воротину, и стремя звякнуло.
Алеша вздрогнул, точно от выстрела.
— Веди по тропинке, через речку, за пихтач, — услышал он шепот Никодима.
Алеша почти бегом повел лошадей к реке, все время ощущая неприятное покалывание в спине. И только войдя в пихтач, где лежал зипун, остановился, перевел дух. В поводу у него были две крупные лошади в казацких седлах. Одна из них — с белой проточиной от челки до верхней губы.
За Настасьей Фетисовной, ведшей двух лошадей, пятясь задом к реке, шел Никодим в длинной своей шинели и рядом — куцый, горбатый пестун.
Чем ближе подходили они, тем: сильнее рвались лошади из рук Алеши. Растерявшись, он не знал, что делать. «Будь он проклят! Будь он проклят, этот медведь!» Алеша боялся, что лошади втопчут его в снег. Но подошел Никодим, подтянул подпруги у всех четырех, взял поводья трех лошадей, отвел их к пихте и привязал.
Алеша стоял на дороге и держал под уздцы низкорослую серую лошадь с круглым тавром на ляжке. Никодим накинул на голову коню зипун и рукавами крепко завязал его под шеей. Потом он подбежал к Настасье Фетисовне и взял пестуна.
— Мама, держите лошадь! Алексей, помогай! Да помогай же, Алеша!..
Алеша схватил медвежонка. Вдвоем они подтащили пестуна к дрожащей лошади.
— Не доставайся, моя животина, гадам!.. — ворчал Никодим, надрываясь с непосильно тяжелым медведем.
— Все равно упадет! Соскочит! — прошептал Алеша, но Никодим вытащил из кармана шинели два длинных ремня.
— Держи! Да не бойся, не съест тебя Бобошка, — зашипел он на Алешу.
Петлей Никодим захватил передние ноги пестуна и, перекинув ремень через луку седла, стал подтягивать упиравшегося медвежонка на спину лошади. Алеша подталкивал Бобошку сзади. Одну за другой Никодим намертво прикрутил передние лапы медвежонка к седлу.
Седельными тороками[11] и ремнями от стремян так прочно привязал и задние лапы пестуна, связав ремни под брюхом лошади, что Бобошку даже и силой нельзя было сбросить с седла.
Испуганный медвежонок верхом на испуганной лошади выглядел необычайно смешно, но всем было не до смеха.
Никодим отер потный лоб и сказал Алеше:
— Отвязывай лысанку и садись!..
Алеша взял рослого рыжего коня и вскочил в седло. Конь увидел прикрученного медвежонка на спине лошади, начал пятиться и фыркать.
— В снег! В снег сворачивай!..
Вместе с конем Алеша ухнул с дорожки в снег. Никодим подал Алеше поводья лошади с медвежонком. Настасья Фетисовна тоже села на коня. Второго привязала к седлу.
— Дожидайтесь! Я живо!..
С винтовкой в руках Никодим побежал к заимке. Вот он подошел к скотному двору, вошел в ворота, вывел лошадей за двор, в сторону реки, и стал привязывать их.
«Он сумасшедший! — мучился Алеша. — Зачем это?..»
Никодим снова вернулся во двор. Вышел он оттуда с охапкой сена и направился к избушке.
В волнении Настасья Фетисовна так поднялась на стременах, что казалось, вот-вот перекинется через голову лошади. Бледное лицо ее было мокро от пота.
— Да что же он делает там?.. — со стоном спросила вдруг она.
Но из-под крыши сеней взвился сноп огня и дыма. А Никодим обежал избушку и открыл частую стрельбу, Выпустив все пять патронов в окно, Никодим бежал уже вдоль двора. И вдруг в наступившей тишине Настасья Фетисовна и Алеша услышали душераздирающие крики:
— Кара-ул! Горим!..
В окно один за другим выскочили трое полураздетых карателей. Никодим отвязал лошадей, вскочил в седло. Но лошадь, почуяв медвежонка, закружилась, затопталась на месте и, не слушая повода, пятилась в сторону избушки. Казаки увидели мальчика и бросились к нему.
Никодим выхватил шашку и острием уколол коня в круп. Лошадь рванула и понесла. В тот же момент один из карателей дважды выстрелил в Никодима. Задняя лошадь сунулась в снег головой. Никодим отпустил повод, припал к шее своего коня и дико гикнул.
Алеша ударил лошадь, и она, разламывая снег, вырвалась на тропинку. Под первой же пихтой у Алеши схватило с головы шапку. Скакавшая впереди Настасья Фетисовна что-то кричала ему или Никодиму — он не разобрал. Дорога загибала круто влево. По сторонам пошел густой пихтач. Комья снега, брызжущие в лицо из-под копыт передних лошадей, тяжело скачущая сзади с завязанной головой лошадь, ревущий медведь, пихтовые лапы, больно бьющие в лицо, — все это потом он вспоминал точно во сне.
Скоро Никодим догнал Алешу и крикнул:
— Держи! В снег сворачивай!..
Алеша потянул вправо. Ткнувшаяся на голову лошадь чуть не задавила его, но справилась. Седок с трудом удержался в седле. Оглянувшись на Никодима, Алеша увидел, что и он во время скачки потерял шапку вместе с кофтой Настасьи Фетисовны.
— Поедем тише!.. Я снегу пожую — жарко!
Алеша недоумевал, почему Никодим заставляет ехать шагом, когда каждую минуту может быть погоня, и беспокойно оглядывался.
— Им не на чем догонять, — сказал Никодим. — Там одна лошадь осталась, и у нее я узду снял. Видел бы ты, как они заметались по избе, когда я подушку из окна выдернул да стрельбу по подлым их башкам открыл. А двери перед тем жердью припер. «Кара-ул! Горим!» — мальчик передразнил испуганных насмерть карателей. — Это вам, гады, за дедушку Мирона, за Пузана, за Чернушку!..
Глава XLI
Ехали до рассвета. Тайга становилась глуше, горы — выше. Заваленная упавшими поперек деревьями, тропка бежала по отвесному карнизу: вниз взглянешь — дух занимается и голову обносит. Алеше казалось, что они заехали в самое сердце тайги. Он был голоден, разбит верховой ездой, утомлен бессонной ночью, но всю дорогу восторженно думал о встрече с партизанами, о боевой их жизни.
Партизанский стан! Алеша не раз представлял его себе то неприступным «орлиным гнездом» в горах, то вырытыми глубоко в земле «берлогами», искусно спрятанными в тайге.
В шинели с неспоротыми погонами, с кавалерийской винтовкой за плечами и с шашкой, на огромном вороном жеребце, Никодим выглядел казачонком.
Алеша завидовал грозному боевому его коню, вооружению, шинели и всеми силами души ненавидел свой рыжий зипунчик и старенький шомпольный дробовичок с больно врезавшейся в плечо веревочкой, скрученной из конопли, вместо погонного ремня, как у винтовки Никодима.
— Такой палилкой только рябков стрелять…
Настасья Фетисовна придержала коня и повернула разрумяненное морозом лицо к Алеше:
— До Чесноковки рукой подать. Еще один поворот, потом ущельем с версту протянемся, а там на выбеге и Чесноковка…
Сердце Алеши дрогнуло. Он оправился на седле, подоткнул расходившиеся на коленях полы зипуна и вытащил глубоко засунутые в стремена ноги.
Подъезжали к узкому, почти темному Стремнинскому ущелью.
«Так вот он — партизанский стан! Вот где копится гнев народный!..»
Алеша забыл об усталости и голоде. Он думал о том, как встретят их в отряде, как будут благодарить за отбитых лошадей, восторгаться их подвигом.
«Но почему Чесноковка? Чес-но-ковка! Что за ерунда!..»
Тень пробежала по лицу Алеши. Название деревни, где помещался штаб партизанского отряда, опрощало и принижало в его представлении это героическое место. «Я предложу переименовать ее…»
Настасья Фетисовна остановила свою лошадь, легко спрыгнула с седла и здоровой рукой подтянула ослабевшую в пути подпругу.
Алеша посмотрел на остановившегося в отдалении Никодима. Мальчик прислонил ладонь к бровям и пристально всматривался во что-то.
В этот момент Никодим, вооруженный с ног до головы, на огромном, грудастом, мохноногом жеребце с волнистой гривой, спадавшей с толстой шеи коня чуть не до копыт, романтически настроенному Алеше напомнил центрального всадника со знаменитой картины Васнецова.
Алеша повернул голову по направлению взгляда Никодима. Из-за выступа утеса ехали двое вооруженных. Один — в дубленом полушубке, широкий, бородатый, огненно-рыжий. Другой — маленький, щупленький, в рваном, заплатанном зипунишке. Молодой был крив на левый глаз, почему казалось, что он прицеливается…
Настасья Фетисовна тронула коня.
