Ефим Пермитин - Три поколения
Белогвардейцы заметили женщину, только когда она поднималась на противоположный берег. Несколько голосов крикнуло одновременно:
— Держи!.. Стреляй!..
Кто-то бросился наперерез, но без лыж завяз в сугробе. Раз за разом ударили три выстрела. Пуля обожгла левую кисть, и топор упал на снег.
Пихты были уже рядом. Настасья Фетисовна скользнула в тайгу.
Глава XL
Тени набежали на заимку. Каратели обдирали корову, собираясь увезти мясо в отряд.
Басаргин крикнул им:
— Живей управляйтесь! У меня уж жаркое жарится…
Из открытых ворот скотника на двор вышел старый мерин Пузан и тусклыми, скорбными глазами уставился на незнакомых людей.
Безусый киргизоватый подросток-казачонок подмигнул товарищам и серьезно сказал:
— А ведь не попасть нашему Поликахе в мерина. Кисет прозакладываю — не попасть!
— Ну, это еще бабушка надвое сказала! — предвкушая «солдатское развлечение», тотчас же откликнулся седоусый горбоносый казак Емельян Назаров. — А ну-ка, Поликаха, тенькни его промежду глаз. Покажи, как старые казаки из винтовки жука на полету бьют…
Басаргин схватил прислоненную к стенке драгунку, прочно, по уставу, раздвинул ноги, подался корпусом вперед, прицелился и выстрелил.
Конь упал. Гребанул копытами снег раз-другой, крупно задрожал и затих. Лужа крови медленно расползлась вокруг длинной головы его.
— Давай кисет! — подступил Поликаха к казачонку.
Каратели громко, весело засмеялись.
— Попался, щенок!..
— Нарвался на Поликаху!..
— Я, господа казаки, в бытность мою на озере Нор-Зайсане… А уж кто не знает, что дикого кабанья — секачей — в тамошних камышах неистребимая сила… То есть как мурашни… Так, не поверите, я… — расхваставшийся Поликаха обвел карателей гордым взглядом.
— Крой! Кто это не поверит? Кто смеет не поверить моему одностаничнику? — поддержал Поликаху все тот же горбоносый, седоусый Емельян Назаров.
— Не сходя с места, двадцать два кабана положил! Как какой выскочит из камышей, я его эдак раз в самый пятак. Он с гόлком — όземь… Опять какой посунется в мою сторону — я его эдак раз в пятак…
Басаргин каждый раз примерно вскидывал и, прицелившись в нос казачонка из винтовки, дергал за спуск, а казачонок вздрагивал и моргал раскосыми глазами.
— А то еще, не поверите, случай у меня на том же озере Нор-Зайсане с тигрой был…
— Поликаха! — испуганно вытянувшись во фронт и глядя в сторону избушки, вскричал раскосый казачонок. — Вахмистр кличет!
Большой, тучный, седобородый Басаргин круто повернулся и под громкий хохот карателей вразвалку бросился к избушке.
— Изволили звать, господин вахмистр? — лихо козырнув, спросил раскрасневшийся на морозе Басаргин.
Вахмистр Грызлов, догадавшись, что товарищи подшутили над Поликахой, криво улыбнулся и сказал:
— Зови ребят, ужинать пора…
Стемнело. Басаргин зажег лампу. Вошли казаки и наполнили избу морозом, запахом дегтя, ворвани и табака.
Поликаха возился у печки. Железной клюкой он мешал жарко нагоревшие угли, на которых шипело и дымилось мясо в большой жаровне.
— Боевой у нас Басаргин, господин вахмистр, — сказал Емельян Назаров. — Слышали бы вы, господин вахмистр, как он на озере Нор-Зайсане охотился… Вот только про тигру не успел рассказать: вы позвали, — засмеялся горбоносый.
Похвала в присутствии всех, доверие самого вахмистра во время обыска окрылили Поликаху.
Упоминание о тигре подтолкнуло неловкую фантазию Басаргина и завело в такие дебри, что он и сам не знал, выберется ли оттуда благополучно.
Поликаха выпустил из рук клюку, лежавшую на раскаленных углях.
— …Я это чак по ней, господин вахмистр, — осечка!.. А тигра прет! Я передернул патрон, господин вахмистр, — снова чак! Пистон зашипел, пшикнул, и чую, что пуля по причинности сырого пороху в стволе застряла… А тигра прет!.. Ах ты, думаю, казак Басаргин, вот где твоя погибель… Это, видно, тебе не ласточек из винтовки на полету бить… И так-то жалко расставаться с белым светом стало, так-то жалко…
Каратели едва удерживали смех, но вместе с вахмистром смотрели в рот Поликахе.
— Ну и что же? — не выдержал вахмистр Грызлов, детски удивленно уставившись на Басаргина.
В это время в печи зашипело, затрещало, вспыхнуло синим огнем загоревшееся от непомерного жара мясо в жаровне.
Поликаха заглянул в пылающее жерло печи, схватил раскалившуюся на углях докрасна клюку за черенок и вытащил жаровню.
— Готово, господин вахмистр!
— Досказывай про тигру!.. — захваченный азартным враньем Поликахи, сказал Грызлов.
— Слушаюсь, господин вахмистр!
Басаргин сунул раскаленную до малинового цвета клюку в зев подпечья и снова начал:
— А тигра прет! Ревет дурным матом и прет! Размахнулся я, — тучный Басаргин выпятил жирную грудь и занес руку над головой, — да как звездарез…
Но так и не договорил Поликаха Басаргин воинственного слова.
Раскаленная клюка, попавшая спящему пестуну Бобошке на бок, прожгла толстый слой шерсти и опустилась на нежную кожу.
Оглушительный рев, стремительно выметнувшийся из подпечья, вставший на дыбы и бросившийся на Басаргина мохнатый черный зверь… Багровые десны, оскаленная пасть с блеснувшими полувершковыми зубами — все это было так неожиданно, что широкое лицо Поликахи из красного мгновенно стало белым, как платок.
Глава XLI
Вечернюю зорю охотники провели впустую: тетерева, отстрелянные утром, переменили место кормежки.
— Плохо дело, Алексей! Придется новые устраивать засидки…
— Ну что же, завтра построим.
— Перекрестись, Фетис. Завтра мы стрелять должны, а не шалаши строить.
Алеша и сам видел, что к этим шалашам напуганных тетеревов ждать бесполезно, но он продрог, проголодался и не мог представить, как это после целого дня охоты на морозе можно строить новые шалаши.
— Ну что же, будем строить сегодня… — согласился Алеша.
Заря была яркой, но короткой. Высокая, густо заросшая пихтачом гора черной хвоей застилала жаркий, золотой иконостас заката. На фоне пылающего неба серебряные колонны берез казались пунцовыми, и крупные сине-черные птицы на их вершинах выделялись отчетливо, точно вырезанные на меди.
Но вот дымчатая пленка перекрыла остывающее небо и, заметно расширяясь, захватила половину горизонта. Вот и совсем узкая, как лезвие булата, осталась линия золота.
Стало темно и тихо. На землю посыпалась иглистая изморозь. В какие-нибудь полчаса деревья убрались в сверкающий, фосфоресцирующий иней, точно надели заячьи тулупчики.
Молодые охотники молча наблюдали шествие морозной ночи. Алеша продрог до костей. «Господи, да скоро ли?» — подумал он, а Никодим все медлил. Алеша поражался, как он переносит мороз в вытертом своем зипунчике.
— Пожалуй, пора! — поднялся наконец Никодим. — Теперь тетерева и попрятались, и обсиделись в своих лунках…
Через час шалаши у новых берез были готовы, и охотники, навьючившись убитой птицей, гуськом потянулись к дому.
До заимки было не менее часа ходьбы. Шли молча. За всю дорогу Никодим только и сказал:
— Туманище-то — в глаз выстрели…
Алеша думал о том, как, придя домой, сбросит тяжелую ношу, снимет сковывавший тело зипун и сядет за стол. Намороженное за день лицо в тепле избушки вспыхнет огнем. Горячие щи из глухарятины и пшенная каша с подсолнечным маслом ударят в голову. Дед Мирон обязательно пересчитает их дневную добычу…
Прошло, как показалось Алеше, гораздо больше часа, а заимки все не было. Алешу всегда поражало, как в тайге, где каждая поляна, каждый поворот реки были так неразличимо похожи друг на друга в ночной темноте, можно было безошибочно прийти на затерявшуюся заимку.
«Теперь-то уж, конечно, прошли ее…» И чем больше думал Алеша, по времени определяя пройденный от шалашей путь, тем больше убеждался, что сегодня, в тумане, они давно прошли заимку и идут не к ней, а удаляются от нее. Его давно уже подмывало сказать об этом Никодиму, но, представив насмешливую улыбку мальчика, он удерживался. Вдруг Никодим с ходу остановился. Лыжи Алеши налетели на лыжи Никодима и лязгнули. В то же время Алеша услышал умоляющий шепот:
— Тише, миленькие! Тише!..
Только теперь Алеша увидел Настасью Фетисовну. Продрогшая, измучившаяся ожиданием, женщина задыхающимся от плача голосом рассказала, что случилось на заимке с дедом Мироном. Она ждала возвращения охотников в километре от выставленного на дороге часового.
— Я все слушала, все припадала ухом. Нет, не идут… Думаю: а если кружным путем, с другой стороны? Попадут в пасть к волкам…
Слезы лились из ее глаз, и она утирала их завязанной раненой рукой.
Алеша бросил птиц на снег. Злоба охватила его. Никодим тоже бросил тетеревов. Он стоял, задумавшись, и смотрел в сторону заимки.
