Ефим Пермитин - Три поколения
За рекой нырнули в синюю глубину леса.
Колодник, мелкий подлесок — все укрыло, засыпало, все сровняло. Тяжелые комья снега, повисшие на лапах дерев, гулко падали в мягкое ложе, обдавая охотников искристой пылью. За воротники зипунов, в рукава — всюду набивался пухлый снег и таял, обжигая разгоряченное тело.
— А лыжина в промысле сломится, а ночь пристигнет, а буря?.. — неожиданно возобновил разговор о топоре Никодим и на ходу повернул к Алеше веселое, раскрасневшееся лицо с черными сверкающими глазами.
Алеша виновато улыбнулся и безнадежно развел руками. Никодим остановился, шагнул навстречу другу, молча снял шомпольный его дробовик с плеча, повернул стволом вниз и снова повесил ему за спину.
— То-то я вижу, лесное дело у твоих рук не бывало. Набьется в стволину снег, вгорячах выстрелишь, а его и рόзорвет…
Он так и сказал «рόзорвет», припадая на «о», затем повернулся и заскользил по снегу. Охотники изрезали вдоль и поперек широкий увал тайги, сбежали в крутую падь, поднялись на следующий хребет, а следов белок не встретили. «Запала, окаянная!» — еще на первом увале определил Никодим.
Не удерживая лыж, он катнулся под головокружительный откос. Полы его зипунчика трепыхались от стремительного бега. Снежный вихрь крутился следом, густо запушил спину и шапку.
У Алеши замерло сердце, когда он, крепко опираясь на каек и тормозя, пустил с горы ходкие подволоченные лыжи. На первых же снежных настругах его подбросило, и он упал, зарывшись в снег головой.
Одна лыжина у него слетела и покатилась в лог, а когда Алеша спустился за ней, то увидел Никодима уже в полугоре следующего, еще более высокого, хребта. Он таинственно махал шапкой, указывая на снег.
Запыхавшийся, красный и потный Алеша подошел к нему и опустился в мягкое, пухлое ложе.
Никодим указал на следы и изменившимся голосом сказал:
— Свежехонький! Видишь, куда отправилась?
Но глядя на след, Алеша утвердительно кивнул головой, желая только одного: подольше отдохнуть на снегу. Никодим не мог успокоиться. На крутиках поднимались зигзагами. Беличий след шел то открытой поляной, то густым пихтачом. Зверек часто поднимался на вершины деревьев и шел лесом. Никодим оставлял Алешу на «входном» следу, а сам окружал значительный участок тайги, отыскивая «выходной».
Алеша не знал, на какой пихте нужно караулить белку, так как путь ей верхом по всем пихтам островка был открыт. Но мальчик посмотрел на вершины деревьев, покрутил головой по сторонам и уверенно сказал:
— Тут.
Алеша взглянул на указанную пихту и согласился, что белка действительно должна быть на этой, с густой, разлапистой верхушкой, пихте. Но как они ни рассматривали переплетенные ветви, белки увидеть не могли.
— Стань здесь! — приказал Никодим.
Алеша взвел курок и приготовился. Никодим стесал небольшой лоскут мерзлой коры с дерева и с криком: «Смотри!» ударил обухом по пихте. Голубой лентой белка метнулась по стволу. Алеша поймал ее мушкой, но зверек укрылся на другой стороне пихты. Заряд дроби, сшибая сучья и хвою, ударил в дерево, а пушистохвостая летунья перемахнула на другую вершину.
Никодим укоризненно посмотрел на Алешу и сказал, сплевывая:
— Разиня!
От второго выстрела Алеши белка тоже увернулась, и снова настиг зверька Никодим. Алеше казалось, что охотник, как собака, чует белку. Напуганный зверек, перепрыгивая с дерева на дерево, на мгновение подставил себя, и Алеша навскидку ударил по нему влёт, как когда-то в Москве на стенде учился стрелять по летящей тарелочке.
Падая, белка зацепилась лапкой за ветку и повисла недалеко от вершины. Охотники бросали в нее палками, сучками, но они, не долетая, застревали в ветвях.
— Закоченела! На-ко, держи!
Никодим для чего-то снял шапку и подал ее Алеше. Потом стал снимать и зипунчик.
Алешу поразило упорство этого маленького человечка, отважившегося лезть на высоченную пихту в пол-обхвата толщиной. Но судьба сжалилась над охотниками; белка дымчатой сережкой упала в снег.
Никодим схватил ее и, подавая Алеше, сказал:
— Молодчина! Как ты ее на полету!..
Похвалу Никодима, которого в душе с первых же шагов в тайге Алеша окрестил «профессором», он принял как величайшую честь.
Охотники прокружили до обеда. Белки было мало. Никодим объяснил, что зверь после первой пороши целый день лежит «как дохлый». В диковинку ему снег — он и «стесняется».
После полудня мальчик все чаще и чаще взглядывал на курившиеся вершины гор. Потом он увидел белку, мятущуюся по пихте сверху вниз с тревожным цоканьем. Они убили и ее.
Никодим сказал Алеше:
— Надо убираться. Видишь, горы топятся, белка свистит и мечется — быть буре.
Вдали от дома охотников настигла пурга. Старую лыжницу замело. Они шли ощупью, натыкаясь на пихты. Никодим время от времени останавливался и, казалось, по-собачьи нюхал воздух. К заимке они вышли с другой стороны, но вышли, по уверению «проводника», кратчайшей дорогой.
Глава XXXVIII
Красиво мертв лес. В серебряную броню закован: сквозной, прозрачный, в коралловых арках согнутых берез, в узорном сплетении обындевевших сосен и елей. Мятежный бег туч свинцовых. Горизонт низкий, густо-синий.
Поляны, испещренные хитрой прошивью стежек. Умолкшие ручьи, засыпанные кочи: широкое раздолье зверю…
Охотничий промысел опьянил увлекающегося Алешу. Стремительный бег на лыжах по глубоким хрустким снегам за уходящим зверем, азарт преследования и радость удачи, короткие отдыхи у разведенного на снегу костра, величавое безмолвие зимней тайги, крепкий сон без сновидений заслонили от него мир с его борьбой, страданиями и горем.
Мускулы Алеши наливались и крепли. За время болезни он вытянулся, повзрослел, плечи раздались. Бледное, худое лицо его, как и у Никодима, покрылось полудою морозного темно-вишневого загара, а над верхнею губой загустел пух.
Охота сдружила мальчиков.
Хмурый, замкнутый, с виду суровый, Никодим на самом деле был необыкновенно весел, открыт, прост и доверчив. Доверчив во всем, кроме одного: десятки раз заводил с ним разговор Алеша о колчаковщине, о партизанах — Никодим отмалчивался или заговаривал о другом.
Как-то, гоняясь за подраненной лисицей, они пересекли свежий лыжный след, а вскоре увидели двух человек, вооруженных трехлинейными винтовками. За плечами необычных лыжников были тяжелые сумки.
— Кто это? — догнав Никодима, спросил Алеша.
Мальчик помолчал немного и не располагающим к разговору тоном ответил:
— Мало ли по тайге народу шляется…
След лыжников шел от корневской заимки, и Алешу еще больше удивило, что вечером ни Настасья Фетисовна, ни дед Мирон не сказали о людях, побывавших у них. Посещения заимки неизвестными людьми, после того как сковало болота, ручьи и реки, стали часты. Ночи напролет Настасья Фетисовна кроила из грубого крестьянского холста мужские рубахи и шила. Из овечьей шерсти вязала варежки с указательным пальцем на правой.
Однажды ночью Алеша услышал топот множества лошадей на дворе. Проснулся и испуганно затаился.
В окно тихонько стукнули. Настасья Фетисовна, накинув зипун на плечи, вышла и открыла сени. Мороз за ночь усилился. Снег скрипел и взвизгивал под ногами.
В избу, вслед за хозяйкой, с белым клубом мороза вошел человек. Был он приземист и широкоплеч. На усах и бороде густо осел иней. Казалось, в зубах он держал зайца. Военная шинель ловко сидела на нем. Настасья Фетисовна звала его «Гордюша».
Гость был в избе не более пяти минут.
Широко раскрытыми глазами смотрел Алеша на незнакомца. «Где-то видел я этого человека… Где-то видел…» — мучительно вспоминал он.
Настасья Фетисовна шепнула что-то Гордею, очевидно об Алеше. Военный вскинул небольшие, но острые, как у Никодима, черные глаза, встретился с Алешей взглядом и улыбнулся из-под смелых бровей.
— Сынке скажи, чтоб больше налегал на косачей и глухарей: начинается настоящее — мяса много требуется…
Обрадованный Алеша решил выпрыгнуть из-под зипуна, но гость повернулся и скрылся за дверью, а Настасья Фетисовна истово перекрестила его вслед.
«Да ведь это же партизан!»
Открытие обрадовало Алешу. Наутро, как всегда, отправились на охоту.
— Никодим, я все знаю. Твой отец партизан… — сказал Алеша, как только они перешли реку и вошли в тайгу.
Мальчик остановился и спокойно спросил:
— Ну, а дальше что?
— Дальше? Дальше начинается настоящее, а мы с тобой белок бьем, когда нужно бить не белок, а белых!..
— А если нам с тобой на заимке нужно жить, тогда что?
— Да что ты все вопросами да загадками? Давай поговорим, наконец, серьезно!.. — Алеша рывком сбросил с ног лыжи и, смахнув с верхушки пня снег, сел на него.
Никодим пошел от Алеши.
