Васюган-река удачи - Вениамин Анисимович Колыхалов
Давно записал в своем рабочем дневнике почерпнутые из книг высказывания Э. Хемингуэя: «…я никогда не чувствовал себя одиноким у реки…» и В. Гюго: «…реки — такой же удобный путь для мыслей, как и для товаров…». Да, реки умеют разрушать чувство тоски и одиночества. И как-то само по себе у реки всплывают на поверхность сознания различные мысли. Держатся крепко, как заякоренные бакены на воде. Памятью можно быстро навести мосты в детство, перебросить пролет за пролетом в юность, воскресить события вчерашнего дня и пятнадцатилетие!! давности.
Прокладываю свои мосты-воспоминания по северной земле. Связан с ней по родству и духу. Радуюсь деяниям земляков, обновлению окраин, интересным характерам и судьбам нарымчан. Перед глазами борьба нового со старым, ломка отживших понятий, воскрешение забытых традиций. С перестройкой жизни идет перестройка людей, их взглядов, воззрений, методов поиска места под солнцем. И хочется не просмотреть эти бурные процессы бытия, быть сопричастным к жизни, делам современников, не прятаться в крепкую личину квартирных стен. Поэтому несут и несут меня над землей аэрофлотовские крылья, вертолетные винты. А по земле и воде— теплоходы, машины, вездеходы и… ноги, не подводящие пока ни на таежных тропах, ни на болотных зыбунах.
К, вечеру тучи сгуртились, впитали черноту. Покрепчал ветер. Его протяжный, отчаянный свист влетает в рубку. Высокие волны гонят разрозненные льдины. Они кусками грязного пенопласта качаются на мутной воде, приплясывают на ее гребнях. По крутоярью на самом ветробое покосилась степа тонкоствольных деревьев. Некоторые урывают момент, отбивают поклоны реке, нашему теплоходу. О неусыпной жизни Оби говорят сильные береговые оползни. С верхних этажей яров до нижних сползает многотонная масса земли, валится подсеченный обвалом лесок.
Еще недавно тихая река взбуриовалась, вспенилась похожей на снег пеной. Кидалась на песчаное откосье. Залепляла брызгами железобетонные плиты на палубе. Воде хотелось выйти из повиновения берегов, где еще во многих местах покоился слежалый снег, громоздились выброшенные течением льдины.
Изредка, точно гонимые ветровыми порывами, пролетали над волнистой равниной пугливые утки, скрывались за потопленными тальниками. Пузатые белые и красные бакены, зорко стерегущие фарватер, забуривались на треть в кипучие волны и, словно ошпаренные, выскакивали из них, переваливаясь с боку на бок.
Моложавый, подтянутый капитан Яков Абрамцев, не первый год входящий в собратство обских речников, пристально всматривался в хмурую даль. Его долго и нудно тяготило зимнее безделье. И вот проверенная реками душа открылась ветрам и далям.
В рубке заметно течение холодного воздуха: сигаретный дымок разрывается сразу, исчезает в щелях.
К нам на всех бензиновых парах несется широконосая дюралевая лодка. У подвесного мотора мужичок в старой лохматой — из собачины — шапке. Фуфайка тоже старая. Воротник надорван, из рукавов торчат клочья серой ваты.
Остроскулый мужичонка, приглушив мотор, приставил ко рту рупор ладоней. Пытается добросить до нас связку каких-то слов. Не перекричав ветер и шум дизеля, показал двумя растопыренными пальцами известный жест. Сотворив веером пятерню, трижды махнул ею над головой.
— Начинается! — пробурчал капитан. — Пятнадцать за бутылку предлагает.
Яков поспешно скрестил руки, отрицательно покачал головой: мол, нету спиртного, отваливай восвояси.
Растопыренная пятерня просителя четырежды красноречивым взлетом мелькнула над рыжей меховой копной.
— Тэкс, тэкс… двадцаточка обещана… растет цена… — с долей нескрываемого ехидства твердил капитан. — У-да-лец!
Мы перестали обращать внимание на нежданного гостя. Он безнадежно и зло махнул рукой, сделал презрительную гримасу и завихрил на «Вихре» к деревеньке, сереющей еле заметными крышами на левобережном косогорчике.
Провожая взглядом лодочного всадника, капитан заметил:
— Разбаловали этих винолюбов речники… в основном, конечно, сопровождающие, отвечающие за груз. Прихватят они сверх товарных ведомостей дюжину ящиков и гусарят на реке. По червонцу чистой прибыли с бутылки. Иногда больше. Сейчас прижали хвосты, но не все. Лично я этой спекулянтской пакостью никогда не занимался. Не скрою, возил знакомым мужикам водочку, но в обмен на ягоду, грибы, орехи, рыбу. Все лето, всю осень крутишься на воде и возле лесов, а попробуй заготовь что. Планы — кремневые. Грызешь-грызешь всю навигацию, ломаешь сутки на часы, минуты боишься раскрошить… Да я и горячкой денежной не страдаю. Иной от жадности рожу добела раскалит. Рвет с государства. Тянет с ближнего. Не дай бог попасть в страшное рабство рубля. Трудно вырваться из могучих, когтистых лап.
— Неужто больших денег не хочется? — подзадориваю хозяина судна.
— Пусть свалятся откуда-нибудь… распоряжусь, поди… Но богатой тетки в Америке нет. А в лотерейное и спортлотошное счастье не верю. Что руками и горбом возьму, то мое… В нашу речниковскую братию тоже ведь всякие попадают. На реках мы — казаки вольные. Иной под такое казачество и животину чью-нибудь на берегу пристрелит на мясо. Нарымский скот — особенно личный — в основном самопасом бродит. Скотину гнус зажирает, вот и тянет ее к воде, на ветерок. Хлопнут борова или овечку — ищи-свищи, кто созлодействовал. Кому не хочется шашлыков отведать?! Однажды и моей команде мысля такая явилась. Пристали к деревне, пошли к мужикам барана торговать. За одни голые деньги не согласились продать. Зато на бережку на талиновых шампурах такой шашлычок замастрячили!
В рубке мы вдвоем. Чувствуется, Яков спешит выговориться о себе, о жизни. Судьбы людские изворотливы, как и реки. Абрамцева не раз выносило на житейскую мель, стукало о причальную стенку неустроенного быта. Женат второй раз. До сих пор не уяснил, повернулось ли к нему счастье своей алмазной гранью.
Раздастся иногда в квартире звонок, скажет Яша «алло» и слышит в трубке томительную тишину, прерываемую чьим-то частым дыханием. Яков знает чьим: Звонит первая жена, желая услышать голос любимого человека. Сперва Абрамцев скоренько опускал телефонную трубку на рычаг. Потом стал насвистывать марш монтажников-высотников и песенку — «жил отважный капитан». Иногда читал одно-два есенинских стиха. В ответ ни слова. Была безответной женщина в семейной жизни. Осталась безответной после развода. В пору совместной жизни кашеварила на теплоходе «Песня». Муж механиком был. Возили по приречным населенным пунктам самодеятельных и иных артистов. Столичные дарили портреты, оттиснутые на афишах.
Везли однажды в низовье вокально-инструментальный ансамбль. Парни черноусые, загорелые и с ними две пухлогубые певички-невелички. Дорогой один чернявенький стал к жене механика «клеиться» (термин
