Владимир Коренев - Амгунь — река светлая
— Все.
— Кто — все? Толком можешь сказать?
— Ну… Федор Лыкин, Леха, я вот и этот самый… Некий.
Ирина вздохнула притворно тяжело, махнула рукой: дескать, что с вами поделаешь, зови!
— Может, вам и бутербродов с колбасой приготовить, ребята? — опросила она, когда они, сняв грязные сапоги у порога, чинно разместились на полу у стола.
— Если вы располагаете, — галантно согласился Лешка Шмыков, и все кивнули головами враз, как по команде.
Карчуганов развел недоуменно руками… Ничего не понимал и Дениска, перед которым тоже была поставлена кружка чая.
А она ловко нарезала кружочками колбасу, прикладывала к хлебу и одаривала проголодавшихся парней с улыбкой, прибаутками, носилась по столовой легко и красиво, словно не замечая восхищенных, гипнотизирующих взглядов парней, и, когда Лешка Шмыков тронул было ее за талию, так же красиво и совсем беззлобно хлопнула его по рукам.
— Попало? Не свое — не лапай!
Парни загоготали, а Лешка пообещал:
— Посмотрим! — И осклабился, оскалил зубы, картинно положив руки на широкий поясной ремень и выпятив колесом грудь.
— Смотри, да не просмотри, — грохотнул Карчуганов и многозначительно посмотрел на Лешку, продолжая жевать бутерброд. — Уведут из-под носа — только и оближешься. Здесь парни собрались не промах.
Федор Лыкин хохотнул в костистую жменю, а Некий Патрин затрясся в беззвучном смехе: что-то увидел в этом смешное.
— Смешинка в рот попала, — скривился Лешка Шмыков. — Чего смешного-то? О-о, расквакался. Ты чего, в детстве с печки упал?
А Патрин не мог остановиться, рассмеялся до слез, аж за живот схватился.
— Вот гад! — ругнулся Лешка и состряпал равнодушную мину, отчего и Лыкин снова прыснул в жменю, а у Карчуганова разъехались вкривь и вкось насмешливые губы, и он приготовился что-то ляпнуть в адрес Шмыкова, да тут вмешалась Ирина — ясно: выручала Лешку, налетела на Патрина:
— Это он с Дениски смеется, обвел вокруг пальца! — И погрозила: — Я все знаю. Всем расскажу!
Все посмотрели на нее — смеху как не бывало.
— Чего еще? — спросил Карчуганов.
— Загонял вчера — вот что! Архипов говорит, Дениска с ног валится, а он орет: «Давай!» Хорошо — Саня подоспел.
Теперь все смотрели на Патрина, и только он оглоушенно — на нее. Спросил тихо, растерянно:
— Ты эт чего, ведьма? — и побледнел.
Карчуганов влился в него свирепеющим взглядом.
— Ну-ка, скажи, Денис, — взыграл Лешка Шмыков. — Скажи, Корчагин, не бойся.
А Дениска ничего не мог понять и хлопал глазами.
— Не бойся, — потребовал Карчуганов, и Лыкин подошел к нему:
— Врет она?
— Архипова спросите, — опередила Дениску оскорбленная Ирина. — Он вам и скажет.
— Это я, — наконец вырвалось у Дениски. — Я сам. Я хотел… ну, в общем, хотел испытать себя. Вот и все. А это… — он показал взглядом на Ирину, — недоразумение. Вот — честное слово. А Петро ни при чем.
И наступила тишина, нехорошая, тягучая, от которой Дениске стало не по себе. В этой тишине все сели по своим прежним местам вдоль стены, а Патрин глубоко засунул руки в карманы брюк, обмяк плечами, нахмурился и стал глядеть в окно. Сказал погодя:
— Архип с Черным идут.
— Поднимайся, парни, — забеспокоился Федор Лыкин. — Пошабашили — будя.
— Сиди, — сказал Карчуганов. — Чего забоялся?
— Неудобно — расселись, как на именинах.
Вошли Архипов, за ним Черноиванов.
— О! Чай! — радостно всхлопнул руками Архипов. — Налей-ка, Ирина Батьковна. Погоняем и мы. Да еще с бутербродами?! Ну, брат, живем!
— Покрепче, — попросил Черноиванов.
Стало шумно. Дениска сел так, чтобы быть незаметным, слушал.
— Иваныч бегал на станцию, — сказал Архипов, — завтра-послезавтра нам должны вагоны со щитовыми домиками прийти. Два домика себе оставим, остальные — на Амгунь. Как управимся с тупиком — сразу за монтаж.
— С тупиком еще дня на два делов, — сказал Федор Лыкин. — А вагоны, значит, завтра?
— А может, и сегодня ночью — кто знает. — Вздохнул. — Если тому черту заодно вагоны придут — опять шум будет.
— Этому, что утром разорялся? Послал бы его.
— Да прав он, — сказал Черноиванов, рубанув свободной рукой воздух, — мы его сдерживаем. Нам так доведется, и мы не промолчим. Свой тупик надо быстрее добивать.
— У нас на платформе четыре звена осталось — с утра нечего класть будет, — предупредил Лыкин. — Сегодня бы платформу загнать в наш тупик, чтобы завтра время не терять. А порожнюю вывести.
— Чем? — хмуро вскинул брови Архипов. — Начальник станции сказал, что сегодня нам ждать нечего — завтра утром и то не надо надеяться.
— Да они что? — взорвался Лыкин.
Архипов постучал пальцами по столу. Все смотрели на него и ждали, что он скажет.
— У них здесь своя система, — сказал он, — непонятная.
— Я смотрю, здесь каждый только на себя тянет, а такие, как начальник станции, от которого мы-все зависим, пользуются своим положением. — Черноиванов, отпихнув от себя пустую кружку, нервно, скрипя кожей куртки, заходил вдоль стола. — Слушай, Саня, плюнь на собственную гордость, возьми бутылку коньяка и распей с ним — вмиг шелковый станет.
— Точно, — сказал Лыкин, — зато работа у нас стоять не будет.
Но тут вскочил на ноги сидевший, на корточках Карчуганов, слепил фигу:
— Вот ему! Коньяк и мы неплохо употребляем. А его, раз напои коньяком — век не отвяжется, — опустился на прежнее место, руки свесил меж колен, проговорил зло, ни на кого не глядя: — Не даст тепловоза, я сам по одному звену перетаскаю.
Архипов улыбнулся печально, а Черноиванов сказал:
— Это не дело, Харитон, нам все одно нормальные отношения надо налаживать.
— А коньяк — нормальные? — снова вскочил Карчуганов. — Скажи, если ты такой умный. Нормальные?
Черноиванову крыть было нечем — уставился в запотевшее, закрапанное окно. И все молчали. Архипов выбивал пальцами неслышную дробь по крышке стола.
— Потопали, — наконец поднялся Лыкин и для чего-то ударил костистым кулаком правой руки в раскрытую ладонь левой.
Архипов с Черноивановым промолчали, и монтажники начали подниматься.
В столовой сразу опустело.
Дениска ждал, что Черноиванов вот-вот выложит Архипову про задержку обеда, и краснел и бледнел, ожидаючи — Архипов запросто рубанет наотмашь. Но им, кажется, было не до него: неутешительные новости принес Архипов со станции и, как видно, не все открыл монтажникам.
— Не пойму я такого отношения к делу, Иваныч, — пожаловался он Черноиванову, — разрежь меня на куски, убей — не пойму. Дорогу ту они должны по плану месяц назад отсыпать. Месяц, понимаешь? А они всего тринадцать несчастных верст отсыпали. Тринадцать вместо семидесяти пяти и ни одного мостового перехода! Как наши добрались до Амгуни — не знаю.
— Может, сидят где-нибудь на полдороге и ни взад ни вперед, — предположил Черноиванов.
— В чем и дело, а то давно бы уже пригнал машину Клюев-то. Я у начальника мехколонны спрашиваю: «Почему дорогу не отсыпали?» А он знаешь что мне ответил: «Успеется, — говорит. — Москва не разом строилась». Вот умник! Мол, тише едешь — дальше будешь.
— Для него БАМ — тарарам, — подбил Черноиванов.
— Слушай, Иваныч, но совесть-то нужно иметь, как ты думаешь? Да таких людей к БАМу и близко нельзя подпускать, понимаешь?! — расстроенно воскликнул Архипов. — А он только в грудь себя не стучит. И меня же еще стыдит. Говорит: «Вы без году неделя как приехали, а мы, мол, уже полгода пашем».
— А толку? — Черноиванов тяжело положил на стол короткопалые руки. — Пусть придет посмотрит, что наши мужики за четыре дня напахали. За загривок бы его, да носом.
— Ну его к дьяволу — он и так, кажется, станционное начальство на нас натравил. Я туда пришел и спрашиваю: «Когда придет наш груз? Уже шесть дней в пути». А начальник станции мне: «Когда придет, тогда и придет. Не мешайте работать». А сам, собака, сидит и семечки лузгает. Работает, называется, — вздохнул, перевел на другое: — Давай-ка, Иваныч, план участка глянем. Щиты скоро придут — не век же они по путям болтаться будут, а деляну сейчас нужно приготовить. Ты завтра поставь-ка двоих поздоровей ребят на рубку просек, чтобы без задержки у нас шло.
Черноиванов полез в свою сумку, зашуршала бумага. Дениска видел эту сумку, которую обычно Черноиванов носил через плечо на тонком коричневой кожи ремешке — офицерская, гордость мастера. В кожаной куртке, с офицерской сумкой через плечо, он напоминал Дениске комиссаров из фильмов о гражданской войне и, может, потому внушал уважение большее, нежели сам Клюев, начальник десанта, или прораб Архипов.
Черноиванов расстелил на столе кальку, прежде смахнув для пущей важности со стола, и они заговорили вполголоса, спокойно, как говорят промеж собой понимающие друг друга люди.
