Альберт Мифтахутдинов - Спроси заклинателей духов
Несколько раз валился Орлик. С него снимали вьюки, поднимали, снова грузили, и конь медленно шел, понурив голову.
Падала Тайга. Ее разгружали, уже не заботясь, что вьюки в воде, поднимали, и все повторялось как с Орликом.
Падал и Серый. Только молодая кобыла Чайка держалась, шла осторожно, но и ее поклажа была мокрой, а значит, тяжелой.
Привала здесь негде было сделать, и Аникей Марков был рад, что вчера принял правильное решение не выходить. Неизвестно, чем бы обернулись эти десять километров, которые он хотел пройти до ужина.
Заморосил мелкий дожди.
«Одно к одному», — подумал Марков.
— Давай хоть постоим, — сказал Афанасьич. — Здесь даже сесть негде.
Марков надрубил дерево потолще, сломал его, потом второе, они присели и закурили. Марков вытащил планшет, достал карту.
— Идти еще долго, — вздохнул он. — Достань в рюкзаке сухарей, Афанасьич. Перекусим.
Каюр принес сухарей и кружку.
— Не пей воды, Афанасьич, будет хуже. Потерпи.
— Я немного.
— Лучше не пей… Начнешь — не остановишься.
— Чайку бы…
— Можно, конечно, и здесь соорудить, да долго возиться. Давай лучше тронемся. Не пей.
Дед все-таки отпил немного, — сполоснул горло, выплюнул воду.
Аникей размышлял над картой.
— Вот тут можно спрямить путь, — сказал он.
— Дорога станет короче, но зато длинней, — заметил дед, хотя и не смотрел на карту.
Марков рассмеялся:
— Откуда знаешь? Это точно… станет длинней. Надо выбираться из этого чертова болота, а то уже ночь скоро.
Они снова тронулись в путь.
И опять падали лошади, только Чайка держалась молодцом, и весь день нудно и уныло, как этот моросящий дождь, перезванивались колокольчики.
…До сопок оставалось километра два, когда послышался шум реки.
— Вот… скоро берег… — тяжело дышал Аникей. — Скоро берег… скоро берег.
На небе уже взошла Луна. Дождь давно прошел. Было холодно, но от людей и животных валил пар.
— Идем правильно… — шептал Аникей. — Главное — выйти к реке.
Твердый берег они почувствовали сразу, пошли быстрей.
И вот уже длинный луч луны перерезал реку.
Вышли на широкую галечную косу, Марков в изнеможении опустился на землю. К нему подошел Афанасьич, споткнулся, и свалился рядом. Они тяжело дышали. Ночь была чистой, ясной, очень светлой при луне и тяжелых звездах.
Марков посмотрел на Афанасьича, и вдруг неудержимый приступ хохота овладел им.
— Ха-ха-ха-ха-ха!
Афанасьич улыбнулся и вдруг тоже начал в голос хохотать.
— Ну… Афанасьич… как ты… ха-ха-ха-ха! сказал… Путь стал короче… но… зато длинней… ха-ха-ха-ха!
— Ха-ха-ха-ха! — не мог остановиться старик.
— Целый… день… шли… Целый день… целый день… ох-ха-ха!!
Дед вытирал слезы руками.
— Ну даешь, Афанасьич!.. ха-ха-ха!.. зато… длинней… охх!
Громовое эхо хохота неслось по долине.
«Боже, чего это мы? — опомнился вдруг Марков, когда истерика прошла. — Что лошади-то о нас подумают?»
Стал слышен шум реки. Слышен ветерок в тонких вершинах чозений. И непривычно оттого, что молчали колокольчики на шеях лошадей. Лошади спали, стоя под вьюками.
Они встали и молча пошли разгружать лошадей.
Потом натаскали бревен и соорудили громадный костер, будто хотели осветить им всю долину.
Глава шестая
Накануне все вещи были подмочены, и половину ночи пришлось сушить одежду, палатку, спальные мешки. Проснулись поздно.
— Отдай лошадям весь овес, — сказал Марков, — чего уж там… И каждой хлеба с солью… остался хлеб?
— Есть еще две буханки.
— Вот и хорошо. Сделай им по приличному бутерброду. У нас ведь сухари и галеты должны быть?
— Есть.
— Скоро будем в селе. Там хлеба вдоволь.
На завтрак Марков открыл не две, как обычно, а три банки мясных консервов, банку сгущенного молока из НЗ, сварил больше, чем обычно, рису.
— Давай пировать, Афанасьич!
— Гулять так гулять, — засмеялся дед.
— Погуляем в Ольховке, — успокоил его Аникей. — Теперь уже недалеко.
Они быстро поели и стали собираться.
— Подмораживает, — сказал каюр, — смотри ледок… скоро зима.
— Не страшно… дорога у нас до Ольховки хорошая. Смотри, Афанасьич, мы сейчас поднимемся на это плато и вдоль гряды прямехонько по твердой дороге… Только бы они ноги не сбили о камни.
— Дак подкованы.
— Будем идти до самой ночи, ночевать будем в селе. Это я тебе обещаю. Даже чаевку сделаем днем. Сейчас все должно быть хорошо. Вот только березняк миновать, заросли бы только не встретились.
— В березняке кустов не бывает, — сказал Афанасьич. — Березка любит чистые поляны.
— Ну, тогда совсем хорошо. А то ведь продираться, помнишь, как через чозению — будто в джунглях.
— В стланике еще хуже.
— Стланик будем обходить, он на склонах, а мы по-над терраской… Тут на карте даже тропа есть…
— Знать, жилье недалеко.
— В одном дне пешего хода.
Поздно вечером с вершины холма они увидели огоньки деревни, спустились в долину и, петляя вдоль реки под мерный звон колокольцев, вошли не спеша в Ольховку.
Их удивило, что не выскочили собаки навстречу, не облаяли гостей — тихо было в селе, только стучал движок электростанции.
Свет горел на трех столбах — в разных концах Ольховки. Даже ночью было видно, что деревня невелика, что люди здесь скорее отдыхают, а не работают, рабочее их место дальше, во всяком случае, не здесь.
— У тебя, ты говорил, тут знакомые? — спросил Марков. — Давай искать.
— Найдем, — уверенно сказал каюр.
— Давай здесь спросим? — показал Марков на домик с аккуратным крыльцом, с перильцами, с маленьким огороженным двориком. Все окна в домике горели ярко, весело.
Едва они подошли к крыльцу, как дверь распахнулась, на порог вышел человек, а яркий свет из проема двери упал на улицу, на лошадь Афанасьича.
— Ого! Гости! — узрел их хозяин и сбежал с крыльца. — Не из бригады?
И, вглядевшись в лица, разочарованно протянул:
— Не-е-т… геологи?
— Геологи, — ответил Марков. — Давайте знакомиться.
— Кузьмичев я, Николай. Управляющий отделением. Сам неделю как из тундры. Вот, — он развел правой рукой, левая была на перевязи. — Дрова колол. Фалангу отрубил. На указательном. — И он продемонстрировал руку с перевязанным пальцем, которая висела на свежем бинте, перекинутом через шею. — Тяп — и нету, А?
— Да-а, — ответил Марков.
— Надо пеплом посыпать, — сказал Афанасьич. — Я знаю. — И протянул руку. Кузьмичев ее пожал, потом понял, что дед руку протягивал не для этого. Он поднял дедову ладонь к свету — три обрубка на правой руке.
— Долго будет заживать? — спросил управляющий.
— У кого как, — уклончиво сказал дед. — От питания зависит. Надо, чтоб кровь здоровая была, мясо помогает.
— Вот черт! — спохватился Кузьмичев. — Стоим-то чего? Давайте устраиваться — а на ужин ко мне. У вас, поди, и знакомых никого тут. А я сейчас и директор, и сельсовет, и секретарь. Все разъехались — кто в тундре, кто в отпуске. Идемте, вот рядом изба — с большим двором, там лошадей можно оставить.
Двор и впрямь был огромным. Под стать ему и дом. Просторные сени, длинный коридор с кладовками — боковушками, одна, но очень большая комната.
Кузьмичев включил свет.
В комнате две койки с голыми пружинными сетками, печь, несколько табуреток, длинный, сколоченный из досок стол, по-вдоль которого тянулись такие же длинные скамьи.
— Да тут танцевать можно! — жилье понравилось Аникею.
— Постели уж завтра добудем.
— Не надо, у нас мешки, привычней.
— Была бы крыша над головой, чтоб не капало.
— Ну вот и хорошо, — суетился Кузьмичев. — Дрова найдете, вода рядом, свет до двенадцати. Вон лампа на подоконнике, — он схватил лампу, потряс, — керосин есть, хватит. Ну, а чего надо — завтра. Чай пить ко мне.
— Спасибо, — сказал Аникей. — Но сегодня мы устали, сейчас разберемся — и спать. Спасибо…
— Ну что ж, до завтра, — не настаивал Кузьмичев. И ушел, бережно неся палец.
Ольховка — село небогатое событиями. И новостей здесь никаких. Да и откуда им взяться, если лежит село посреди тайги, а вокруг ни столиц, ни райцентров не видать, хоть залезь на самую высокую сопку.
Происшествие с Кузьмичевым — главное событие, которое обсуждалось в течение недели, но вот пришли два геолога с четырьмя лошадьми — и слава управляющего померкла, последняя новость важней.
Другие события и другие новости будут поздней осенью, в предзимье, когда выпадет снег, подгонят стада пастухи, начнется забой оленей, праздник тундрового урожая, а значит, приезд новых людей из района и округа, развернется ярмарка — в Ольховку съедутся из Березовки, из Ламутского, из Мухоморного. «Аннушки» и торговые вертолеты будут курсировать каждый день. Вот уж когда жизнь закипит! А пока поселение малолюдно, сонно. Никто никуда не спешит. Только дети — как и всюду — носятся с собаками по селу или помогают старшим у реки.
