Суннатулла Анарбаев - Серебряный блеск Лысой горы
— Вот, отец, нашел то, что искал, — на уставшем, обросшем лице Шербека играла улыбка. — Можно начинать.
— Только сперва выпей чаю, мне кажется, ты голодный.
Шербек достал свою сумку и пошел в пункт искусственного осеменения. Ему не терпелось проверить силу гормональной сыворотки.
Глава восьмая
На небе светит уставшее солнце, похожее на обмороженную айву. Все небо затянуто белесыми облаками. Голые ветви тополей согнулись под тяжестью ворон.
Снегопад прекратился.
Три дня и три ночи, не переставая ни на минуту, опускались белые хлопья на Аксай. Дома и скотные дворы были завалены по самые крыши. Радовались только охотники. Оставшиеся без пищи куропатки стаями прилетели в Аксай. Если даже Туламат, сидя в чайхане, будет говорить, что наловил руками целый мешок куропаток, никто не засмеется. По ночам на окраинах кишлака раздавались выстрелы — это чабаны отгоняли волков. Кто-то говорил, что видел на горной дороге медведицу с медвежонком.
Первые дни марта принесли с собой дожди. Мутные потоки смыли снег с полей. На берегах реки и на освещенных солнцем склонах пробилась нежная зелень. Земля пробуждалась, испускала весенний аромат. Но не успели в Аксае насладиться весной, как погода испортилась. Снова начался снег. Аксайцы думали, что это обычный мартовский снег, который быстро растает. Но наутро они убедились, что ошиблись. Снег был по колено, но все шел и шел. Больше всего это беспокоило чабанов. Вблизи загонов не было ни травинки, кормить овец было нечем. Одетые в тулупы, чабаны то и дело выходили на улицу и хмуро смотрели на небо. Но снег все шел, не переставая.
У старого Бабакула и так было много забот, да еще этот снег на голову. Овцы еще вчера съели последние запасы корма. После этого у них крошки во рту не было. Сменяя друг друга, Бабакул-ата и Суванджан всю ночь копали землю посреди загона и обсыпали ею баранов, чтобы они разогрелись, отряхиваясь. Под утро Суванджан прилег прямо в тулупе и шапке и задремал.
— Суванджан! Эй, Суванджан, вставай, мальчик мой, — услышал он голос отца. Таких ласковых слов старик не говорил сыну с тех пор, как погибли породистые бараны.
Суванджан мигом вскочил.
— Возьми на руки новорожденного козленка и веди с ним отару в Кайнар.
Суванджан приоткрыл дверь и сразу же захлопнул.
— Отец, ты посмотри, метет. Как идти?
— Ничего, пробьемся. А здесь замерзнут голодные. Другого выхода нет.
До Кайнара семь километров. Путь туда лежит через перевалы, и подводы пройти не могут. Мороз небольшой, и чем держать баранов в загоне, лучше гнать их по снегу, хоть разогреются, решил Бабакул.
Вскоре плотно сгрудившаяся отара, похожая на стелющуюся по земле огромную овчину, двинулась в путь. Впереди шел Суванджан, надвинув до самых бровей шапку. За пазухой у него жалобно блеял козленок. Суванджана забавляло, что этот беспомощный, родившийся только три дня назад козленок может вести за собой целую отару овец.
Шествие замыкал Бабакул. Его тело согнулось в борьбе с метелью, но он уверенно шагал, подгоняя отстающих овец.
Вдруг сзади послышался конский топот. Оглянувшись, Бабакул увидел всадника.
— Это же Шербек! — обрадовался старик.
Значит, все кончилось благополучно. Несколько дней назад Шербека вызвали в район к прокурору, и Бабакула все эти дни мучило беспокойство.
— Куда путь держите? — спросил Шербек, поздоровавшись.
— В Кайнар.
— Спасибо, отец, вы сделали то, о чем я думал. Сейчас я объеду другие загоны и скажу чабанам сделать то же самое.
— Подожди, сынок, расскажи, что там было. Все в порядке, или...
— Опять вызывали на допрос. Хотели посмотреть на преступника, покушавшегося на жизнь Ходжабекова. Я показался им и вернулся.
— Ну, а чем же все-таки кончится?
— Был я в райкоме, все рассказал секретарю. Обещали прислать представителя. Ну идите, ата, а то овцы замерзнут. — И, вскочив на лошадь, Шербек исчез за снежной пеленой.
Идти становилось все тяжелее. Снег прилипал к ногам, словно пудовый груз сковывал движения. Снежные иглы кололи лицо. Козленок, уставший от крика, иногда замолкал, и Суванджан слегка похлопывал его, чтобы не заснул. «Еще чуть-чуть, перейдем перевал — и Кайнар», — успокаивал себя Суванджан.
И вот, наконец, они поднялись на перевал. Бабакулу кажется, что его тело расплавилось, как свинец. За ушами струится пот, а от шапки поднимается пар, как от кипящего котла. Земля покрыта тонким льдом. Снега здесь нет, ветер разбросал его по оврагам и речкам. Буран, казалось, напряг все силы, чтобы дать бой этим неугомонным людям на перевале. Но вместе с ветром до овец долетел из долины запах сена, и они ускорили шаги. Через некоторое время показались стога, покрытые белыми шапками снега. Вытянув шеи и толкая друг друга, овцы стали спускаться в Кайнар.
В то время когда Бабакул и Суванджан боролись с метелью, пробираясь с отарой в Кайнар, Туламат на взмыленной лошади прискакал из дальнего кишлака в Аксай. Непогода застала его в горах, на свадьбе друга, и теперь его мучила совесть, что он не выполнил обещания, данного Шербеку перед его отъездом в райцентр, — подвезти корма из Кайнара. Но в то же время разве он виноват, что погода неожиданно испортилась? Теперь только гусеничный трактор мог пробраться в Кайнар, поэтому Туламат, не заходя домой, пошел разыскивать тракториста. На его счастье, тракторист был дома и крепко спал, накрывшись тулупом.
— Браток, вставай! — будил его Туламат. — Надо за кормом ехать, спасать овец...
— В такой буран? Да ты что, хочешь, чтобы я трактор загубил?!
Туламат вскипел. Увидев на груди парня комсомольский значок, закричал:
— Эй, сопляк, сними с груди комсомольский значок и отдай мне! Хоть я и стар, но мне больше подходит его носить. Будь у тебя сердце, а не кусок кизяка, ты не лежал бы сейчас как пень, когда колхозные овцы погибают!
Туламат выскочил на улицу и крикнул так, что стекла соседних домов задрожали:
— Эй, комсомол, где ты?!
Он стучал в двери домов, и кричал:
— Эй, молодежь, собирайся к дому тракториста!
Через некоторое время со всех концов кишлака зашагала молодежь.
Когда у дома тракториста собралась целая толпа, Туламат, все еще кипевший злобой, начал:
— Какие вы комсомольцы? Есть у вас в сердце огонь или все вы такие, — он показал на тракториста, стоявшего у двери с пылавшим от стыда лицом, — трусы? Слушайте обоими ушами: у кого болит сердце за колхоз, пусть лезет на прицеп. Из Кайнара привезем корм. Если есть такие, кто думает: «Ну и пусть пропадают овцы, ведь они колхозные», то пусть идут своей дорогой, кланяться не будем...
— А ну, пошли! — крикнул кто-то из ребят.
Все побежали в сарай, где стояли автотачки.
Тракторист, одиноко стоявший у двери, крикнул им вслед:
— Сейчас я вас догоню!
В это время Ходжабеков направлялся в контору. Увидев Туламата с ребятами, он подумал: «Что это они затеяли в такую метель?» Поравнявшись с ними, он понял, в чем дело. Его самолюбие было задето. «Не хватало еще, чтобы этот усач совал свой нос в председательские дела», — подумал он. А ребятам важно сказал:
— Это вы правильно надумали, а то зоотехник у нас беззаботный, уехал в район, а овец бросил на произвол судьбы...
Из Кайнара Бабакул уже не мог возвратиться пешком. Пришлось посадить его на нагруженный сеном прицеп. Все тело старика было как в огне, болели руки, ноги, спина.
К полуночи ему стало еще хуже. Он терял сознание, бредил. Ему представилось, что в комнату вошел толстый человек в черном.
Бабакул силился вспомнить, кто это, и не мог.
— А-а, ты не узнал меня, неблагодарный? — крикнул человек в черном.
— Максум?!
— Покайся перед смертью, произнеси символ веры!
— Оставь меня, людоед!
— Да, я людоед. Я отнял жизнь у твоего друга Кучкара, теперь пришел за тобой, — сказал Максум.
— Суванджан, прогони его!
Максум расхохотался, растянув до ушей рот, похожий на открытую могилу.
— Здесь нет ни души, кроме нас двоих! Молись богу! Я пришел из другого мира, чтобы рассчитаться с тобой, ты вор, ты украл моих овец!
— Вор не я, а ты! И деды твои и прадеды — все вы воры! Это ты обворовывал аксайцев, прикрываясь шариатом!
И тут Максум на глазах у Бабакула превратился в волка и, скаля зубы, заговорил человечьим голосом:
— Отдай моих овец, иначе всех задушу!
— Я вырву у тебя зубы, которые жрут народное добро! — Бабакул вскочил с постели и бросился на волка. — Люди! Держите! Убейте! В стойбище волк!
Когда Суванджан и Шербек привели Нигору, Бабакул в беспамятстве лежал у порога.
В ту ночь старика отвезли в больницу. Все трое по очереди день и ночь дежурили у его постели.
