Деревенская повесть - Константин Иванович Коничев
Ученики, смущённые присутствием множества чернорясых и светлопуговичных, растерялись и спели троекратно вразброд, так, что «ис полла эти деспота» прозвучало и было понято мужиками как «на полатях не тесно там».
Иван Алексеевич, весь красный, едва опомнившись, подошёл к владыке под благословение. Тот ленивым и небрежным жестом перекрестил голову учителя и сунул к его губам пухлую, холеную руку. Обращаясь к ученикам, сказал ласково:
— Сядьте, дети.
Ученики почти не дышали. Они жались один к другому и нетерпеливо ждали, чтобы эти приезжие строгие и нарядные люди скорей оставили их одних с учителем.
Терёша, не робея, уставился на архиерея. Лицо у того было широкое, лобастое, глаза узкие, под густыми седыми бровями. Пышные усы закрывали чуть припухшие посиневшие губы, а широкая, волос к волосу причёсанная борода спускалась на грудь, украшенную массивной золотой цепью и эмалированной, в драгоценной оправе, панагией с изображением богородицы.
Архиерей, слащаво улыбаясь, заговорил спокойно и ровно:
— Дети, школа ваша благопристойный вид имеет. Учитесь слову божию, чаще посещайте церковь, помните, что кому церковь не мать, тому бог не отец… — Обернувшись к попу и учителю, проговорил: — Будьте и вы, чада мои, благочестивы, прилежны, и от бога за труды ваши воздастся вам.
Затем архиерейская свита что-то пропела, и степенно, без толкотни все, в том числе и ученики, вышли на улицу.
Владыка с помощью подручных, кряхтя, влез в свою колымагу. Сопровождавшие его расселись по своим местам. Процессия тронулась в направлении к Николе-Корню…
«Куда он едет? Зачем он едет? И почему его люди везут, а не лошади?».
Много подобных вопросов возникло в тот день в Терёшиной голове. Спрашивать об этом Клавдю — пустое дело. Знает Терёша, что её ответы будут приторны и неправдивы. Он идёт к Алексею Турке; к нему он всегда чувствует привязанность и больше, чем кому-либо, верит его словам.
Турка сидит на липке и чинит дряхлые сапоги. Увидев вошедшего Терёшу, приветливо улыбается:
— Ага, Терёшка! Почему ты нынче ко мне редко ходишь?
— Уроки учу, задачи решаю, некогда.
— Так, так. Ну, расскажи, как тебе приглянулся сегодня этот самый, про которого в Вологде торговки поют:
Я стояла во соборе у дверей,
Да приласкал меня дороден архирей…
Алексей, отложив работу на лавку, стряхивает с фартука под ноги мусор, курит. Терёша, не зная, что ему ответить, спрашивает:
— А ты видел, как архиерея мужики в таратайке тащили?
— Видел, Терёшка, видел. — Турка уже не смеётся. С прискорбием покачивая головой, говорит: — Мало ли есть дураков на свете! Темнота наша…
Турка молча докуривает цыгарку, Терёша рассказывает ему свои впечатления от встречи с архиереем, потом говорит:
— Тебя бы, дядя Алёша, архиереем-то сделать!
— Вышел бы толк, — смеётся Турка, — я бы от такой должности не отказался.
— Вот бы ты тогда натворил!..
Турка, не задумываясь говорит:
— Да, если бы я сидел таким манером, как ты говоришь, в таратайке и, меня бы вёз Сухарь и другие остолопы, то я бы не прохлаждался так, сложа руки, а взял бы кнут и хлестал бы по этим «сухарям» до тех пор, пока бы не поумнели. А потом загнал бы их в хлев, бросил бы им охапку сена и сказал: «Жрите, холуи, да не отнимайте у лошадей работу…». Эх, темнота наша деревенская! Расти, Терёша, учись, да не будь дураком…
XVIII
На лето закрыта Коровинская школа. Иван Алексеевич с большим саквояжем уезжает в город, поповна Введенская притягивает его к себе. В эту весну, когда в пустошах близ Коровина расцветала черёмуха, учителю минуло двадцать четыре года. В такую ли пору жить в глуши и довольствоваться скупыми письмами епархиалки!..
Школьники в деревнях весело встречают короткое, с длинными днями северное лето. Пока не растут в рощах грибы и в болотах выспевают ягоды, ребята играют на улицах в бабки и ловят в Лебзовке пескарей и щурят. Иногда ходят в пустоши, ножами и коточигами дерут ивовое корьё и вяжут в пучки, а родители продают корьё кожевникам по двугривенному за пуд — всё-таки заработок.
К счастью попихинских ребят, вдоль их деревни тянется большая трактовая дорога от Устья-Кубинского на Заболотье, в Уфтюгу и дальше. В базарные дни многие через Попиху едут в село. Ребята, разделившись на две группы, в воскресные дни стоят у околиц с обоих концов деревни, открывают «отвода» и просят с проезжих за это, кто что может дать: пряник, обломок кренделя, горсть семечек, леденец; неплохо будет, если кто раздобрится и бросит медяшку. К нынешнему лету Терёша подрос, и ему хватает дела в семье у опекуна Михайлы. Он послушно ходит всюду, куда его посылают: боронит, возит на полосы навоз, ухаживает за телятами, трудится целые дни, устаёт. Завидует Терёша соседским ребятам, хочется быть с ними на просторе деревенских полей, играть в чухи-рюхи, бегать у Лебзовки, но опекун и его сын Енька столько находят ему сподручной работы, что приходится забывать о весёлой ребячьей гулянке и мириться со своей участью. Только в воскресные дни и в праздники он может гулять без надзора и делать что ему угодно. В обоих «отводах» в Попихе Терёша с ребятами заводит такой порядок: кто поедет на плохой лошадёнке с рваной или старенькой упряжью, тому открывать «отвод» и пропускать задарма. Если же проезжий в тарантасе да с колокольчиком, и если он за открытие «отвода» ничем ребят не удостоит, то в такого скрягу бросать камнями, чтобы впредь не скупился. Исключение — для проезжих, одетых в полицейскую и чиновничью форму.
Но ребячья затея гибнет в самом зародыше. Деревней едет богач Прянишников — в лакированном тарантасе на толстых резиновых шинах. Сидит вразвалку и, опустив вожжи, о чём-то думает. А думать Прянишникову есть о чём: то, что он сельский староста, — это пустяки, полуграмотный писарь сумеет справиться за него со всеми хлопотами, а звание старосты ему нужно лишь для почёта и острастки. Нет, другие думы у Прянишникова: у него богатая торговля, в деревнях маслодельные заводы вырабатывают прославленное вологодское масло. Крестьян-коровников ом держит цепко, даёт им под молоко в долг чай, сахар, тухлую рыбу, спички, табак, пшено, керосин, и всё записывают в заборные книжечки приёмщики молока и приказчики. Много дум и забот у Прянишникова: как бы масло на складе не испортилось; там, говорят, возчики в пути молоко украдкой пьют и водой разбавляют… На Лебзовке пришлось нынче
