Деревенская повесть - Константин Иванович Коничев

Одни говорили: архиерей должен поехать, несмотря на распутицу; другие утверждали, что надо ждать его, когда весна пройдёт и установится летняя дорога. Учитель мало-помалу успокоился и стал повторять с учениками «закон божий»…

…Весенняя оттепель. Солнце быстро сгоняет с крыш остатки снега. На полях чернеют широкие проталины. Быстро сползает снег.

Сегодня перед началом первого урока учитель, посмотрев в листочек отрывного календаря, немного удивлённо говорит:

— Вот что, ребята, сегодня у нас уроков, пожалуй, не будет.

Сделав многозначительную паузу, Иван Алексеевич обводит глазами притихших учеников. Потом он молча подходит к доске и мелом рисует наискось три кружочка. Около нижнего кружочка написал «земля», около среднего — «луна» и вверху около третьего — «солнце». Затем он вытирает пальцы о тряпку и, взяв в руки указку, поясняет:

— Сегодня, ребята, должно быть по календарю полное солнечное затмение. Кто из вас видал солнечное затмение? Поднимите руки.

Ни одна рука не поднялась. Ребята, чумазые, грубо постриженные и просто лохматые, сверкая удивлёнными глазёнками, ожидают, что скажет им учитель. Даже постоянные шалуны впились глазами в рисунки, что на доске, сидят смирно.

— Итак, будет полное солнечное затмение, — продолжает учитель и почти целый час рассказывает о том, как после полудня луна должна заслонить солнце и на земле воцарится тьма. — Но беды тут особенной не произойдёт, — успокаивает учитель удивлённых и взволнованных учеников, — луна пойдёт своей дорогой, солнце — своей, разойдутся, и ничего тут страшного не случится, а для науки даже полезно.

Иван Алексеевич садится за свой столик и, выжидающе смотрит в окно. День прекрасный, солнечный. Небо чистое, без единого облачка. Стремительно тает снег.

— Видимость будет хорошая, — говорит учитель. — Надо только закоптить стекло и сквозь него смотреть на затмение, иначе вредно для глаз.

Терёша, поднявшись с места, задаёт учителю вопрос:

— Иван Алексеевич, а вдруг да луна зацепится за солнце, что тогда будет?

— Ничего не будет, потому что никогда этого не произойдёт.

— А вдруг да бог так устроит?

Учитель усмехается.

— Я насчёт бога ничего не сказал, у нас сейчас не урок закона божия. То, что я изобразил на доске и рассказал вам, это относится к области мироведения и астрономии. Вам до этого далеко, как от луны до солнца, и не всякому из вас суждено это постичь. Имейте в виду: вселенная очень-очень обширна, это не то, что весенняя дорога, где два мужика, попав один другому навстречу, не могут разъехаться. Небесные светила никогда не столкнутся… Вот что, — ступайте-ка вы все домой и, как будет затмение, расскажите вашим родителям то, что я вам говорил.

— А завтра не будет затмения? — обрадованно спрашивает Грузов, довольный случаем поскорей улизнуть домой.

Терёша, Шадрунчик, двое Менуховых, двое Травничков бегут по проторённой по снегу дорожке, торопятся прибежать в Попиху, чтобы поспеть к полному затмению. И вот они уже в деревне. В глазах у них рябит. Снег становится жёлтым, а солнце уменьшается, краснеет, будто наливается кровью.

В Попихе весь народ на улице. Творится что-то невообразимое: Вася Сухарь в дублёном рваном полушубке стоит впереди всех с библией в руках и, роняя крупные слёзы, читает.

У ног Сухаря, обливаясь слезами, голосит его жена Степанида. Она стоит на коленях, уткнувшись лицом в снег, и просит у мужа прощения в своих грехах. Сухарь, часто отрываясь от чтения, оборачивается к толпе и, поднимая руку, взывает:

— Покайтесь, нечестивые, близятся скончание света и страшный суд божий!

В его словах, кроме Алексея Турки, пожалуй, мало кто сомневался. Алексей стоит поодаль от всех, изредка поглядывает на умирающее солнце. Отворачивается и, часто-часто мигая, злится, что не может и не знает, как объяснить соседям столь необычное явление. Но одно кажется Турке: «Перед войной это знамение!..». А Сухарь, увлекая соседей, нараспев продолжает громко читать, он почти не смотрит в раскрытую древнюю книгу, бубнит наизусть, надеясь на свою память.

Степанида рыдает громче других баб. Сквозь её плач соседи слышат слова покаяния:

— Васильюшко свет мой, прости меня, грешную: грешна я перед тобой и богом. Тово году, как ты уходил на заработки, согрешила я, плотников тогда пускала на постой… грешна, Васильюшко! До самой смерти думала утаивать. Прости, родной…

У Сухаря падает из рук библия.

— Ладно, прощаю. Молчала бы уж, дьявол!

Алексей Турка, услышав Степанидино покаяние, смеётся.

— Мели, Степаша, на свою шею, пока не поздно, — говорит он и, не оглядываясь, быстрой походкой натравляется к своей лачуге, оставляя на снегу рубцеватый след стёганых валенок.

В проулке Алексей встречает школьников.

— А вы, бесенята, отчего так рано домой?

— По случаю полного затмения.

— Вот как! Учитель-то чего вам баял?

Терёша, жмурясь, показывает рукой на померкнувший диск солнца:

— Учитель велел всем вам сказать: будет так, как было. Луна с солнышком разойдутся — и только делов.

— Ну, это само собой, — говорит весело Турка, — учитель, он понимает. А они вон там все с ума посходили, дураки. А насчёт войны учитель не говорил?

— Нет, дядя Алёша.

— Ну и ничего он не знает. Молоденек ещё ваш учитель…

Солнце постепенно растёт и растёт. Редеет на улице толпа. Слышно, как, стекая в Лебзовку, шумят подснежные ручейки.

Вася Сухарь, с подмокшей библией в руках, подталкивает Степаниду к своей избе, покрикивает:

— Ступай отсюда, распутница! Дома остатки доплачешь…

У Михайлы в избе Терёша видит что-то похожее на водосвятный молебен: Клавдя кропит направо и налево крещенской водой. Перед спасителем горит лампада и пылают три свечи. Михайла и Енька в сапожных фартуках стоят около табуреток и втихомолку кончают упрашивать бога об отсрочке светопреставления и о прощении всех грехов, вольных и невольных.

Сбросив с себя сумку с книгами, пользуясь замешательством домочадцев, Терёша украдкой берёт со стола большой кусок ржаного хлеба и, чтобы не заставили его молиться, убегает к Менуховым братишкам…

Между тем день будто начался сызнова. Недолго пряталось солнце за спиной луны; выкатилось целое, невредимое и загорелось ярче и веселее прежнего. Петухи выводили кур из подворотен на улицу и перекликались между собой.

На задворках ребята мастерили из липкого снега крупную «бабу». Терёша прибежал туда и стал катать снежный ком. Ком становился всё больше и больше, и одному катить уже не под силу. Терёша замочил в сыром снегу рукавицы, засунув себе в рот покрасневшие от холода пальцы и попросил у ребят помощи. На помощь ему подоспел