Деревенская повесть - Константин Иванович Коничев
— Грузов! — громко называет учитель фамилию ученика, засидевшегося в первой группе.
Грузов выше остальных учеников ростом, ему уже тринадцатый год. Он легко справляется дома с лошадью, запрягает её, может возить дрова, сено, а грамоту вот уже третью зиму никак осилить не может.
— Прочти на пятнадцатой странице сверху, — предлагает учитель.
Тот без надобности прокашливается, трёт рукавом под носом:
— Где читать? Туточка? Под петухом?
— Ну, хотя бы под петухом.
Грузов пыжится над букварём и под знакомым рисунком «читает» без запинки:
— Петух.
— Это понятно, — говорит учитель, расхаживая по классу, — раз петух нарисован, то не напишут же под ним «ворона» или «корова». А дальше что? Какое слово дальше? Прошу не подсказывать!..
За петухом коварное слово «поёт», и Грузов никак не может овладеть им. Ученики шепчутся.
— Не подсказывать! — снова кричит учитель. — После урока оставлю! Без обеда!
Класс затихает. Несмышлёный отрок выигрывает время и для разбегу вторично перечитывает «петуха». Учитель тяжело вздыхает и задаёт наводящий вопрос:
— Ну, скажи, Грузов, что петух делает?
— Ага! — восклицает Грузов и уверенно ведёт пальцем под петухом. — Пы-е-пе-тух куриц топчет.
Серьёзного выражения на лице учителя как не бывало. Но он сдерживается от смеха и даже хмурится, чтобы не превратить урок в посмешище. Заметив смеющихся учеников, ворчит:
— Перестаньте! Не смех, а горе… Эх уж этот мне Грузов…
Затем учитель достаёт из кармана носовой платок, вытирает с лица пот и кротко говорит:
— Стань-ка, Грузов, пока в угол.
— А потом куды? — спрашивает тот, оглядываясь и покорно пробираясь в угол, загороженный доской, счётами и деревянной кадушкой с водой для питья. С истрёпанным букварём в руках Грузов стоит в углу и строит ребятам всевозможные рожи. Учитель замечает это:
— Я тебя поставлю на колени! Что за кудесник? Ведь ни черта не смыслишь. — И, неожиданно показывая на портрет царицы, спрашивает: — Кто это, по-твоему?
— Патрет.
— А на «патрете» кто? — добродушно спрашивает учитель.
Грузову что-то втемяшилось в голову; он долго, пристально и пытливо смотрит на портрет и, наконец, обрадованно говорит:
— Дохлая муха, Иван Алексеевич, под стеклом и два таракана.
— Да я про царицу-государыню спрашиваю! — говорит учитель и, краснея, притопывает ногой.
— Видишь, так чего про неё спрашивать, — спокойно и лениво отвечает Грузов и, чтобы не рассердить учителя, молча поворачивается лицом к стене.
В перемену ребята выбегают на улицу, шумят. Кто-то дразнит поставленного в угол ученика.
— Грузов, Грузов, голова с кузов!
Тот поворачивается и грозит кулаком:
— Погоди, ужо!
Снова урок, тишина. Одни рисуют, другие пишут, третьи грызут карандаши и, решая задачу, отсчитывают на руках пальцы. В конце дня Иван Алексеевич чувствует себя до одури уставшим, старается забыться от тяжёлых трудов. Ему вспоминается дородная, полнотелая поповна Введенская из Вологодского епархиального училища. Забыв о своих толковых и бестолковых питомцах, учитель с сожалением перелистывает в памяти прошедшие годы учёбы, губернский город с полусотней церквей, с колокольным перезвоном и шумными базарами. Ему вспоминается, как часто из семинарии он ходил по Соборному мосту за реку на свидание с епархиалкой, а она его ждала в беседке, полная, румяная, пахнущая духами. Увы, теперь это только праздное раздумье об исчезнувшем прошлом. А действительность — глушь, Коровино.
По воскресеньям учитель ходит в село к обедне и попутно заглядывает на почту. Забирает за неделю газеты, изредка получает и письма от поповны…
«Может, не один я у неё? Может, ещё поклялась кого любить до гробовой доски?» — думает учитель, забыв о том, что он в классе.
Скрипят ученики перьями, пишут, кто отдельные буквы выводит, кто сочиняет несложное предложение. И, пока в классе тишина, учитель свободно пускает в дальний полёт свои мысли. Но вот кто-то из учеников протягивает руку.
— Иван Алексеевич, как писать змею, через ять или через е? — спрашивает ученик размечтавшегося учителя.
— А где курс правописания? — Но, вспомнив, что единственная в школе книжка по правописанию у него в комнате, Иван Алексеевич говорит: — Вот что, ребята: кто не знает, как правильно пишется «змея», пишите «гадюка», тогда ошибки не сделаете.
Терёша усердно пальцем стирает в тетради змею. На её месте получается дырка, а рядом — добросовестно выведенная «гадюка».
XV
Каждую субботу школу посещал поп. Это были самые нудные дни и для учеников и для учителя. В перемены не разрешалось ребятам ни баловаться, ни громко смеяться.
Особенно поп зачастил в школу накануне рождества. Надо было всех учеников церковноприходской школы подготовить к празднику, а потом распустить на каникулы.
Рождество и святки в деревнях проходили весело. Взрослые в гости ездили, разговлялись после поста, выпивали. А ребятам и девкам когда как не в святки погадать и погулять. Гуляли так, что на целый год разговоров хватало: на крыши изб затаскивали дровни, ворота заваливали хворостом, колодцы забивали снегом, трубы-дымоходы закупоривали соломой, мелкие постройки стаскивали с места за деревенскую околицу. Иногда этот святочный обычай вызывал смех, иногда — слёзы. Святочные ночи, ряженье и круговая порука — «не выдавать своих» — оставляли в покое зачинщиков-закоперщиков молодецкого разгула. Больше всех приходилось в святки терпеть усть-кубинским торгашам. В этом году в святочные ночи исчезли в селе все три полицейских будки. Одну потом нашли в Кубине в проруби, другая оказалась на скотском кладбище, третью ребята набили соломой и сожгли. У купеческих лавок, магазинов и лабазов все замочные скважины ребята засорили песком, залили водой, а мороз довершил их затею. Тогда же поснимали и перепутали многие вывески. На казёнке красовалась вывеска с золочёным двуглавым орлом; в когтях у орла — скипетр и держава. Нашёлся кто-то хитроумный из ребят: вместо скипетра вставил орлу в когти кнут, а вместо державы, подвязал глиняный горшок. Полиция принимала меры; заводские ребята на допросе показывали на сельских, сельские — на деревенских, деревенские — на тех и других. На очной ставке оказывалось, что ни те, ни другие, ни третьи о настоящих виновниках не имеют представления.
Ученики и подростки, пока не дотянулись до взрослых ребят, встречали рождество и святки совсем по-иному.
Попихинские школьники накануне праздника нашли где-то старое решето. Вклеили в решето картинку — маленький боженька в яслях, около него плотник Иосиф, два пастуха и богоматерь. Решето облепили цветной бумагой и прибили к древку. Собрались в Михайловой бане: Терёша, Менуховы Серёжка и Костька, двое Травничков и Ванюшка Шадрунчик. Пели рождественский тропарь все вместе и порознь, сговаривались, куда и в какие дни ходить славить. Наметили двенадцать деревень: Попиху, Боровиково, Копылово, Кокоурево. Беркаево, Ваганово, Телицыно, Беленицыно,
