Берды Кербабаев - Капля воды - крупица золота
Если бы Мухаммед молча наблюдал за работой Аннама, тот чувствовал бы себя напряженно и под придирчивым взглядом бригадира мог бы растеряться и допустить какую-нибудь оплошность. Но Мухаммед словно и не замечал, как управляется с рычагами его ученик, он неторопливо рассказывал свою историю:
— Командиром у нас был Бабалы Артык. При случае признался я ему, как перепугался пушечной канонады. Он посмеялся сначала, а потом нахмурился: и это, говорит, сын Сары-ага готов был сдаться живьем в плен врагу? Разве твои предки показывали когда-нибудь затылки подлым захватчикам? Больше не позорь себя, Мухаммед, трусу — каждый вправе плюнуть в лицо. Я лишь вздыхал виновато, а Бабалы ободряюще похлопал меня по груди. Пусть, говорит, сердце твое преисполнится отвагой, в любой ситуации не поддавайся неуверенности и страху, и ты осилишь не одного, а десяток фашистов!.. Как бы ни был враг могуч и грозен — стань перед ним неколебимой скалой! Покажешь себя в следующем же бою храбрецом, так я рад буду назвать тебя братом. Опять струсишь — пеняй на себя. Слушал я своего командира, и щеки у меня горели, как от пощечин. И в то же время твердые его слова служили опорой моему сердцу. С той поры я больше не трусил, не паниковал, а если в разгар боя и закрадывался в душу страх, я просто не обращал на него внимания. Пусть себе там копошится, важно, чтобы он не мешал мне идти вперед. Так я дошел вместе с боевыми моими товарищами до Берлина. Понял меня, Аннам? Главное — не бояться, преодолеть в себе чувство неуверенности. Ты так себе скажи: неужто я, человек, слабее машины, созданной человеческими же руками? И — в атаку! А не заладится что, так черт с ним. Трос у тебя оборвется еще не раз и не два, и ковш может сплющиться, но если ты, справившись со всеми незадачами, вырастешь в первоклассного мастера — так одним этим все расходы окупятся. Вот так-то, братец…
Слушая Мухаммеда, Аннам сосредоточенно, спокойно орудовал рычагами — ему словно передалась уверенность, звучавшая в тоне бригадира. Машина слушалась каждого движения молодого экскаваторщика, ковш равномерно поднимался, опускался, двигался все быстрее и нависал с выбранным грунтом как раз над тем местом, которое и намечал Аннам.
— Видишь, — сказал Мухаммед, — у тебя уже получается Наверно, прежний трос никуда не годился. Действуй в том же духе!
Он ушел, перебросившись шуткой с Сашей, который возился неподалеку с запасными частями к экскаваторам.
Сквозь грохот экскаватора, на котором работал Аннам, до Саши донеслась веселая песня. Он прислушался: это напевал Аннам, вплетая свой голос в мощный, уверенный рев машины. Радуясь за товарища, Саша крикнул:
— Эй, Аннам! Как настроение?
— Как сахарный тростник! — громко откликнулся Аннам.
— Может, отдохнешь чуток, а я за тебя поработаю?
— Нет, брат, я только-только во вкус вошел! Пусть мой экскаватор узнает — кто такой Аннам и на что он способен! Пусть он и мне, как Мухаммеду, отвешивает глубокие поклоны!
— Все от тебя зависит, Аннам!
В эту минуту раздался скрежещущий треск, экскаватор вздрогнул, словно его подбросило землетрясением, и тут же затих, замер. Ковш, наполненный грунтом, покачивался в вышине, как детская колыбель.
Из кабины на землю спрыгнул Аннам. Лицо у него от страха было потное и бледное…
Глава пятнадцатая
ЗАБАВЫ КАРАКУМОВ
менив утреннюю прохладу, на пустыню пал нестерпимый нарастающий зной.
Солнце поднималось все выше, а казалось, оно все больше приникало к земле.
Два резвых «газика» пробирались по пескам юго-восточной части Каракумов. В задней машине находился Николай Осипович Ханин с молодым сотрудником, в передней — Новченко и Бабалы Артык. Сергей Герасимович сидел рядом с шофером.
Пока машины не заехали в глубь пустыни, Бабалы обратился к Новченко.
— Сергей Герасимович, путь нам предстоит дальний. Что, если мы завернем в Рахмет да перекусим там?
Новченко всем корпусом повернулся к Бабалы. Из-под его парусиновой толстовки, казалось, незнакомой с утюгом, виднелась бледно-голубая рубашка, чуть перекошенная цветастым галстуком, который съехал набок. Сняв пропыленную соломенную шляпу, Новченко вытер платком пот, ручьями струившийся по лицу. Серые глаза его смотрели чуть устало и упрямо.
— Нет, дорогой, никуда мы заезжать не будем.
— Почему, Сергей Герасимович?
— Именно потому, что дорога — дальняя.
— Перед такой дорогой и нужно как следует подкрепиться.
— Подкрепимся в дороге. Зачем, по-твоему, я взял с собой вот эти чемоданчики, которые покоятся на сиденье рядом с тобой?
— Кое-что и я прихватил.
— Вот и устроим той на лоне пустыни!
— Хм… У меня дела в Рахмете.
— Всех дел все равно не переделаешь. Вернёмся — занимайся, чем душе угодно. Пока главная наша задача — познакомиться с местами, где пролегает трасса канала. — Новченко поощрительно кивнул шоферу: — Жми, Василий, на все педали!
Бабалы понимал, что спорить с Новченко бесполезно: уж если тот упрется на своем, с места его не сдвинуть никакими силами.
Отвернувшись от Бабалы, Новченко замолчал, опустил голову — то ли подремывал, то ли погрузился в раздумья. Бабалы видел его шею, дочерна коричневую, в затвердевших морщинах, и крутой затылок с давно не стриженными, заметно редеющими седыми волосами — они неровно топорщились, как обтрепанная бахрома торбочки для ложек. «Ах, Сергей Герасимович, и последить-то тебе за собой некогда, — с сочувствием подумал Бабалы. — Или ты уже не придаешь значения своей внешности?.. Сдал, постарел?..»
Пустыня все больше давала себя знать… Растительности вокруг совсем не было, тучи песка стояли в воздухе, застилая все пространство между землей и небом, превращая день в ночь.
Дверцы и окна «газика» были плотно закрыты, и все же пыль каким-то образом проникала внутрь, забивалась в складки одежды, лезла в рот, в уши, в нос, не могла добраться только до глаз, защищенных темными очками..
Можно было только удивляться, как в такой густой пыли, когда двойные фары машин освещали расстояние лишь на десять шагов вперед, шоферы еще различали дорогу. Впрочем, дорог как таковых в пустыне не было. Шоферы вели машины, полагаясь на свой опыт и интуицию.
Тряхнув головой — словно отбиваясь от комаров, Новченко сердито буркнул:
— Ну и места!.. Сущий ад.
Он высморкался, стряхнул ладонью песок с толстовки.
Бабалы, которому надоело сидеть молча, с усмешкой проговорил:
— А что вы еще ждали от Каракумов? Когда они смирные, ими и залюбоваться можно. Но нрав у пустыни, сами знаете, коварный и капризный. Никогда не предполагаешь, какой сюрприз она способна поднести.
Новченко опять повернулся к Бабалы:
— А ты меня не пугай, я не робкого десятка! Привык и к сладкому, и к горькому. Пожалуй даже, песчаную бурю я предпочту ленивому домашнему уюту. К сожалению, дорогой, имеются страстные любители покоя. Вот у них при одном слове «Каракумы» начинают трястись поджилки.
— О ком это вы, Сергей Герасимович?
— О всякого рода перестраховщиках, у которых глотки — это меха в кузнице. ТЫ что, не слышал, как они разоряются: дескать, мыслимое ли это дело — вести канал через Каракумы, где бури поднимают в воздух тонны песка?.. Пустыня всосет воду, пустыня засыплет канал!.. Новченко и его приспешники поверили в сказку и обманывают партию и народ!..
Передразнивая ненавистных ему маловеров, он от злости даже брызгал слюной.
Бабалы спросил с лукавой усмешкой:
— И у нас на строительстве есть подобные люди?
— Ха!.. Зачем далеко ходить? Позади нас едет большой начальник — гражданин Ханин. Генерал от инженерии! Первый мой помощник! Но такие, как он, не помогают, а только дезорганизуют строительство!
— Вы ведь — тоже начальник. Руководитель всех строительных работ!
— Вот-вот. Тоже… Как говорится в пословице, головы двух баранов не поместишь в один котел. Когда в доме два хозяина, порядка не жди. Поверь, дорогой, схватки с Ханиным нам не избежать. И тогда или он полетит со своего места, или я!
— По-моему, вас поддерживает и ЦК, и министерство.
— Там тоже — разные люди…
«Не дай-то бог, чтобы победил Ханин! — У Бабалы даже холодок пробежал по спине. — Тогда конец великому нашему делу… И как у некоторых хватает совести — возглавлять мероприятие, в успех которого не веришь? Неужто для них важен пост — сам по себе?.. Я бы на месте Ханина добровольно сложил с себя и ответственность, и высокие полномочия».
Машина с трудом продвигалась в зыбучих песках, мотор ревел зло и натужно. Порой она оказывалась не в силах с первой же попытки взобраться на встречный бархан, сползала по склону вниз, набрав скорость, снова карабкалась к вершине, и так повторялось по нескольку раз. Вода в радиаторе кипела, над ним клубами вился горячий пар.
