Берды Кербабаев - Капля воды - крупица золота
Что же это с ним такое могло стрястись? Может, захворал? Но тогда он сказал бы: «Мама, нездоровится мне что-то, свари-ка лапшички да поперчи ее покрепче». Он всегда при простуде, при головной боли прибегал к этому испытанному средству, после горячей лапши с перцем с него семь потов сходило…
А может, он вспомнил об отце?.. О, война проклятая, сколько унесла она дорогих жизней! Бостан горько вздохнула… Сама она поседела раньше времени, получив черную весть о гибели мужа. А Аннам, уже когда война закончилась победой, долго еще приставал к ней: «Мама, когда же отец вернется? У Дурды уже вернулся и у Гыды вернулся, а моего все нет, а мне так охота его увидеть!»
Всю послевоенную жизнь посвятила Бостан Аннаму, единственной своей радости.
Она посмотрела на сына, тот сидел, не двигаясь, в угрюмой, страдающей позе.
Да, у мальчика заноза в сердце, — чем же помочь ему?.. Уж не поругался ли он с кем-нибудь? Непохоже это на Аннама, Он и в детстве-то ни с кем не ссорился, характер у него смирный, спокойный. Вай, неужто же от Мухаммеда ему влетело? Так ведь если Мухаммед бранит кого из своей бригады, так только за дело, и Аннам не маленький, чтобы обижаться за это на своего бригадира. Мухаммед заботится об Аннаме. Он ведь знает, как любил его отца, Сары-ага, дед Ан-нама, Гандым-ага…
Что же стряслось с Аннам-джаном?..
Размышляя о сыне, Бостан-эдже возилась с обедом. И не выдержало все-таки материнское ее сердце. Проходя мимо сына, она как бы между делом спросила:
— Ты не устал, Аннам-джан?
Аннам поднял голову:
— Нет, мама.
— Может, заболел?
— Я здоров как бык.
Бостан-эдже отнесла к сачаку миски и вернулась к сыну:
— Не нравится мне твой вид, сынок. Сидишь как в воду опущенный.
— Я себе самому не нравлюсь!
— Ой, сынок…
— Да, да, мама! У твоего сына на плечах не голова, а тыква! — Унылое выражение на лице Аннама сменилось сердитым, и сердился он, судя по его словам, на себя. — Я ведь был неплохим шофером, а, мама?
— На тебя никто не жаловался. Все хвалили.
— Вот и надо было мне им оставаться. А я решил прыгнуть выше собственной головы. Полез на экскаватор… Да разве под силу мне эта махина? Не могу я с ним сладить…
— Ты ведь еще ученик, сынок.
— Плохой ученик. Никуда не годный! Не слушается меня экскаватор. — Аннам глубоко вздохнул: — Сейчас вон трос лопнул…
— Какой такой трос, сынок?
— А тот, что возносит ковш к самому небу.
Бостан-эдже обессиленно опустилась рядом с сыном на связку саксаула, сокрушенно мотнула головой:
— Вай, сынок, и ковш больше не молится земле?..
— Экскаватор в простое.
— Ты ведь говорил, что это чудо заменяет тысячу человек. И ты поломал его?! Сколько же тебе придется за это платить?
— А, мама, дело не в деньгах. Совесть меня мучает, ведь каждая минута простоя — в убыток стройке, народу! А тут работа на несколько дней задержится. Сорвется план по выемке грунта из канала. Да и товарищи мои могут пострадать. Без заработка останутся. А уж Мухаммед наверняка схватит выговор. Трос-то не так просто заменить, с запчастями у нас прямо горе.
Бостан опять покачала головой:
— Недаром молвится, что беда таится меж бровью и глазом. Ты-то ведь у меня старательный, бережливый, гвоздю не дашь пропасть…
— А у меня трос полетел! Я, мама, и правда уж так стараюсь… Но вот видишь: хотел бровь подправить — вышиб глаз. Бестолковый я, видно… Что же де-лать-то, мама?
Бостан смотрела на сына участливо и беспомощно:
— Ну… Скажи о своей беде Мухаммеду. Уж он-то тебя выручит.
— Сколько можно меня выручать? Как я посмотрю ему в глаза? Нет, нет, видать, одно остается — сесть обратно за руль автомобиля.
Увидев, что к вагончику идет Мухаммед со своими ребятами, Бостан поднялась:
— Сынок, наши уже на обед спешат. Ты уж подтянись… Джигит и в беде должен высоко держать голову!
Она заторопилась к сачаку. А Аннам, пока экскаваторщики мыли руки, подошел к Мухаммеду, произнес виновато:
— Мухаммед-ага! Уж не знаю, как тебе и сказать об этом…
— Не знаешь, погоди, скажешь — когда будешь знать.
— Нет, я сейчас… Как старшего брата прошу: отпусти ты меня к Бабалы-ага шофером!
— Тебе не по душе работать на экскаваторе?
— По душе, не по душе — не слушается он меня!.. Что ни день, то какая-нибудь поломка.
— Вот что, дорогой, — строго проговорил Мухаммед, — если ты и правда почитаешь меня за старшего брата — то чтоб больше я не слышал таких разговоров!
Аннам стоял перед ним, понурясь. У Мухаммеда потеплели глаза:
— Не вешай носа, братец! Профессия экскаваторщика трудно дается?.. Так напряги все силы, чтобы овладеть ею! Из материнского-то чрева не выходят ни готовые экскаваторщики, ни готовые шоферы. Ты думаешь, у меня все всегда ладилось… Э, братец, порой губы до крови кусал, злясь на свою безрукость!.. Так что кончай со своими переживаниями, иди мой руки, а после обеда — на экскаватор. Трос нам, слава богу, удалось отыскать. Уже заменили.
Экскаваторщики умылись, поливая друг другу воду на руки из танка и стараясь расходовать ее как можно бережней. Воду тут приходилось экономить, ее доставляли на тракторе в железной бочке, и бывало, что из-за бездорожья или песчаных бурь трактор сутками не мог выехать за водой.
Когда все уже уселись за сачаком, из вагончика вышла Марина, успевшая переодеться.
Как не похожа была Марина в платье на Марину в комбинезоне!.. Платье, голубое, в цветочках, спускалось чуть ниже колен, открывая точеные ноги. Две русые косы уложены на голове толстым венцом. Широкие, вразлет, брови золотились под солнцем. Под бровями синели глаза, таившие улыбку. И губы улыбались, свежие, сочные. На щеках пунцовел румянец Из-под него пробивались веснушки — и они только красили девушку.
Все в бригаде относились к ней с покровительственной братской заботливостью.
Когда она появилась в дверях вагончика, ребята наперебой принялись приглашать ее к сачаку, но она не села до тех пор, пока не помогла Бостан-эдже подать все к обеду. Ребята же не дотронулись до еды, пока Марина не присоединилась к ним.
В бригаде Мухаммеда она начала работать недавно, но уже научилась сидеть за сачаком по-здешнему, и экскаваторщики за это еще больше ее уважали.
Обед удался на славу, ребята и не заметили, как управились и с чуреками, и с гайнатмой.
Мухаммед за всех поблагодарил повариху:
— Спасибо, Бостан-эдже. Вкусно!.. Это бог нам тебя послал.
Бостан-эдже возвышалась над обедающими, скрестив на груди руки, довольно улыбаясь:
— Сынок, я в бога верю, но он тут ни при чем. Это Артык-ага направил сюда Аннам-джана. А разве я могла отпустить его одного? Мне на минуту-то тяжко с ним разлучиться. Ну, и увязалась, старая, за молодым. Может, подумала, и от меня на стройке будет какая-никакая польза. Вот и трудимся мы с сынком, рук не покладая… Только вроде не идет у него делото. Вместо удачи — беда за бедой…
Аннам, покраснев, кинул на нее предупреждающий взгляд:
— Мама!..
— Что — «мама»? Разве я неправду говорю? Только недавно сидел тут туча тучей…
Криво усмехнувшись, Аннам пошутил:
— Верно говорится: если женщина догадается о твоей беде — нет надобности в глашатаях, и так о ней все прознают.
— Вай! — Бостан-эдже, в порыве суеверного стыда, схватилась за воротник своего платья. — Ты что же это мать позоришь?
В разговор вступил Мухаммед:
— Бостан-эдже, вы за Аннама не очень-то переживайте. Он на свои неудачи сквозь черные очки смотрит. А на самом деле не так уж все страшно. Поноют у парня руки, погудят ноги, поломит спину от работы — глядишь, и станет настоящим мужчиной. Поверьте, эдже, скоро дела у Аннама пойдут на лад, он в мастерстве-то еще и меня обгонит!
— Дай-то бог, сынок, чтобы сталось по-твоему!..
Поговорка молвит, что чабану — не до тоев. А экскаваторщикам некогда было засиживаться за обедом, с каждой потерянной минутой уменьшался их заработок и, что еще хуже, хоть чуть-чуть, но удлинялись сроки строительства канала.
Потому, отдохнув немного, бригада Мухаммеда торопливо поднялась — словно вспорхнула стая ласточек, в которую угодил камень, пущенный из пращи.
Только Марина, работавшая учетчицей, ненадолго задержалась, чтобы помочь Бостан-эдже убрать посуду.
Аннама, когда он садился за рычаги своего экскаватора, трясло как в лихорадке: он боялся опять что-нибудь напортить. Недаром же говорится, что обжегшись на молоке — дуют на воду. Понимая его состояние, Мухаммед, находившийся рядом, решил подбодрить парня:
— Ты, главное, не поддавайся панике. У страха-то глаза велики, совершишь пустячную промашку, а с испугу она покажется величиной с гору, ну, тут еще больше перепугаешься, да и вправду наломаешь дров. Уверенней держись, братец, уверенней!.. Ежели человек смело и уверенно берется за дело, то каким бы трудным оно ни было, все равно он победит! Смелого, говорят, и пуля боится. Ты послушай, я расскажу тебе про свой первый бой. Уж не помню точно, где тогда наша часть стояла, знаю только, что на берегу Даугавы. Зима была… Прохаживаюсь я это, значит, по скрипучему снежку, вдруг слышу — загрохотал гром, и земля задрожала у меня под ногами. Это наши начали артподготовку. Но я-то этого не понял, в глазах у меня помутилось от страха, упал я в снег и пополз куда-то, то ли вперед, то ли назад. И потом обливаюсь, несмотря на мороз. Ну, спрятался в каком-то укрытии, сжался в комок и только бормочу трясущимися губами: ай, пропал ты, Мухаммед, пропал ни за грош-копейку!.. Хорошо еще, что мы на фашистов наступали, а не они на нас. Не то враг взял бы меня тепленьким..
