Ирина Велембовская - Немцы
— Я и не собиралась его обижать, — отозвалась Тамара.
Несколько дней она искоса наблюдала за Грауером, он заметил это и из кожи вон лез, чтобы ей понравиться, из последних сил таскал здоровенные промерзшие чурки. Тамара, оценив такое рвение, решила даже дать ему талон на дополнительный обед.
— Я слышал о вас много хорошего, фройлейн, — сказал ей сразу же заискивающе заулыбавшийся Грауер. — Теперь я и сам убедился, как вы добры.
— Никакой тут доброты нету, — буркнула она.
Грауер догадывался, что девушка относится к нему настороженно, но не терял надежды и ее расположить в свою пользу. Отчасти ему это удалось: она категорически запретила другим немцам третировать и высмеивать бывшего старосту лагеря. Это ободрило Грауера. Он благодарно смотрел на Тамару, постоянно вертелся возле нее, предлагая то помочь клеймить дрова, то починить что-нибудь, то научить ее немецкому языку. Штребля это приводило в бешенство.
— Что этот старый пес все время крутится около фройлейн Тамары? — злился он. — Я ему последние зубы пересчитаю!
Грауер тоже терпеть не мог Штребля: слишком уж этот полукровка задавался, изображал из себя трудягу, а сам только и думал, как бы заработать лишний талон и набить свое ненасытное брюхо. Но главное Грауера раздражало то, что Штребль пользовался успехом у женщин. Глупая гусыня Роза Боден не сводила с него влюбленных глаз, и даже хорошенькая русская фройлейн явно посматривала на Штребля с интересом. Наблюдать это Грауеру, особенно с тех пор как его разжаловали из старост и немки перестали воспринимать его как мужчину, было просто невыносимо. Открыто выказывать свою неприязнь к Штреблю у него уже не было сил — он побаивался этого крепкого молодого парня, поэтому Грауер действовал исподтишка.
— Новый хауптман такой умный, интеллигентный человек! Как это он решился доверить должность старосты этому карьеристу и распутнику Штреблю? — заявил он Тамаре, когда она вечером замеряла сложенные им дрова.
— Почему же это он карьерист? — сурово спросила она.
— Вы не знаете этого человека! Это известный в Решице гуляка и дебошир, завсегдатай нахтлокалей…
— А это что такое?
— Это такой дом, фройлейн, где мужчина за деньги может делать с женщиной все что угодно, — захихикал Грауер.
— Мне это не интересно, — вспыхнув, бросила Тамара.
Но тут Грауер просчитался: думал войти в доверие к девушке, а получилось наоборот. Слова этого мерзкого старикашки вызвали у Тамары такое чувство стыда и брезгливости, что при встрече с ним она невольно отворачивалась, боясь вновь услышать какую-нибудь гадость. Грауер пал духом. Рушились его последние надежды заслужить авторитет у русских и получить хоть какое-то преимущество перед другими немцами. Работа стала ему еще более ненавистна.
А холода все усиливались. Снега было мало, а морозы доходили до тридцати градусов. Утром, выходя из барака, Грауер чувствовал, как задыхается от колкого морозного воздуха. Закутанные, выползали из барака лесорубы, разбредались по лесу и сейчас же разжигали костры. Все жались поближе к огню и порой никак не могли взяться за работу. Особенно страдал от холода Грауер, потерявший к жизни всяческий интерес. Если его прогоняли в одном месте, он плелся к другому костру, мелко дрожа и беззвучно шевеля губами. Он подставлял посиневшие, костлявые руки прямо под языки пламени.
— Ахтунг! — закричал Штребль, заметивший бывшего лагеркоменданта у костерка прямо на делянке, куда валили сосны. — Грауер! Идите отсюда, вас деревом убьет!
Грауер издал слабый звук, но с места не сдвинулся. Штребль бросил пилу и пошел к нему.
— Чтобы не мерзнуть, вы бы лучше работали, а не прожигали брюки, отнятые у покойника, — язвительно сказал он.
Взгляды их встретились, и в глазах бывшего лагер-коменданта Штребль прочел полное отчаяние. Мгновение он колебался, но потом безжалостно произнес:
— Ну что, теперь тебе, наверное, не до женщин? Помнишь, как издевался над нами?
Вечером, когда лесорубы собрались на ужин, Грауера среди них не оказалось. Тамара тревожно поглядывала на дверь.
— Пойду поищу его, — Штребль неохотно поднялся. — Уж не замерз ли наш геноссе Грауер?
Он нашел Грауера у потухшего, запорошенного снегом костра. Грауер сидел неподвижно, прислонившись спиной к большому обгорелому пню. Штребль тронул его за плечо и заглянул в лицо. Глаза были закрыты, на носу и на щеках не таяли снежинки. Штребль взвалил на плечо негнущееся тело, неожиданно тяжелое, и потащил в барак.
Все испуганно отпрянули, когда он свалил с плеча тело Грауера и оно глухо стукнулось об пол. Влас Петрович, матерясь последними словами, бросился было растирать снегом посиневшее твердое тело, но Раннер остановил его, указав на руки Грауера.
— Черный, — сказал он спокойно. — Давно умирайт.
Вечер и ночь покойник лежал в сенях, накрытый старым одеялом. Перепуганные немки заперлись на своей половине на крючок, и ни одна не отважилась выйти в сени до утра. Днем приехал Лаптев вместе с докторшей и распорядился закопать Грауера в лесу. Сутки жгли огромный костер, чтобы оттаять землю и выкопать могилу.
22
Штребль уже давно работал один. Настроение у него чаще всего бывало мрачным, и он избегал напарников. Лучковой пилой он без труда напиливал два-три кубометра дров. Даже наступившие сильные морозы не очень пугали его. Выскочив утром из барака, не разжигая костра, он сразу же начинал яростно махать топором до тех пор, пока не разогревались замерзшие пальцы. Потом в снег летели рукавицы, за ними куртка. Становилось почти жарко. Окончив работу, он быстро разводил костер, сбрасывал на него сучья и опрометью несся в барак, где жарко топилась печь. Сняв одубевшую от мороза одежду, он с наслаждением растягивался на своей койке. У Розы к его приходу всегда была готова еда.
Хотя Роза чувствовала все более явное охлаждение со стороны Рудольфа, она продолжала также самоотверженно заботиться о нем: шила и чинила ему одежду, стирала, варила еду, почти ежедневно выбирала время, чтобы сбегать в соседнюю деревню за молоком для своего Руди. Иногда, управившись с обедом и поручив кухню Марии, шла на делянку, чтобы помочь ему закончить работу.
— Хорошая тебе баба попалась! — не уставал с завистью повторять Раннер.
— Да, очень хорошая, — отзывался Штребль, Он отдавал Розе все деньги, которые зарабатывал, и она покупала в воскресенье на базаре хлеб, муку и картошку. Там же продавала и обменивала удивлявшие русских своими причудливыми узорами шерстяные варежки и платочки, связанные ею в свободное время, а также разные деревянные вещицы, которые мастерил Штребль. Еды им хватало, и они забыли, что такое голод. Однако Рудольф все реже стал навещать ее по ночам. Бесконечно уставшая за день, она засыпала со слезами на глазах и старалась думать, что Руди не приходит теперь потому, что сильно устает, работая в лесу на морозе.
Когда ее связь со Штреблем стала для остальных немцев слишком уж очевидной, потихоньку поползли завистливые толки — мол, хорошо некоторые устроились, спят с поварихой и горя не знают. Штребль, в последнее время и так нервный и раздражительный, просто выходил из себя, стоило кому-нибудь намекнуть на его небескорыстные отношения с Розой.
— Готовь для нас еду из таких продуктов, которых нет в общей кладовой! — приказал он ей. — Не хватало еще, чтобы тебя заподозрили в воровстве!
— Да, — покорно ответила она.
Она варила Рудольфу крупную, белую деревенскую картошку, вместо той мелкой и подмороженной, которую привозили из лагеря, суп с самодельной лапшой, кисель из молока или брусники, собранной ею еще летом. Но почему-то даже и эта еда с некоторых пор плохо лезла ему в горло.
— Тебе надо совсем уйти из кухни, — сказал он Розе.
— Да, — опять согласилась она. Потом в глазах ее сверкнула радостная надежда: — Я буду работать вместе с тобой?
Штребль тихонько пожал ей руку — его тронуло такое искреннее желание быть рядом с ним. Но было одно обстоятельство, которое его останавливало: Роза ждала ребенка и с его стороны было нечестно заставлять ее так тяжело работать. Однако сомнениям Рудольфа пришел конец, когда его бывший напарник, усатый бём Ирлевек, лишенный в лесу хлебного пайка своей маленькой жены, не заметив Штребля, заявил во всеуслышание:
— Хорошо выполнять норму тому, у кого любовница на кухне.
— Ну-ка повтори, что ты сказал! — заорал на него Штребль.
— А что, не так? — угрюмо отозвался Ирлевек.
— Ты врешь, скотина! — Штребль даже охрип от ярости. — Во-первых, Роза мне не любовница, а жена. А во-вторых… я тебе сейчас морду набью!
— Рудольф! — в отчаянии закричала Роза.
Удар пришелся бёму по зубам. Верзила мотнул головой, схватился рукой за челюсть и ринулся на Штребля. Он был почти на голову выше и шире в плечах и так двинул Штреблю кулаком в живот, что тот сразу отлетел и ударился головой об стену. Роза отчаянно завопила. На ее крик примчалась Тамара.
