Алексей Горбачев - Сельская учительница
— Я начинаю изучать с шестым классом деепричастие. Разработала первый урок, хочу посоветоваться с вами.
— Пожалуйста, покажите, что вы там наизобретали.
Все-таки хорошо, что есть в Михайловке Василий Васильевич, он поможет, подскажет, времени для этого не пожалеет, если надо, сам придет к ней на урок. Сегодня он опять снабдил ее карточками с нужными предложениями для грамматического разбора, картинками. Потом уселся с женою за стол, изображая шестиклассников, и предложил Валентине начинать урок.
Она волновалась, будто перед ней и в самом деле были ученики.
— Нет, нет, Валентина Петровна, — порой останавливал ее учитель. — Ребята, мне кажется, не поймут из вашего объяснения, почему деепричастие все-таки является глагольной формой. Давайте уточним.
Они уточняли. Валентина благодарно поглядывала на Борисовых, чувствуя к этим отзывчивым, добрым людям большое уважение.
— Ну вот и закончился нынешний урок русского языка в нашем доме, — весело сказал Василий Васильевич, когда Валентина закрыла тетрадь с планом урока. — Вы спросите, почему второй? — Он переглянулся с женой, таинственным шепотком продолжил: — Конспирация, тайное обучение… Видели Щукина? Ушел, бедняга, расстроенный, двойку за диктант получил у меня. Но ничего, осилит, у него бычье упорство.
Валентина удивилась:
— Щукин берет у вас уроки русского языка? Но у него жена учительница.
— Он гордый. Неловко, говорит, учиться главе семейства у жены; он думает поставить ее перед фактом… Учится, читает много. А все началось с того боевого листка, который вы исчеркали красным карандашом. Щукин до сих пор хранит его…
Валентина вспомнила тот день на полевом стане, когда разгневанный Щукин-редактор сорвал с вагончика боевой листок, оставив под ржавыми шляпками гвоздей белые, похожие на крылья мотылька, треугольнички. Оказывается, не хулиганство то было, а злость на себя, на свою неграмотность. Вспомнился райкомовский инструктор Борозда, с которым она чуть не разругалась.
— Обучение взрослых можно было бы легализировать, таких, как Щукин, в селе, наверное, много.
— Есть такие, — согласился Василий Васильевич. — Это проблема ближайшего будущего. В следующем учебном году подумаем о вечерней школе. Николай Сергеевич согласен.
Неожиданно пришел сосед Борисовых Лопатин.
— Извините, на огонек забрел, — сказал он.
— Знаю, знаю, на какой огонек, — погрозила пальцем Анна Александровна. — В шахматы сыграть захотелось.
— Не отказался бы, но сегодня другое дело есть, — ответил ей Лопатин и обратился к Василию Васильевичу: — Вот статью попробовал набросать в газету.
— Ну-ка, ну-ка, Миша, прочти свое сочинение, — попросил Василий Васильевич. — Помню, ты у меня, извини за откровенность, не блистал, на троечки писал.
Лопатин улыбнулся.
— Однажды даже двойка была.
— Помню. Образ Кабанихи по драме Островского «Гроза». Наворочал ты тогда…
Лопатин покраснел. Заметив это, Василий Васильевич ободряюще произнес:
— Ладно, Миша, что было, то прошло.
Когда Лопатин прочел наброски статьи о производственном обучении, о том, как относится к этому колхозное руководство, Валентина сказала:
— Правильно. У нас и есть пародия на производственное обучение.
— Я тоже согласен, — подтвердил Василий Васильевич. — Дело не только в председателе, наш завуч тоже не проявляет рвения к этому. Давайте расширим статью, уточним, подправим и втроем подпишемся для большей убедительности. Как, Миша, не оскорбит это твое авторское самолюбие?
— Наоборот, лучше будет! — согласился Лопатин.
18
Как-то утром, собираясь в школу, Валентина услышала по радио (передавали обзор областных газет):
— …на учительской странице выступают преподаватели Михайловской школы товарищи Борисов, Лопатин и Майорова…
Лиля вскочила с постели.
— Валечка, ты слышишь?
— Да, слышу.
Диктор продолжал:
— В статье учителя поднимают жизненно важный вопрос о политехническом обучении школьников. Авторы, в частности, говорят о том, что председатель колхоза Подрезов несерьезно относится к трудовому воспитанию учащихся, ошибочно считает, будто воспитание молодого поколения — это исключительно учительское дело. — Далее диктор прочел небольшой кусок из статьи.
— Вот здорово! — восхищенно крикнула Лиля. — Ты — молодчина!
— Причем здесь я, — пожала плечами Валентина. — Статью писал Михаил Корнеевич, добавления и изменения вносил Василий Васильевич, а я только при сем присутствовала.
— Каша-то заварена тобой. И правильно! Подрезов решил, будто его дело только хлеб, молоко и мясо, пусть подумает и о другом!
На следующий день в учительской было шумно.
— Это очень хорошо, что наши учителя выступают в печати, — говорила председатель месткома Каваргина. — Мы это всячески приветствуем. Но прежде чем писать в газету, нужно было бы посоветоваться с дирекцией школы.
— Куда там! — сердито подхватила Марфа Степановна, косясь на Валентину. — Каждый сам себе голова… Между прочим, Подрезов всегда помогал школе, а теперь неизвестно — поможет ли.
— Ах, ах, пропала школа! — с шутливой трагичностью воскликнул Василий Васильевич. — А вдруг князь Подрезов обидится, а вдруг граф Подрезов рассерчает, а вдруг их превосходительству Подрезову не понравится статья в газете, что нам, бедненьким, делать, пропали мы, пропали…
— Василий Васильевич, люди говорят серьезно, а вы опять со своими шутками, — попыталась урезонить его Марфа Степановна.
— Статейки стали пописывать, — усмехнулась Подрезова. — Вы думаете, председателя задели? Нет, школу свою на позор выставили перед всей областью. Читайте, смотрите, вот у нас какие дела.
— Постойте, постойте, — вмешался историк Назаров, — какой же позор, если товарищи рассказали правду…
— Какую правду, о какой правде вы говорите! — вспыхнул Раков.
Звонок оборвал этот спор. Возбужденные учителя торопливо расходились по классам.
Оставшись наедине с Валентиной, тихая, не любившая шума Надежда Алексеевна опять с укоризной говорила:
— Валечка, милая ты моя девочка, зачем ты впуталась в это дело? Сообщила завучу о мастерской, и ладно. Мастерская — это их забота, а твое дело — уроки, тетради. Лопатин подписал статью, и хорошо, он секретарь партийной организации, ему положено. Борисов подписался, ему тоже можно, он крепко сидит. А ты? Крылышки у тебя еще слабенькие, толкнут — разобьешься…
— Да не могу я подражать трусливому Ужу в сыром ущелье! — запальчиво ответила Валентина.
Надежда Алексеевна покачала головой.
— Примеры у тебя, Валечка, все литературные, а жизни-то совсем ты не знаешь. Есть люди мстительные, они, поверь, ничего не прощают, ничего не забывают.
Только потом Валентина убедилась, что учительница математики кое в чем была права.
В Михайловку примчался заведующий районо Павел Степанович Карасев.
— Очень хорошо получается. Дожили! — сердито говорил он директору и обоим завучам, потрясая газетой. — Учти, Николай Сергеевич, виноват не Подрезов, а дирекция школы, вы, руководители! Кузьма Фокич, — обратился заведующий к Ракову, — куда же вы смотрите, куда идете?
Раков тревожно моргал серыми безбровыми глазами, мял в руках какую-то тетрадь, силился что-то ответить, но слова застряли где-то в горле да так, что он, казалось, не мог вытолкнуть их. Его острый кадычок старался сделать это, чуть-чуть подпрыгивая вверх и опускаясь вниз, но тоже безуспешно.
— Марфа Степановна, а вы? — продолжал спрашивать Карасев.
— Наладим, устраним, — отвечала та.
Марфа Степановна держала себя испытанным бойцом, зная, что начальство пошумит-пошумит и уедет, а ей оставаться в Михайловке. Лучше не возражать.
— Статьей заинтересуется райком, обязательно заинтересуется, — уверял Карасев.
Хотя Николаю Сергеевичу было неприятно выслушивать резкие нотации, но он понимал: заведующий прав. Конечно, можно было бы обойтись без этой сенсационной статьи в газете, если бы Валентина Петровна тогда пришла к нему, рассказала о мастерской.
«А разве ты сам не знал, не видел? — спросил себя Николай Сергеевич. — Она говорила твоим помощникам, но те не обратили внимания, Раков даже предупредил учительницу, чтобы она не лезла не в свое дело…»
Наедине Карасев еще резче упрекал директора:
— Удивил ты меня, прямо скажу, удивил основательно. Я был спокоен за тебя, а тут вон что делается. Чем оправдаешься? Что ответишь?
— Оправдываться не привык. А что касается ответа — можно ответить. Поторопили нас перейти на производственное обучение, нужно было годик-другой подождать. База не создана.
Карасев стоял на своем:
— Не ищи лазейки — база, условия. Надо и в этих условиях не опускать руки. Твой Раков совсем не следит, он же у тебя завуч по производственному обучению!
