Чужие подъезды - Дина Ильинична Рубина

И Галя была такая же бледная, исплаканная, разве что стояла с открытыми глазами. За руку ее цеплялась Аленка.

Мы обнялись, Галя заплакала горько и сказала:

— Саша, прошу тебя, уведи куда-нибудь ребенка. С тобой она пойдет.

Я поднял Аленку на руки, обнял ее покрепче и быстро вышел из зала. Мы спустились во двор, обошли гаражи и на заднем дворе, где росли два старых платана, я опустил Аленку на землю и присел рядом с ней на корточки.

— Смотри, Елена Григорьевна, — сказал я ей, — видишь, это осень, видишь, листья падают.

— А почему падают? — спросила она.

— Они прожили целое лето, а теперь умирают. Но весной они появятся снова. И так будет каждый год.

— Всегда-всегда? — спросила она, доверчиво глядя на меня глазами Григория.

— Всегда-всегда, — твердо ответил я…

* * *

…Мы несли Григория под голубым, глубоким, голубиным небом, долго несли Григория, медленно, целых три квартала. Потом расселись по машинам, по автобусам и поехали на кладбище — хоронить.

* * *

…Я бесшумно открыл дверь и сказал бабе, которая дожидалась меня в прихожей:

— Потом. Завтра…

— Все? — только спросила она.

— Все, — ответил я и зашел в нашу с Маргаритой «детскую».

— Не зажигай свет, — попросила баба тихо, — Маргаритка засыпает.

Я раздевался в темноте молча, бесшумно, отупело. Маргарита еще не заснула и бормотала что-то, рассказывала самой себе сказку. Я стянул через голову свитер и вдруг прислушался к ее бормотанию:

— …и он сказал громовым голосом: «Раз так, то я нашлю на тебя оглохлую тишину, и ты захочешь слово сказать, да не сумеешь…»

Я вдруг больно поперхнулся сухим колючим всхлипом, рванувшим грудь. Схватил свитер, скомкал его и ткнулся в него лицом, чтобы Маргарита не слышала, как я плачу — впервые за сегодняшний страшный день.

Я плакал и не мог остановиться. Плакал и ничего не мог с собой поделать. Я молча трясся и давился в скомканный свитер, и в ушах моих звучал эхом смех Григория в кабинете, тот хитрый непонятный смех. Что ты хотел сказать этим дурацким смешком, Гришка? Что ты понимал обо мне такое, чего сам я не понимал?

Маргарита засыпала и бормотала все глуше, тише, утопая в детском безмятежном сне:

— …И будет везде кругом высоченная тишина… выше травы, выше домов, выше деревьев… И над ней только птица будет летать.

Я поднялся, не вытирая слез, распахнул дверь и сказал бабе негромко и твердо:

— Заведи будильник, пожалуйста. Мне завтра, как обычно…

1984 г.