Николай Вагнер - Белые камни

Форточку, занимающую пол-окна, Александр открывал в этот вечер неоднократно, стараясь регулировать температуру в палате и приток свежего воздуха. Магде его явно не хватало. Однако раскаленные батареи быстро нагревали комнату, а открытая форточка грозила простудой Магде. И все-таки свежий воздух нужен был ей прежде всего. Она тяжело дышала, мучаясь беспокойством, что может задохнуться. Такая вероятность действительно существовала, ее предрекали врачи еще много месяцев назад, но Александр не верил в это и теперь.

Две кислородные подушки, принесенные сестрой, давно иссякли. Александр, наконец, добился, чтобы к кровати, на которой лежала Магда, подвели шланг стационарного кислорода. И вот теперь она прильнула ртом к раструбу, дыхание ее стало ровнее; отпала необходимость открывать форточку, и можно было не беспокоиться за то, что простудится Магда.

Часа через два дыхание Магды сделалось жестким, временами стали прорываться хрипы удушья. Магда долго сохраняла терпение, потом тревожно посмотрела на Александра, показала жестом на раструб, давая понять, что ей не хватает воздуха и дальше так продолжаться не может. Затем она отодвинула шланг и прохрипела еле слышно:

— Надо что-то делать, нельзя же, чтобы было так…

И Александр в который раз бросился на поиски дежурных докторов. В эту ночь по его настоянию приходило их множество, и каждый, покидая палату, с исчерпывающей определенностью уведомлял Александра, что Магда не доживет до утра. Тогда Александр попросил хотя бы облегчить страдания, сделать так, чтобы Магда, по крайней мере, не испытывала страха и мучений перед лицом неотвратимой гибели. Врачи успокоили: вместе с другими лекарствами в вену через капельницу поступали снотворное и наркотик.

Вскоре сознание Магды заволок туман, но организм по-прежнему противился насильственной смерти, какой она и бывает всегда. Магда жила. Надрывный хрип заполнял палату и час, и другой, и третий. Александру было непереносимо слышать этот пугающий хрип, который свидетельствовал о единоборстве жизни со смертью. Александр тоже принимал один на один чудовищное испытание, реально грозившее вечной разлукой с самым дорогим для него человеком. Он сделал все, что было в его силах.

Выходя из палаты в коридор и удаляясь все дальше в его нескончаемый полумрак, Александр все равно слышал ни с чем не сравнимый хрип. Александр ничем больше не мог помочь Магде. Это отчетливо он понял теперь, подойдя в который раз к ее постели, огражденной капельницей и шлангами. Единственное, что ему — оставалось, — прикосновение к теплым и мягким волосам Магды. Он погладил ее бережно, сдерживая слезы, и вновь вышел из палаты. Ему хотелось забраться в самый отдаленный уголок погруженного в сон этажа больницы, но и там он слышал чудовищно противоестественный хрип жены.

Теряя силы после нескольких кряду бессонных ночей, Александр опустился в глубокое кресло возле кадушки с причудливым в темноте цветком и закрыл глаза. Хриплое дыхание Магды приглушенно слышалось и здесь, в конце коридора. На какие-то минуты Александр забылся, однако все равно слышал размеренный, надрывный хрип. Ему почудилось, будто до предела перегруженный пароход медленно, напрягая последние силы, движется к далекой, назначенной ему пристани, и никак не может приблизиться к ней. Возникли давние картины детства, когда он, мальчишкой, на раннем промозглом рассвете, сидел на жгучем холодном галечнике и ждал скрытого в белесом тумане желанного, но никак не появлявшегося парохода. Где-то глухо шлепали по воде плицы колес, издавая не то стон, не то всхлип, надсадно работала машина.

И вдруг все стихло. Казалось, бесконечное и трудное движение парохода остановилось. Видимо, уже по инерции, беззвучно, он продолжал свой ход, и вот-вот должны были обрисоваться его белоснежные надстройки…

Александр встрепенулся, открыл глаза и почти бегом устремился по коридору к палате, где была Магда.

Здесь, у дверей, он увидел привычную ко всему медсестру. Едва касаясь рукой поручня каталки, она выкатывала ее в коридор. На высоко поднятой узкой каталке, покрытая простыней, лежала Магда. Александр, не осмысливая происходящего, смотрел, как все дальше по нескончаемому коридору, где на низком потолке плафоны горели через один, Магда уплывала от него.

У Александра недостало сил для того; чтобы броситься следом, остановить это движение, да и невероятно ясное для такой трагической минуты состояние ума говорило, о бессмысленности подобного шага.

Вернуть Магду было невозможно: она была недвижима, безжизненна, и, может быть, только дух ее, не подверженный тлению, еще витал над ней, несся на вышине вслед за каталкой… Он готов был поверить этому, вспомнив совсем недавние слова Магды о том, что плоть после смерти неминуемо подлежит тлению, но все, о чем думал человек при жизни, чего он желал, что чувствовал — не может вдруг взять и исчезнуть бесследно.

Разве хотя бы один смертный ощутил переход из жизни в небытие и рассказал об этом? Разве кто-нибудь поведал об угасании последней мысли и последнего чувства? И угасают ли они с последним ударом сердца, с последним глотком воздуха?

Не в сказки о загробном царстве верил сейчас Александр, но он не мог и согласиться с абсолютным исчезновением того духовного мира, который был в Магде, излучался ею. С таким мучительным и, возможно, больным мировосприятием и шел Александр из больницы, не чувствуя, как ступают его ноги по обильно выпавшему за ночь снегу. Он никак не мог смириться с мыслью о том, что отныне и навсегда ему придется быть наедине с самим собой, куда бы он ни шел, что бы ни делал. И все же ему казалось, что Магда не покинула его насовсем. В движении воздуха, в подернутом морозной дымкой небе, в медленно опускающихся снежинках — всюду и во всем, что запечатлялось зрением, слухом, обонянием и даже осязанием, он ощущал ее присутствие, и ему думалось, несмотря на то, что он один шел по пустынному городу, по свежевыпавшему, поблескивающему пушку снега, — Магда была с ним, возле него, рядом. Рядом, хотя он и знал, что ее тело лежит теперь где-то в тупике коридора, покрытое белой простыней.

Александр привычным движением вставил ключ в скважину замка. Мертвенно щелкнул металл. Квартира насторожила гулкой пустотой. Александр не раздеваясь прошел к письменному столу, снял заснеженную шапку, бросил ее на диван. Затем расстегнул пальто и тоже скинул его. Машинально придвинул к себе телефон и кряду набрал несколько номеров ближайших своих приятелей. В разговоре он был краток, сообщал о случившемся и просил помочь в необходимых организационных делах.

Затем он отодвинул телефон и долго сидел, бессмысленно вращая в руках золотое колечко. Его сняла сестра с Магдиной руки и передала ему. Вспомнилось сказанное, как бы между прочим, Магдой: «Если я умру, пусть кольцо будет у тебя. Носи его и не снимай никогда, иначе обязательно потеряешь. Только запомни — вдовцы носят обручальное кольцо на левой руке…» Он никогда не носил обручального кольца, да его и не было у него. И вот теперь, в семь поутру, через два часа после кончины Магды, он и сам не заметил, как надел кольцо на безымянный палец левой руки. Кольцо жило. Оно излучало теплый свет. Александр воспринимал его как частицу Магды. Без малого четверть века носила его Магда, и для нее, верно, оно было знаком их нерасторжимого союза. Теперь Магды не стало, но союз их остался все таким же крепким, и он уже не нарушится никогда, до тех пор, пока жив Александр.

Рука снова потянулась к телефону. Необходимо было известить Алексея и немногочисленных родственников о случившемся. Он продиктовал несколько телеграмм. Леонидову решил сообщить о смерти в письме.

«Дорогой друг Евгений Семенович, — написал он. — Сегодня утром не стало Магды. Бывает, видно, и такое. Ничего не помню, кроме того, как увозят Магду на зыбкой, узкой каталке по бесконечно длинному коридору, а вслед за ней, так и чудится, летит покинувшая тело душа, потом взмывает высоко вверх, чтобы никогда больше не мучиться и не страдать…» Александр почувствовал мелодраматичность того, что писал, но исправлять ничего не стал.

Бросив на диван подушку, Александр приткнулся к ней щекой и вскоре погрузился в кошмарный полусон. Примерно через час, когда в комнату вступил свет позднего зимнего утра, Александр вдруг ощутил слабое движение воздуха. Ему явно почудилось, будто со стороны спины к нему кто-то неслышно приблизился. Он весь съежился от страха, боясь шевельнуться, и непроизвольно натянул пальто на голову. Он был уверен, он чувствовал, что за его спиной стояла Магда. Неосознанно подступившая жуть отдалила самое близкое для него существо, но принесла на время покой и забытье. Александр спал до тех пор, пока не начались звонки: люди выражали сочувствие, предлагали помощь.

Скорый пассажирский поезд зеленой гусеницей утягивался в черную глухую ночь. Даже заснеженные поля не служили контрастом мутному, заволоченному низкими облаками небу. Ни звезды в нем, ни огонька на погруженных во мрак земных просторах. А поезд все продвигался вперед, казалось, наугад, думалось, — ни к чему. Леонидов проглядел глаза, пытаясь хотя бы что-нибудь рассмотреть через двойную раму давно не мытого окна. Он ничего бы не разглядел там, если бы даже стояли сейчас июньские белые ночи, какими славится Западный Урал. Единственный свет, единственная звезда, которые сияли для него все последние годы, погасли, и это движение в громыхающем железными сочленениями поезде не радовало, как прежде, было бессмысленным. Инерция чувств — не более, инерция движения к свету исчезнувшей звезды.