Александр Поповский - Человеку жить долго
Сын был искренне взволнован. Как человек, очарованный зрелищем чуда, он говорил и повторял одно и то же. Все его существо излучало радость, а глаза между тем выражали тоску. Какая-то тревога не давала ему спокойно сидеть на месте, он то вскакивал, кружился по комнате, то снова опускался в кресло.
— Какое интересное предприятие, подумай, отец! Если бы нам удалось вывести такую форму хлореллы, о нас заговорил бы весь мир! Шутка ли, мы получаем органическое вещество за бесценок, тратим дешевые неорганические соли вместо дорогостоящих белков. — Заметив выражение недоверия на лице отца, он с еще большим жаром продолжал: — Ты сомневаешься, сможет ли хлорелла вырабатывать эти продукты? Но ведь она так податлива, от нее всего можно ожидать, — уверенно говорил Петр, упустив из виду, что недавно еще сам сомневался в этом. — Мы не то еще выжмем из наших дикарей. Сколько сил было потрачено, чтобы свекла стала такой, какая она есть! Над ней трудились веками, а много ли труда потратили мы на хлореллу?
Свиридов далек был от того, чтобы подсчитывать выгоды, которые дает хлорелла, и годы, потраченные на улучшение свеклы. От хлореллы, конечно, можно многого добиться, но его больше удивил сын. Каков молодец! Он все еще тянется к хлорелле, все дни провел в библиотеке. Чтобы ни говорили, кровь не вода, многое в нем от отца… Хороша и хлорелла — экая мелочь, а творит чудеса.
Самсон Данилович вдруг вспомнил, что слишком холодно принял и ничем не попотчевал сына, ему, верно, и некогда было поесть. Он вызвал официанта и заказал чай с бутербродами.
Когда они уселись за стол и Свиридов стал разливать чай, разговор о хлорелле возобновился.
— Я не удивлюсь, если узнаю, что она ураном и золотом набита, — с прежним увлечением продолжал сын, — в ней оказывается и промышленного хлорофилла более чем достаточно. В люцерне этого пигмента две десятые процента, а в хлорелле — целых шесть. Еще в ней нашли оранжево-желтый пигмент, который входит в витамин «А». Его в хлорелле столько же, сколько в сухой моркови.
Сын расхохотался, и его примеру последовал отец. Обоих рассмешил этот зеленый мешок, набитый добром. Было бы на что взглянуть — любая тля рядом с ней покажется великаном.
Отец слушал сына, радовался каждой новости, словно то были вести о добром старом друге, и требовал подробностей.
Выпив чаю и закусив, Петр долго стряхивал приставшие к пиджаку крошки, вынул из кармана гребешок и стал широкими движениями причесываться. Отец не отводил глаз от сына и думал, что он все такой же и с годами не меняется — чистенький, аккуратный, с ним и поговорить приятно, и работать — одно удовольствие. Словно угадав его мысли, Петр сказал:
— Я соскучился по хлорелле, отец. Если ты позволишь, я в свободное время поработаю с тобой в ботаническом саду… С тех пор как я перестал ею заниматься, на душе у меня нехорошо.
Ничего удивительного, ему самому мучительно трудно хотя бы на день расстаться с ней. Наконец-то и сын угодил в ее сети — теперь ему от хлореллы не уйти. Начнутся приходы, вначале в свободное время, затем чаще и чаще. Возникнут общие темы, эксперименты, и все потечет но прежнему руслу. Петр — способный малый, правда немного поверхностный, но кто любит свое дело, не может не вникнуть в глубину этого дела. И сын, и хлорелла — золотой капитал, богатство, которому нет предела. Жена обрадуется, когда узнает, что их сын не так уж плох и снова принимается за прежнюю работу. В последнее время ей было трудно, она скрывала свое горькое чувство, избегала говорить о сыне. Он все видел и в душе понимал ее.
В приятной беседе подоспел двенадцатый час — время отправляться на совещание. Самсон Данилович стал складывать бумаги, и, по мере того, как наполнял ими портфель, портилось его настроение. Недавняя радость сменилась озабоченностью и нервной подвижностью.
— Очень тебе нужно было тащить меня сюда, выставлять отца напоказ, — недовольно проговорил Свиридов. Он решительно забыл, что его собственное заключение привело сына и его самого сюда.
— Верь мне, отец, я ничего плохого себе не позволю. Такого отца, — с нежной улыбкой закончил он, — надо беречь.
* * *Ровно в двенадцать часов в одном из обширных помещений института, за длинным столом, покрытым красным сукном, заняли места председатель совещания — заместитель директора института, консультанты — Александра Александровна и Самсон Данилович, представитель так называемого главка, директор филиала, Голиков и пришедший с некоторым опозданием Золотарев.
Председатель, молодой человек лет тридцати пяти, кандидат биологических наук, несколько поздно перешедший из комсомола в партию, произнес вступительное слово, изложил историю спора и выразил надежду, что недоразумение выяснится и сотрудники филиала по-прежнему будут плодотворно трудиться. Председатель злоупотреблял низкими нотами своего приятного голоса и старался выглядеть внушительно строгим. Казалось ли ему, что внешняя суровость идет к нему, или он полагал, что служебное положение обязывает держаться солидно, — трудно сказать. Сотрудники и знакомые любили заместителя директора, радовались его успехам в хоккее и не замечали строгой мины на его лице. Было известно, что в перерыве подадут чай с закуской и к тому времени, вероятно, они снова его увидят без маски.
Представитель главка решительно не походил на председателя. Он был немолод, без ученых степеней и без всякой склонности к спорту. Свою жизнь он посвятил экономическим планам и расчетам и, как некоторые люди его профессии, считал себя призванным видеть в каждом благонамеренном деле сомнительную комбинацию, покушение на закон и на целость государственной казны. Эта подозрительность особенно укрепилась, когда он занял пост постоянного эксперта в суде, где экспертиза нередко предвещает судебный приговор.
Плотный, сутулый, с крайне подвижной головой, способной, казалось, повернуться вокруг собственной оси, чтобы подметить чужую ошибку, с руками, не знающими покоя даже на улице, где одна из них словно прирастает к объемистому портфелю, а другая находится в безудержном движении. За низко опущенными веками прятались пытливые глаза. Одной встречи с их взглядом было достаточно, чтобы невольно почувствовать смущение.
Председатель дал слово консультанту Мнловидовой. Ее выступление длилось две-три минуты и завершилось суровым укором представителю главного управления.
— В институт поступили два акта обследования, — со свойственной ей деловитой краткостью заметила она, — взаимно друг друга исключающие. Обычно в таких случаях направляют компетентную комиссию для повторного обследования. Мнение профессора Свиридова, которого я знаю много лет, весьма авторитетно. К сожалению, спорный вопрос находится вне его компетенции. Вряд ли Самсон Данилович станет отстаивать подписанный им документ. Мы вправе таким образом сомневаться в правильности мнений обеих сторон. — Она устремила укоризненный взгляд на представителя главка и, обращаясь к нему, закончила: — Вы напрасно настаивали на немедленном созыве совещания. Я вынуждена обратить внимание начальника главка, что по его вине наша встреча была недостаточно подготовлена.
Это по его милости научный спор обратился в фискальное дело с нелепыми расчетами о кажущихся злоупотреблениях и убытках. Он требовал от института и главного управления привлечь виновных к ответу. Верный своему правилу ослеплять окружающих цифровым туманом, он цитировал сводки из баланса, ученых называл то дебиторами, то кредиторами и, напустив на себя важность, твердо заявил: «Как советский человек, я подобных нарушений оставить не смею». Это значило, что он донесет кому следует, если с ним не согласятся. Так как спор, по его мнению, чисто финансовый, именно ему и никому другому следует на совещании представлять главк.
Выступление Миловидовой не понравилось представителю главного управления, и он с расчетливой беспощадностью решил разделаться с консультантом. Скорчив ехидную мину и предательски улыбнувшись окружающим, представитель главка спросил:
— Вы сказали, что знаете профессора много лет. Не кажется ли вам, что такая близость между лицом, которое может оказаться в положении ответчика, и экспертом несовместима?
У него был громкий грохочущий голос, и казалось, что сам он с трудом этот грохот удерживает. Он спрятал глаза, опустил голову между плечами и в таком состоянии скрытого напряжения ждал ее ответа.
— Что вы хотите этим сказать? — гневно спросила Александра Александровна.
— Я предлагаю подумать, — не меняя позы, ответил он, — не следует ли вам себя отвести?
Председатель недовольно поджал губы и заметил, что институт — не судебное учреждение и личные отношения между учеными не мешают им исполнять свой гражданский долг.
