Валентин Селиванов - Свадебные колокола
Калашников ещё немного постоял у дверей, разглядывая народ, который толкался, просил семян, торговался, требовал нарядов, и громко сказал, обращаясь ко всем вообще и к каждому в частности:
— Здравствуйте.
Но никто не обратил внимания на его приветствие, людям было не до него. Лишь молодая черноволосая женщина в пёстром платке с красными розами задержала свой взгляд на Вене, но и она тут же забыла о нём и принялась кого-то ругать. Это у неё получалось довольно здорово.
Директора совхоза Веня определил сразу и безошибочно. Это был молодой парень лет двадцати пяти в мохнатом малахае на голове. У него были большие красные уши, словно директора за эти уши таскали всё утро, зелёные озабоченные глаза и чёрные усы. Усы были редкие, как у китайца, какие-то необычные, даже смешные и делали директора почему-то похожим на кролика.
Он стоял за столом, который был завален сводками, отчётами, графиками и прочими бумагами, и кричал на бородатого длинноногого мужчину, который крепко держался обеими руками за стол, будто боялся упасть на пол:
— Нет у меня машин! Нет! Это твоя башка понять может или нет? — И при этом редкие усы директора двигались, как у кролика, который жевал ботву от моркови.
Но бородатый мужчина упрямо отвечал:
— Да мне на полдня, на полдня… На пол же дня.
— Я не автобаза! — гремел директор совхоза, но никто в избе даже не повернулся на этот крик, верно, тоже давно привыкли к нему. — Ты знаешь, сколько у меня деревень? Так я тебе скажу — восемь! А у меня машина есть, печки-лавочки? Я в каждую деревню гоняю на велосипеде.
— На полдня, — машинально, без всякой надежды в голосе повторил длинноногий мужик.
— Сдай Али-Бабе заявку, через день-второй получишь, — ответил парень в малахае.
Этой фразой разговор был окончен. Длинноногий понял это, отпустил стол и ушёл.
Веня снял с плеча трубу, согнал пушистую кошку со свободного стула и уложил своё хозяйство на стул.
— Пионерский привет! — весело сказал он, подходя к столу директора, который уже обложился сводками.
— Здорово.
— Ты здесь за министра? — спросил Калашников.
— Ну.
Парень в малахае кивнул. Его зелёные озабоченные глаза не выразили особого восторга и радости. Это было плохо. Но в них не было и огорчения и безразличия. Это было хорошо.
Машины у него есть, готов поспорить на ведро пива, подумал Веня. Но он жмот, как и каждый директор, и если я буду у него просить и клянчить, то никакой машины мне не видать.
К молодому парню в малахае подошла черноволосая женщина, та самая, на плечах у которой был пёстрый платок с красными розами. Она торопливо заговорила:
— Иваныч, мы без машины не можем. Ты же сам сказал, чтобы с силосом покончили до пятницы. Давай машину.
У директора вытянулось лицо. Он вздохнул и выругался:
— Печки-лавочки! Ну что вы ко мне с машинами всё утро пристаёте?
— Ты не кричи, ты давай машину, — напирала на Иваныча молодая женщина. Это была боевая баба, которая своего не упустит.
— Машин сегодня не будет, — строго сказал директор. — Все на стройке.
— Но ты же мне вчера обещал, — тихо сказала женщина. Она вовремя поняла, что напролом у неё ничего здесь не выйдет, и быстро сменила тактику. — Я никаких заявок не подавала.
Директор искоса посмотрел на неё, торопливо написал что-то на листке календаря, оторвал его и протянул женщине.
— Отдай Али-Бабе, — сказал он.
Женщина тут же исчезла, а парень повернул голову к Вене:
— Что тебе?
— Человека ищу, — сказал Калашников.
— Какого?
— Который выдал бы мне литер, — усмехнулся Веня и сел на стул напротив молодого директора.
— Что за литер? — Иваныч нахмурился и поднял на Веню глаза, и Веня заметил, что зелёные глаза директора были в коричневых крапинках.
— На бесплатный проезд в город. Туда и обратно. Только и всего, — объяснил спокойно Калашников.
— Этот номер не пройдёт, — сухо сказал Иваныч и покачал головой. — Ничем не могу помочь. И, как говорится, до скорого свидания.
Он снял с головы малахай. Директор был брит наголо, и по его отполированной лысине можно было кататься на коньках.
Веня молча выслушал отказ. Кивнул и поднялся со стула.
— Ты откуда? — хмуро спросил Иваныч, заметив на стуле Венину трубу.
— Из газеты. Из области, — не моргнув глазом, солгал Веня. — Две недели назад меня отправили в командировку на Лисью гору к верхолазам. Хорошие ребята. Статью готовлю. Ну а время у меня ещё осталось, я решил по области прогуляться. А вчера командировка кончилась, — продолжал бессовестно врать Веня, чувствуя, что медленно начинает краснеть. — Вот мои кости и застряли на дороге.
Он где-то читал, что врать — это не так страшно и трудно. Гораздо труднее запоминать, что ты врёшь, чтобы потом не врать во второй раз. И Веня старательно придерживался этого правила. Он вспомнил Яшу Риловского и пожалел, что у него нет очков. В очках бы он был больше похож на журналиста.
— Вот так, директор, — уверенно сказал Веня. — Помогай прессе. Она в долгу не останется. И не будь жмотом и скрягой.
Калашников ожидал увидеть на лице Иваныча растерянность или немую откровенную любезность. Но импровизированный фокус сорвался сразу же: бритый наголо директор радушно улыбнулся и протянул Вене обе руки.
— Что же ты сразу не сказал, печки-лавочки? — с лёгким упрёком заговорил Иваныч. — Ты очень кстати появился в наших пенатах. Материальчик есть для фельетона, кое-кому по мозгам нужно ударить. Совхоз задыхается, а кое-кто поплёвывает на это с высокой колокольни. Как твоя фамилия?
Веня никак не ожидал такого поворота дела, который принимал невыгодный для него размах. Здесь можно было так завраться, что потом не расхлебаешь эту состряпанную кашу. Лучше было сразу рассказать всё, как есть, и дело с концом.
Он с огорчением полез в карман за паспортом.
— Не надо мне никаких бумажек, — широко улыбнулся Иваныч и надел малахай на голову. — Я не печатям верю, а человеку. Этот принцип ввожу в жизнь у себя в совхозе.
— Калашников, — уныло ответил Веня.
— Калашников? — повторил задумчиво Иваныч. Он сморщил лоб, напрягая свою память. — Калашников… А как же! Читал, читал. Твой последний подвал недели две назад в областной газете. Не помню уже название. А, вспомнил. «Восстание фактов» — так? Точно! — Он хлопнул рукой по столу и, не слушая Веню, открывшего рот, продолжал: — Хорошо пишешь, печки-лавочки, броско и доходчиво! Прочистил их с песочком. Время нынче такое — без критики ни шагу. Ну а кое-что приврал, а?
— Приврал, — охотно согласился Веня.
— Меня же не проведёшь, печки-лавочки, — шумно засмеялся Иваныч. — У меня нюх. Я заочник Московского университета на факе журналистов. Понимаю, что к чему. Этой весной последнюю сессию поеду сдавать, — с гордостью похвастался Иваныч.
— Коллеги, выходит, мы с тобой, — мрачно сказал Веня.
Ему было совестно, и стыдно, и неудобно, и всё такое на свете. Он сразу понял, что надуть и обмануть такого человека, как Иваныч, — это элементарное свинство. Венька был явно не в своей тарелке, и ему захотелось провалиться сквозь землю, чтобы больше не врать. Но машина? Ему же надо в город приехать пораньше.
— Ясное дело, коллеги, — кивнул Иваныч и пристально посмотрел Вене в глаза.
— Что у тебя за материал? — спросил Веня. Он искренне думал, что сможет чем-нибудь помочь Иванычу.
— Скандал поднимать надо.
— Скандал?
— Точно.
— Это можно, — кивнул Калашников. — Если есть причины, то можно и революцию поднимать.
— Причины? — Молодой директор оживился. Он наклонился ближе к Вене и заговорил, двигая редкими усами: — У нас, печки-лавочки, на каждый месяц есть план по завозу картофеля в город. Но в картофеле, как обычно, до десяти — пятнадцати процентов нестандартной продукции. Это нормой предусмотрено. В городе картофель засыпают в хранилище. Но через месяц его надо перебирать, потому что он нестандартный и торговать им нельзя. Соображаешь? Тогда вызывают в город наших рабочих, картошка-то ведь наша, печки-лавочки, и они перебирают и увозят обратно испорченные клубни. И что получается? Только мой крошечный совхоз использует в год для этого пять тысяч рейсов. Да плюс рабочая сила. А по всей области сколько? А по всей стране? Соображаешь, печки-лавочки? Миллионы денег бросаются в мусорный ящик просто так, за здорово живёшь!
Веня с интересом слушал Иваныча. Он понимал его взволнованность, и поэтому ему было ещё более стыдно и неловко. Он с умным видом чертил на чистом листе бумаги какие-то закорючки, а когда директор закончил, ответил:
— Паршиво получается.
— Преступление! — с жаром воскликнул Иваныч. — Кое-кто по уши засел в бюрократизме.
Иваныч снова снял с головы свой лохматый малахай и погладил ладонью вспотевшую лысину.
