Мария Глушко - Год активного солнца
Он сделал непонятное движение — хотел то ли переменить позу, то ли встать — и она убрала с его плеча руки. Сказала обычным, будничным голосом:
— Ну, спать? — И посмотрела на часы.
— Пожалуй, — согласился он и встал. Закинул за голову руки, потянулся устало и сладко. Выключил телевизор, подошел к заваленному тетрадями столу.
— Нет, часок посижу.
Она опустила голову, постояла. Ждала, что он скажет еще что-нибудь. Но он ужо устроился за столом и весь ушел в тетради.
29
Вместе с пачками писем Шурочка внесла незапечатанный конверт, положила отдельно.
— Из театра.
Кира Сергеевна вспомнила: сегодня же премьера — вот память! А она планировала прямо с работы — к Ирине. Придется позвонить ей на завод, отменить встречу. Чтоб не ждала.
— Там кто-нибудь есть?
— Да, заведующий гороно. Только что пришел.
Кира Сергеевна вздохнула: должно быть, но поводу детсада, который так и не сдали. Через неделю — новый год, а там еще идут отделочные работы. Жищенко на исполкоме размахивал руками, выпаливал свои словечки — «деятели», «чухаться», «врежу»… — но и слепому было ясно, что срок сдачи сорван.
Шурочка стояла у стола — деловая и строгая.
— Сказать, вы заняты?
Она все понимает, подумала Кира Сергеевна. И вздохнула.
— Что ж голову под крыло прятать? Мы не страусы.
Шурочка вышла, но заведующего гороно впустила не сразу — была у нее такая привычка: помариновать в приемной человека, который явился с делом неприятным, дать Кире Сергеевне время подготовиться.
Чудачка. Как будто неприятности от этого станут меньше.
Заведующий гороно от порога кинул свое «Разрешите?», и Кира Сергеевна заметила, как хмуро его лицо.
— Садитесь, Василий Васильевич.
Он ладонью смахнул с бровей капли от растаявшего снега, вытер платком руку. Сел, пристроил на коленях большой черный портфель.
— Кира Сергеевна, я только что из горкома…
— Знаю, — перебила она, блокируя все упреки и вопросы. — Знаю и могу доложить, что на исполкоме попало всем, начиная со строителей, кончая мною. Будем сдавать первого февраля.
Он поднял удивленные глаза.
— Вы о детском комбинате?
— А вы о чем?
Он моргнул, пригладил влажный чуб. Забарабанил пальцами по замочку портфеля.
Ей стало не по себе: значит, пришел с чем-то другим и это другое важнее для него и труднее для нее.
— Я только что из горкома, опять просил отпустить меня в школу. Больше я не могу!
Она поднялась, обошла стол, села напротив него. Они молчали, звякал в тишине под его пальцами язычок замка.
Кира Сергеевна знала, что когда-нибудь это случится. Всякий раз, бывая здесь, он заводил этот разговор. Но она не думала, что это неопределенное «когда-нибудь» наступит теперь, сейчас же.
— Что вам сказали в горкоме?
— Чаша весов дрогнула, и если вы меня поддержите… — У него дернулись губы. Кира Сергеевна видела, что он весь взвинчен, издерган, чувствовала свою невольную вину — как он не хотел тогда уходить с учительской работы, а она ему наобещала часы в школе, уговорила.
Какие уж там часы!
— Я отупел от заседаний, инструкций, приказов, штатов, финансов, ночами снится, что стою у доски… Я учитель, Кира Сергеевна, моя жизнь там, в классе, а на что я ее трачу?
Она помнила его уроки — как у самых лентяев загорались глаза, когда он начинал теорему и вдруг поднимал мелок: «Кто завершит доказательство?» Или — опять же вдруг: «Хотите, докажу, что параллельные пересекутся?» Доказывал и призывал уличить его в «подлоге».
У него работал весь класс, даже отпетый Ленцов, гроза школы, лазил к нему домой со сложнейшими логарифмическими уравнениями. К Василию Васильевичу на уроки сбегались математики города, чтобы распознать секреты его метода. А он смеялся: «Честное слово, сам не знаю, в чем мой метод, может, в отсутствии метода. Просто надо научить их любить математику!» И сам считал, что точнее, строже и интереснее математики нет науки.
Как много он потерял за эти годы, а еще больше потеряли те, кого он мог бы учить и не учил. Но тогда ей надо было уходить из гороно, ломали голову по поводу замены, выбор пал на самого заметного и талантливого.
А зачем заведующему гороно талант учителя?
— Я согласен досидеть этот учебный год.
Он так и сказал — «досидеть», а не «доработать».
— Василий Васильевич, я виновата перед вами. — Кира Сергеевна вздохнула, а он сжал руки, весь напружинился и даже побледнел от ожидания. — И я на вашей стороне сейчас. Сделаю все, чтобы вы могли вернуться в школу.
Он расслабил и опустил плечи, вытер повлажневший лоб, и она подумала: это талант тянет его в школу, а меня вот не тянет; я тоже устаю, тупею от заседаний, споров, бумаг, от нерешенных дел, оттого, что вечно надо с кем-то ссориться, что-то доказывать… Но доля моя все равно счастливая.
— А кого будем рекомендовать вместо вас? — спросила она.
Он быстро взглянул на нее. Сказал:
— В облоно и горкоме я называл кандидатуру. Отличную кандидатуру.
Произнес это как-то особенно, значительно и все смотрел на нее. Она смутилась. Уж не меня ли он называл? Зачем?.. Для меня это — пройденный этап…
— Кого же вы называли?
— Александра Степановича Гринько.
Она медленно опустила глаза.
— Не очень остроумно, Василь Васильич. Муж с женой не могут работать в подчинении друг у друга.
— Почему? Если на то пошло, Александр Степанович и теперь в вашем подчинении. Выходит, ему в городе вообще работы нет.
— Не совсем так. Сейчас он в вашем подчинении.
Заведующий гороно улыбнулся:
— Вот именно. А тогда будет подчиняться облоно.
— Не будет, — сухо сказала Кира Сергеевна. — Я обещаю вам поддержку, а вы обещайте эту свою идею держать при себе.
И тут же поняла, что получилось нехорошо. Словно торгуюсь.
Он поблагодарил и стал прощаться. Не ответил ни «да», ни «нет». Пошел, взмахивая своим допотопным портфелем. Кира Сергеевна смотрела ему в спину и думала: готов подвести под меня любую мину, лишь бы самому уйти.
Появилась Шурочка, напомнила: в три часа — комиссия по здравоохранению. Кира Сергеевна взглянула на часы — время еще было. Взяла конверт — тот, из театра, вытащила приглашение. Сверху нацарапано от руки: «На 2 лица».
На два лица.
Знала, что муж не пойдет. Все-таки позвонила ему в школу. И, конечно же, он сказал:
— Не получится, Кириллица. У меня педсовет.
Не было бы совета, нашлось бы другое дело. По приглашению он никуда с ней не ходил.
— Василий Васильевич уходит в школу. Если хочешь, возьми его, у тебя ведь не хватает математика…
— Его отпускают?
— Отпустят. Между прочим, в облоно и горкоме он называл тебя.
— Называл? Зачем?
— Как возможного преемника.
Слышала, как дышит он в трубку.
— Это годится, как первоапрельская шутка, но сейчас ведь декабрь.
— Примерно то же сказала я.
Он засмеялся.
— Видишь, как одинаково мы мыслим?
«Одинаково мыслим» — что это, ирония? — подумала она и положила трубку. Посмотрела на пригласительный билет. «На 2 лица». С удовольствием бы, вместо театра, махнула к Ирине. Но для нее это давно уже не отдых, не развлечение, а работа. Театр — работа, просмотр фильма — работа, выставки художников — работа.
Где тот благословенный трепет, с которым входила в театр, полный тайн? Ни трепета, ни тайн. Надо не смотреть, а просматривать. Ловить плюсы, минусы. Обязательно что-то говорить потом, хотя ты не специалист ни в музыке, ни в живописи, ни в драматургии. Рядовой зритель, но как только села в начальническое кресло, обязана стать знатоком и высказываться. И тебя слушают. Снисходят к твоему дилетантскому мнению и вкусу.
Кира Сергеевна считала себя в искусстве дремучим консерватором, ее раздражали все эти шлягеры, мюзиклы, розовые мазки вместо лиц. В театре любила тяжелые добротные декорации, неторопливое действие, проживание жизни, а теперь вон даже из Островского умудряются лепить мюзиклы, на сцене не живут, а скачут, заглатывая непрожеванный текст. В живописи любила тщательность деталей, не понимала, зачем все эти нарочитые позы, квадратные плечи, железные скулы — то ли дело у Пластова: радостный огонек костра, освещающий лица…
Но нельзя же лезть со всем этим в разговор с профессионалами! Нельзя, а надо.
В дверь заглянула Шурочка:
— Кира Сергеевна, в малом зале вас ждут.
30
Большая сосновая ветка пахла густо, празднично — Александр Степанович принес ее, ткнул в вазу, водрузил на стол. Вместо елки. Повесил легонький пластмассовый самолетик, с которым Ленка носилась тогда по больничному парку и кричала: «Кира, я летаю!»
Ирина прислала шутливое новогоднее поздравление: «Дорогие предочки… поздравляем… желаем… ваши потомки».
