Антонина Коптяева - Том 6. На Урале-реке : роман. По следам Ермака : очерк
— Зато жила бы спокойно, а сейчас все пристают… Ведь он мне синяки на плечах сделал… Пальцы у него как железные. Маманька увидит — прибьет.
Вирка опять начала бурно смеяться:
— Твоя маманька на эти синяки молиться будет. Ты теперь вроде святым миром мазана. Брось хныкать. Давай лучше сходим сегодня в электротеатр «Олимп», там кинобоевик «Тайна склепа, или Любовь святыни», а то еще в «Фуроре» идет «Пепелище счастья».
Фрося сразу оживилась. На прошлой неделе в «Аполло» смотрели они с Виркой тоже боевик — «На вершине славы» с участием Мозжухина и чернобровой красавицы Лисенко. Дома за опоздание влетело. Но зато теперь казалось — легче умереть, чем не попасть на любую картину, в которой играют эти артисты.
К вечеру в редакцию пришло известие о том, что воинские части, матросы и толпы вооруженного народа подступили к Таврическому дворцу, где заседал ЦИК Совета депутатов, и потребовали: «Долой Временное правительство и министров-капиталистов!». Демонстранты открыто выражали свою враждебность руководителям ЦИКа, меньшевикам и эсерам, передавшим всю полноту власти Керенскому. Но князь Львов и командующий войсками округа, составив план ликвидации «беспорядков», вызвали из Павловска конную гвардию, артиллерию, казаков и несколько рот измайловцев и семеновцев.
— Вот так бомба для Временного правительства! — подмигивая, сказал девчатам старый вахтер редакции. — Да и для Советов тоже конфуз. Чтой-то они так опрофанились!
35Все перепуталось в голове Фроси: Мозжухин и Лисенко, мысли о Несторе, епископ Мефодий, объявления газет, которые она читала, ожидая распоряжений в коридоре редакции. А тут еще кронштадтское восстание… Опять для усмирения его в Петроград вызвали казаков. Опять их клянут рабочие… Теперь даже думать нельзя о встрече ее родных с Нестором.
«Чего этим казакам неймется? — чуть не плача, размышляла она. — Что они лезут, куда не надо? Почему рабочие и теперь, когда нет царя, не имеют права выйти на демонстрацию? И надо же было случиться такому несчастью, что полюбила я, глупая, казака! У него даже имя-то неласковое… отдается ровно удар плетью — Нестор. — Но снова пробуждалось у Фроси волнующее, девичье: — Ведь он не просто грамотный, настоящее образование, наверно, получил, мог бы весточку-то прислать…»
Знала теперь Фрося такое здание в Оренбурге, как главный почтамт: относила туда из редакции письма и бандероли. А сегодня заглянула в окошечко «До востребования». Что, если востребовать?..
Строгий старичок с белыми бакенбардами, откинувшись на стуле, вопросительно воззрился на ее запылавшее лицо.
— Мне бы… письмо, — еле слышно пролепетала она. Чиновник молчком протянул узкую ладонь. Фрося, не понимая, озадаченно посмотрела на нее.
— Документ! Паспорт! Па-аспорт! — желчно выкрикнул он, потряхивая ладонью.
— Вы посмотрите, Наследова я… Документ потом принесу. — Вдруг обнадеженная именно этой резкостью, попросила Фрося, хотя паспорта у нее не было.
Рука, изобразив усталость, опустилась, но прелестное лицо девушки расположило и старого чиновника. Он порылся в длинном узком ящичке, перебирая стопку писем, потом полез в другой…
— Вам… нету.
Фрося отошла пристыженная и обиженная, повторяя про себя: «Ну и пусть! Ну и пусть! Значит, не нужна ему. Может, это к лучшему. Вдруг он тоже поехал подавлять кронштадтцев».
* * *В партийном клубе, куда Фросю послали за статьей Александра Коростелева о событиях 3 и 5 июля в Петрограде, все собрались в самой большой комнате. Накурили так, что из окон дым валил синими волнами — того и гляди, пожарники нагрянут.
Присела на скамью и Фрося.
Петр Алексеевич Кобозев, стиснув в руке свернутую трубкой газету, говорил возмущенно:
— Снова как при царском режиме! Для наведения «порядков» в столице Временное правительство казаков вызвало. Этого и следовало ожидать. Помните, в июне, когда шел Всероссийский съезд Советов, собрался общеказачий съезд? Наши делегаты говорили, что надо избрать истинно народное правительство, поднимали наболевший вопрос о войне. А казаки стремились только закрепить свои сословные права. Вожаки их открыто потребовали создания особой казачьей армии для борьбы с «внутренним врагом». Вот сейчас и началась такая борьба.
«Господи, зачем допускаешь зло? — мысленно взмолилась Фрося. — Одну войну не закончили, другая зачинается! Да с кем? Со своими людьми».
— Корниловы хотят оказачить Россию! А Гучков их подбадривает. — Это голос Заварухина из дымной пелены. — Дескать, казаки выполнят свою государственную роль. Ему мало горя, что они опять пролили рабочую кровь!
— Мы в июне надеялись, что казаки-демократы не пойдут за Гучковым, — сказал Коростелев, отрываясь от статьи, в которой что-то исправлял, примостясь на краю стола. — Но даже фронтовики поддались на красивые слова о защите казачьей вольности. Поэтому так единодушно избрали Дутова председателем своего постоянного совета. Наш «заслуженный» станичник пришелся по сердцу и Каледину и Корнилову. Читали, как генерал Корнилов приветствовал его на казачьем съезде?
— Несмотря на это, отбрасывать огульно все казачество во враждебный лагерь мы не будем, — твердо сказал Кобозев, и у Фроси, охваченной страхом после слов Заварухина и Коростелева, немного отлегло на душе.
— Фронтовиков, конечно, не надо отбрасывать, но и полагаться на них нельзя, — упрямо возразил Коростелев. — С фронта они уходят под впечатлением ужасов войны, озлобленные против золотопогонников, поэтому возвращаются в свои станицы, сочувствуя большевикам. Но дома сразу попадают в казачью среду, где господствуют традиции и сильна власть стариков. Нельзя забывать, что наше оренбургское казачество при своей зажиточности самая подходящая почва для старорежимных идей. Ездили мы с Кичигиным в станицы… Как же! Все стараемся склонить станичников на нашу сторону! Проводили беседы об Апрельских тезисах Ленина. Молодежь еще интересуется политикой, а у старшего поколения разговоры сводятся к одному: сохранить бы землю да свои казачьи привилегии. На большевиков смотрят бирюками. Если произойдет тут заварушка, дай бог, чтобы они нейтралитет сохранили.
— Но молодежь? Ты сам говорил о ней иначе, — напомнил Кобозев.
— И молодежь… Куда она от своих куреней?
— Неверно так рассуждать. В отдельных станицах расслоение в казачьей среде далеко зашло.
— Да там, где лодыри развелись… — сердито отмахнулся Александр, явно раздраженный воспоминаниями о выступлениях у станичников. — Какой от них прок? Есть, конечно, среди фронтовиков по-настоящему сочувствующие нам, но их забивают старики.
— Любишь ты поспорить!..
— Почему бы нет? Если бы мы с тобой, Петр Алексеевич, имели возможность вести в станицах постоянную партийную работу, тогда, глядишь, сколотили бы и там крепкий актив. Но агитаторов у нас раз, два, и обчелся. А у них почти в каждом доме собственный ярый агитатор против Советской власти. Казачество в массе — сословие более реакционное, чем крестьяне-середняки. Даже сравнивать невозможно. Потому я и расстроен. И вообще… Мы стараемся развивать ту линию, что проводилась на Апрельской конференции, а эсеры и меньшевики помогают князю Львову да Керенскому!
— Зато народ разобрался, кто его друзья и кто враги. Насчет казачества надо крепко подумать, шире использовать печать и прямые обращения к фронтовикам. Теперь размежевание сил пойдет быстро. Заявления Милюкова после расстрела демонстрации, что Кронштадт — это измена войскам, — демагогия. Но, наверное, министры прибегнут к террору и арестам.
— Как бы они Ленина не захватили! — встревожился Левашов, сразу после работы вместе с другими рабочими пришедший в клуб узнать новости.
«Даже не переоделись», — отметила про себя Фрося. Но ее гораздо больше, чем их заботы о политике, волновало то, что казаки в Питере убивали рабочих и матросов. Ведь это усложняло ее отношения с Нестором. Теперь она не допускала мысли о том, что Нестор мог уехать туда.
— Я тоже беспокоюсь об Ильиче, — заявил Александр Коростелев, и в голосе его прозвучала необычная мягкость, почти нежность.
— И я думаю об этом, — сказал Кобозев. — Но Владимир Ильич опытный боец. Он не станет рисковать собой и товарищами.
— Минуточку внимания! — Слесарь Константин Котов, отличавшийся военной выправкой, заметной и в рабочей одежде, вышел на середину комнаты, держа в руках широко развернутую газету. — Вот «Воспоминания делегата Всероссийского Совета». Он тут со слезой вспоминает, как вносили на кресле в Таврический дворец освобожденную из заключения эсерку, старушку Брешко-Брешковскую. Керенский тоже кресло поддерживал. — Котов, пряча усмешку под густыми усами и нарочно хмурясь, посмотрел на сникшего Ефима Наследова. — И про торжественную встречу с Плехановым красиво расписано. А что говорится о прибытии Ленина? Слушайте: «Я не ходил его встречать. Мне его проезд через Германию показался подозрительным. Проезд ему могли исхлопотать только те германские социалисты, которые идут на поводу у Вильгельма». Здорово брешут?
