Павел Зальцман - Щенки. Проза 1930-50-х годов (сборник)
Солдат останавливается. Мальчик с плачем спрашивает:
– А ремень дадите?
Это его убеждает, он отпускает мальчишку и хлопает рукой по ремню. Хочет сказать «дам!», но вместо этого стонет.
Мальчик убегает вниз, но возвращается, берет петуха, лежащего далеко от солдата, и говорит ему, следя и как будто чего-то ожидая:
– Снимите ремень, а то я не пойду, может, еще врете.
Солдат лезет под шинель и убеждает плачущим голосом:
– Ты что, дурак, не понимаешь? Человек ногу сломал. Знаешь, чего стоит своя жизнь? На хуя мне сдался этот паршивый петух. Я тебя вижу как в первый раз. Беги в деревню, чтоб сейчас же шли. А ремня мне сейчас не снять, – и бормочет про себя, сжимая руку под полой. – Скажи, человек умирает.
Мальчик отступил и, подумавши, говорит:
– Нет, лучше я пойду себе с петухом, а вы тут, дядя, как хотите. А ремень бы я взял. Я б вам поверил, если б вы мне поверили, я бы десять раз сбегал. – И он опять выжидательно смотрит. Тогда солдат, расстегнув кобуру, направляет на него черное дуло и говорит:
– Стой, дерьмо!
Побледневший мальчик убегает, не сходя с места. Солдат спрашивает:
– Где Настя?
– Пропала Настя, не знаю.
– Скажи где, а то убью! Это видал?
– Не знаю я… наверху…
– Где еще наверху? Здесь?
Мальчик улыбается:
– Нет, откуда здесь. Там, на чердаке.
Солдат говорит мальчику, что и сам уползет, только трудно. И если он не позовет, то там, в деревне, он его порешит, а Настю и сам найдет. Солдат сжимает зубы и скрипит ими:
– Беги, приведи их! Пойдешь?
– Пойду…
– Нет, сволочь, не пойдешь! – И солдат стреляет в мальчика.
С железным звоном и криком тот падает на живот и корчится, коленки к подбородку. Солдат пробует ползти. Боль одолевает его, он еще тянется и переворачивается, то же делает и мальчик, повторяя его движения, подползая к нему и пищит:
– Дядя, за что вы меня убили, – и зарывается телом в землю.
Солдат, не замечая его, старается уползти вниз и разглядеть в сумерках, что делается в деревне, волоча ногу, упираясь руками в землю: кричать напрасно, он шарит в траве, а затем припадает и уткнулся рядом, видно, без сознания.
Вдруг с шорохом мальчик удивительно прытко прыгает к нему хватает лежащий в траве револьвер, рукояткой, охваченной светлой сталью, бьет солдата по голове и отскакивает, потом подходит опять, заглядывая в глаза вытянувшемуся солдату и, наведя дуло для верности на его грудь и держа револьвер обеими руками, стреляет четыре раза, разглядывая после каждого – что случилось? Мальчик долго нажимает пятый раз, но патроны израсходованы. Затем быстро подбирает, шаря в темноте петуха, отыскивает гильзы и убегает, ссыпаясь вниз по склону.
Солдат. 1936. Б., графитный кар. 30x17
Щенок выползает из листьев, обнюхивает солдата; грязные широкие пальцы окостенели; щенок обходит его руки и ноги, слышит запах петуха и давится голодной слюной.
Внизу на улице сверкнули огни и задвигались сквозь качнувшиеся ветки. На его шерсть капнула капля. Совсем потемнело, и зашумел дождь.
Повертевшись, он задрал ногу и попал струей в ладонь убитому. Он побежал вниз.
Дождь усилился. Продрогший щенок заполз под куст, свернулся, больно касаясь спиной твердых сучков, и заснул под лапой ели, где сухо, иглы, мох и паутина.
Глубокий сон прерывается холодом, а может, криками снизу. Это с фонарями к осевшим бортам подходят последние лодки. Вверх по наскоро сколоченным мосткам тянут четырех коров за рога веревками, подпирая в бока шестами. Поверх уложенных мешков, распертых картошкой, натягивают брезент, барки закрываются низким от дождя дымом, лодки плещут веслами, и в двух местах скрипят лебедками самодельные стрелы. В темной деревне тихо. А на мостках, выдающихся в море, толкутся фонарные огни.
Дождь притих. Щенок вылезает из куста. В слабом свете поверх черных сосен желтеет открытое море необычайно глубокого и холодного вида. Щенок моргает белыми бровями. Он лижет, с трудом отыскав, красную бруснику по капле и пробует спуститься, но в темноте оступается лапой в пустоту, кое-как цепляется задними ногами и пятится. Сжавшись от холода, вдавивши дряблые кости, он досыпает остаток ночи. Скоро вскакивает и ждет, не решаясь.
Глядя сквозь туман на холмы, на разрытую землю внизу, на то, как стало тихо, на барки, едва различимые перед восходом солнца, он вынюхивает пищу. Она представляется ему. У него глаза блестят от жадности, язык валится из пасти, слюна стекает в глотку. Невниманье закрывает крутизну, нетерпение укрепляет когти.
Он спускается в оползающую глину, падает на передние лапы, скользит по стеклянной коре лежащих берез – чем ниже, тем холоднее сырость, но он этого не чувствует. Он спешит на запах от походных кухонь, которые дымят на барках, и входит в воду по щиколотку.
Между источенных камней водоросли бьют и путаются вокруг его лап, покрасневших сквозь белую шерсть. Пот стекает с красных пальцев и уносится водой, грудь вмещает бочку воздуха, ноздри дрожат, так как туман понемногу поднимается, и щенок видит барки, наполненные людьми, с массой составленных повозок, ящиков, мешков и так далее, с дымящими кухонными трубами, их то и дело закрывает бегущая на него вода. Он плывет вперед к близкой барке, часто загребая лапами в прозрачной воде.
Он выбивается из сил, перебирающие лапы мертвит и ломит холод. Барки не приближаются, вдруг ему видится, что две задвинулись за выдающиеся в море мостки у поселка, за ними третья. Все меняют положение, отодвигаются в море и, растянувшись, опять показываются, но уже далеко.
Щенок догоняет через воду, вытягивая вверх морду. На секунду он выскакивает, поднатужась, грудью из воды, собрав все силы, на четыре лапы, чтоб бежать по поверхности. Но этого не случилось. Он тонет в глубину и в ужасе – «выбраться!» – отталкивается ногами, вверх.
Только его вынесло на свет, волна переворачивает его навзничь и относит назад. Он направляется к берегу с одним желанием вернуться, добраться, не хлебнуть.
Помутненный, он царапается по песку под ледяным дождем до жидких кустов и трясется всем телом.
Ненадолго глянуло слабое солнце. Из поселка, закрытого холмом, ничего не слышно. Видно, солдаты уплыли и там разбираются, что осталось.
IV. О втором щенке
Расставшись с первым, спотыкаясь на подъеме, – «войди в меня вся ты», – второй щенок ложится в бруснику отдохнуть: «С твоей разлившейся рекой, черной, с горами и солнцем, белым, садящимся за облака».
Оно освещает хвойный лес по крутизне вниз. Там он редеет, белеет песок, и зеленеют полосы невызревшего хлеба.
Через стебли цветов в четыре роста, качающихся под самым носом, второй щенок осматривает небо в тучах, задом к долине. Он обернулся на шорох ветра и заметил, глядя на серый разлив, что по воде плывут деревянные крыши. Река выбегает из тумана; там, зажатая берегами, она дрожит рябью с грохотом – здесь не слышно, и некоторые крыши на его глазах разворачиваются торчащими досками и зарываются в воду, а вверх вылезают щепы и несутся дальше. А дальше блестит затопившая долину золотая грязь на сорок верст. Между островками, торчащими как камушки макушками деревьев, крыши застревают как кочки.
По стеблям разлился черный сок. Огненные языки прорезали тучи. Ветер и вечерний холод знобят тело. Прислушиваясь к усиливающемуся шуму, щенок следит, как на западной стороне гаснут пятна солнца. Темные сопки плывут, омертвев, в затылок вокруг долины. Ветер приносит бегущий шум. Щенок вскакивает с места и уходит выше.
Он дошел до поворота. Перед ним открылся обрыв с лежащими внизу стволами. За пропастью краснеет западная стена следующей сопки. Тучи набежали на землю, вокруг щенка оседают капли, так что на камни и на мох не сесть. Вода сочится под ним по камням и стекает в темные ямы каменоломни. Щенок оглядывается по сторонам и вверх. Над ним на каменной площадке из высоких желтых стеблей в цветах с оббитыми дождем лепестками торчат четыре ствола, и дощатый красный флюгер застыл в безветрии.
Вдруг он вздрагивает и со скрипом поворачивается, блеснув в тумане под лучом низкого солнца. И туман вокруг, и самая земля светят красным светом щенку в глаза. Он не решается – по краю обрыва или вернуться вниз в лес. Он с любопытством, дрожа от холода, сидит и ждет, следя ушами за шумом, который усиливается. Внезапно ударами ветра сбивает с хвои капли, и снизу подымается до ушей бегущий вой – это крик десятка голосов. Щенок вскочил и убегает вверх, сторонясь обрыва, мелькая черным телом сквозь торчащие из камней стебли. Не считая в страхе впадин, ни толчков мордой о землю, карабкаясь навстречу воде, он выдирается из крутой хвои с рассеченной черной кожей, с проступившей кровью.
Ветер задувает снизу и обрушил ливень. На площадке клубится дым, и от земли светятся насквозь огнем прямые струи. Дождь окатывает навес из веток на трех прислоненных к дереву столбах четырьмя стенами искр. Костер открыт с четырех сторон и для шипящих капель – сверху – сквозь щели в соломе и листьях.
