Павел Зальцман - Щенки. Проза 1930-50-х годов (сборник)

Павел Зальцман

Щенки

Проза 1930-50-х годов

В оформлении использованы графические работы Павла Зальцмана

Составление, послесловие и примечания – И. Кукуй

Подготовка текстов – П. Казарновский, И. Кукуй («Щенки»), И. Кукуй (рассказы, «Memento»)

Змея и львенок (Щенок). 1963. Б., тушь, перо. 42x51

Щенки

роман

Часть I

Маленькая площадь. 1937. Б., графитный кар. 19x28

I

В Соснах летит ветер. Он гонит косые капли, срывает паутину с обрызганных иголок и уносит за скользкий бугор, на колеи грязи. Дорога бежит на тридцать верст в трясущемся ельнике до полотна, а там, за столбами дождя, подымаются сопки.

Туман заполнил под ними долины, дождь расчищает в нем просветы и роет овраги под растущим небом. Вода несет пену. Короткие разрывы в тучах светятся солнцем. Навстречу ему мигают, отражаясь в каплях, ружейные огни.

Путь раскаленной пули из черного дула в закипающий дождь, через взлетевшие песчинки в срезанные стебельки, со свистом над норкой суслика, в дрогнувшую березу, раздробленную кору. Пуля вбита в твердый ствол, обтекающий сок мертвеет каменной коркой.

Одна забита, за ней летит сотня. Кузнечики сложили крылья. Сосновые шишки влипают в глину или бороздят песок. Трава, расходясь, свистит под прямыми дорожками. Суслик зигзагом катится в норку. Разбитый туман ложится и стекает в окопы, и дождь редеет. Солдаты напрасно ищут, скользя в глине. Разбуженная сова улетает в мокрую чащу.

Деревня залита Удой до окон. На рассвете вода выбивает стекла, вымывает из щелей паклю, сбивает горшки герани и кружит пену по избам. Телята бьются в темноте, но в хлевах, выше глаз, всплывают кучи сена. На холм, увязая в грязи до насыпи, семьи перетаскивают что осталось. Дети прижимают кур, застывших вытянув лапы. Бабы, подоткнувши юбки, с мокрым зерном на ладонях, гонят коров под сосны. Там настилают ветки на крутые жерди шалашей и разводят самовары.

Мокрые от дождя блюдца среди набитых впопыхах черепков наполняются кипятком. Капли срываются с вянущей хвои на шеи и в чай с плеском. Сквозь загар на суставах пальцев проступает желтизна. А деревня – Дубровка, о которой поется в песне «над деревней над Дубровкой низко ходят облака», – снимается с места крышами и плывет по Уде вниз.

Стога разодраны на сено лошадям, заборы разбиты. Льют дожди. Собаки гложут жерди.

* * *

В тьму ночную, в холод и злобное одиночество, назревши, падают капли. В мокрой палатке лежат два черных щенка. С лепестков сосновых шишек капает; песок под ними шипит, а те повизгивают, сжавшись, уткнувшись мордой под хвост. Палатка пустует, от четырех углов до средней обгрызенной стойки сквозь щели натекает, а кое-где из кирпичного пола уже пробилась трава. Железные кольца стучат о брезент, светящийся под быстрой луной. Когда она показывается, мчась, щенки во сне завывают слабыми голосами на весь оставленный лагерь.

* * *

По долине над Удой, по щиколотку в воде, задевая со звяканьем за черные кольца, в воздухе на веревках, штыками, бросая их тени на сосновые турники, нагибаясь к холкам от ударов веток;

мимо палаток в бегущих пятнах, мимо белой кузницы с разбитой стеной;

разгоняя тучи синих мух, мимо вытянувшей ноги, с белым гноем в прорезах глаз, павшей лошади с жадными мухами в ноздрях, ползающими у глаз, по животу и вокруг хвоста;

объезжая ее осторожно колесами в воде;

оставляя за собой падающий берег, огибая низины, по дворам на горе;

по каменной дамбе, сбиваясь рядами в затылки, наезжая оглоблями в задки;

через зыбкий мост, пока не снесло…

По сигналу трубача щенки выбегают на солнце, провожают солдат до воды, но боятся течения.

По утренней улице, разбрызгивая грязь, разбивая беленую церковную стену колесами на зыбкие кирпичи, навстречу ручьям, несущим ветки; мимо сорока телег на базаре, мимо круглого цирка из серых досок идут солдаты, на возах сидит пехота в сапогах, музыканты дуют в сияющие трубы.

По крутой дороге вверх ветки хлещут в бока лошадей. Спицы срывают листья с кустов, колеса прыгают по корням, и гремят кухни, качаясь черными трубами. Это за высокой сопкой слышен уходящий топот.

А беленая столовая в лагере рассыпается. Выплеснутый борщ высыхает, жир на костях съедают мухи, щенки подбирают узкие корки, отыскивают носами по траве дорогу к погребу и царапают дверь. Одна доска проломилась. Там пусто. Кирпичный пол крошится. Они оглядываются и видят, что крыша со стропилами завалилась, столбы расшатались в гнездах и известь обвалилась с досок.

II

Они влачат тяжелую жизнь. Еще в темноте их будит холод, они дрожат под черной шерстью, поднимают головы и зевают, открывая длинные зубы. Утром они стараются крепче свернуться, крутятся, продвигают морды к задним ногам, закрывают ушами и щурят веки, глядя исподлобья на широкие тучи. Если печет солнце, они выползают из палатки, тянутся, выпрямляя лапы, и чешут за ухом блох, обходят друг друга, принюхиваясь, и грызутся в духоте светящейся палатки или поднимая желтую пыль; потом, лениво лежа на спине, подняв лапы и отвернувши головы от противника, обводят заплывшим кровью карим глазом песчаные места.

Торчащие из елок дощатые будки, беленые заборчики и рухнувшие ивовыми крышами конюшни. Притворно с яростью, обхватывая лапами, влезая на загривок, они валятся на землю, открытым ртом в песок, вскакивают и набрасываются, опять перепрыгивая друг через друга.

Утомительное солнце гонит их в тень, в траву; раздвинув бедра, обтянувши мускулы кожей, они лежат и часто дышат, высунув языки.

Вечером, покрутившись у пустой койки с провалившимся сырым матрасом, оба бегут к реке.

Погружаясь когтями, как в воду, в мягкую траву, вынюхивая пищу, они налетают на гнезда грибов, лапами по навозу, на рой брусники в темноте и, закрывши глаза, плетутся назад к палатке. Животы подводит, и ребра становятся железными.

Свернувшись на кирпиче, они чувствуют язык в горячем жиру. Перебирая лапами, обнимают землю, но в тишине различают только шелест воды. Она уносит берега и с шипением наполняет их все выше. Пища прячется в гнездах в клейком пуху, в трухе; завернутый в лист лопуха со следами зеленых жил, лежит кусок слепого сливочного масла. А в гнездах так же неподвижно лежат, моргая, птицы. Щенок, шевелясь во сне, видит, что из-за колышка палатки поднялся серый птенец, но не успел разглядеть, там хлопнула сверху шишка, птенец покатился, и оказывается – его нет.

Щенок закрывает глаза, но вдруг нечаянно замечает, как что-то шевелится на том же месте. Он приподнимает голову, но это прижалось к земле и пропало. Он остается лежать, и опять показался птенец, еле различимый, как земляной комок; только щенок двинулся, он исчезает. Это снится всю ночь.

В начале ночи из песчаной норки вылезает бурундук[1] и на острых коготках пробегает мимо палатки. У коновязей он подбирает просыпанный овес и на рассвете, растолстевший, уползает обратно.

А второй щенок, касаясь нижней губой, с розовой кожей под белой шерстью вытянутых лап, приглядывается сквозь сон к треугольнику входа, к темному небу. Безглазый, с опухшими ноздрями, он лежит неподвижно и чувствует всей кожей приближающийся рассвет.

* * *

Все чаще нечего есть. С опущенными носами они бродят по дну землянок и натыкаются на битое стекло. У погреба в пятый раз обгладывают голые кости с присохшими сухожильями, часто подходят к кухне, но дверь закрыта.

Все сильнее холод, а утром тошно глядеть на воду. С неохотой лакая из реки, глотая с трудом, щенки отрываются, голодные. Они проползают в дыру заборчика и обходят столовую, влезают со скамеек на столы, ищут крошек хлеба – ничего нет. Первый щенок глядит на закрытую заслонкой дыру с подоконником – это окошко в кухню. Отсюда дают тарелки борща, и рубленые листки капусты в огненных на языке жировых кружках выплескиваются на пол; дают мясо, а после него остаются тонкие кости, косые, бараньи, как сабли с бахромкой мяса по острому краю. Вне себя щенок лезет к заслонке, но не может достать. Лопатки движутся, лапы и шея тянутся вверх – слишком высоко – опустился. Прыгнул бы – не так просто. Он прыгает на скамейку, со скамьи на стол у окна и скулит неслышно. Наконец бросается носом в заслонку, больно ударился, выбивает и падает в кухню. А второй, влезши на стол, глядит сквозь окошко и тоже летит. Чуть не сорвался, но, царапая задними лапами, взбирается на подоконник и спрыгивает на кухонный стол.

Там было пусто. Только в баке на плите высохшие остатки – вроде картофельного соуса. Оба влезают в бак с головой; так как им поместиться трудно, становятся на передние лапы и, головами вниз, подбирают что есть. На последнем куске они не дерутся, каждому достается по сухой картошке.