Борис Беленков - Крылатые и бескрылые
— Н–да… — наконец вымолвил парторг, и на его лице появилась легкая усмешка. — Значит, схватили шахматную доску и по лысине?..
— Да, не выдержал… — вздохнул Власов Директор поднялся, походил возле своего стола, потом бросил с возмущением:
— Дешево же они хотели вас купить, сукины сыны! Сто тысяч за конструкцию!.. За бесценок, а? — и, обращаясь к незнакомому человеку, добавил: —За кого они принимают советского человека, подлецы!
Тот ничего не ответил.
— Ну, хорошо, Василий Васильевич, вы свободны. Власов поднялся, но не решался уйти. Посмотрел на
директора.
— Семен Петрович, мне бы хотелось поговорить с вами о моей работе. И вообще…
— Непременно поговорим, — пообещал Соколов. — Но сейчас я занят. Подумайте и приходите в конце дня.
Макарову не сиделось в кабинете. Подписав срочные бумаги, он пошел в зал общих видов, где на месте старой стояла новая модель истребителя, выдаваясь вперед своим узким конусообразным корпусом.
В сравнении с прежней, в этой конструкции резко изменилась конфигурация крыльев. Короткие, тонкие, оттянутые к хвосту, прижатые к фюзеляжу, они придавали самолету целеустремленно–стреловидную форму. Хвостовое оперение тоже было необычно оттянуто назад и заметно приподнято.Макаров был далек от мысли, что эта конструкция ― совершенство. И все же он твердо верил в правильность всех своих расчетов. Верил, что машина преодолеет «звуковой барьер».
— О чем задумался, детина?..
Макаров оглянулся. Перед ним стоял Бобров.
— Да вот думаю, Петя… Думаю, что ты скажешь о ней.
— А скажу, обязательно скажу! Дай только в небо подняться. Но ты ведь сам все знаешь…
— Нет! Конструктор никогда не знает всего, на что будет способна его машина. Часто летчики берут от машины куда больше, чем предполагал конструктор. Иногда наоборот…
Увлекшись разговором, Макаров и Бобров не видели Власова, стоявшего неподалеку и прислушивавшегося к их разговору.
Трудно сказать, что происходило сейчас в душе этого человека. О» смотрел на модель самолета и уже видел его в воздухе. Да, цехи уже получили приказ строить… «А каков будет приказ обо мне?..»
После работы Власов позвонил в приемную и попросил секретаря выяснить, сможет ли директор сейчас принять его. Но Оля Груничева ответила, что Соколов срочно уехал в город и она не знает, когда вернется.
— Поедемте вместе домой, Людмила Михайловна, — неожиданно предложил он Люде, убиравшей со стола бумаги.
— Нет, Василий Васильевич, спасибо. Я, возможно… задержусь…
— Боитесь? — спросил Власов, вздохнув. — Что ж, пожалуй, есть основание… Но ненавидеть меня вы не должны!
Люда посмотрела на конструктора. Какой он стал жалкий!.. И ничего не ответила.
Глава двадцать вторая
После минутной встречи с Марфой Филипповной в продуктовом магазине Михаил Казимирович Давыдович почти выбежал на улицу и быстро пошел в сторону городского парка. Это был кратчайший путь домой.«Бежать, бежать!.. ―думал он. ―Бежать, пока не поздно, пока не схватили… Взять все деньги и бежать куда глаза глядят… На край света!..» Предчувствие, что в любое мгновение он может услышать за своей спиной властный голос: «Стой!», не покидало его всю дорогу. Он присматривался к встречным, несколько раз оглядывался назад и по сторонам. Но все люди были как люди, никто не обращал на него внимания.
Взбежав на второй этаж, Давыдович остановился, прижал ладонь к груди, точно хотел успокоить колотившееся сердце. «А что если в квартире ждут меня?.. Что если открою дверь, а мне скомандуют: «Руки вверх!»Но что делать?.. А может быть, еще никто не знает?..
Давыдович поднялся этажом выше. Все спокойно. У него был ключ от квартиры. Но лучше постучать. Он дважды стукнул косточками пальцев. Тихо. Это придало бодрости. Жена куда‑то ушла, а дочь еще не вернулась с завода… Он быстро повернул ключ в замке, скользнул в полутемную прихожую и запер за собой дверь. В квартире была обычная тишина, пахло жареными котлетами и еще чем‑то вкусным.
Давыдович быстро прошел в спальню дочери. В углу за письменным столом опустился на колени и легким усилием сдвинул метровый кусок плинтуса. Вот в его руках одна пачка сторублевых бумажек, другая, третья… Он сует их за пазуху, в карманы. Шестая, седьмая… Вдруг вскочил, будто ужаленный.
В дверях стояла Люда.
— Это ты, дочка?.. — вырвалось у него невольно. Люда увидела его обезумевшие от страха глаза.
— Да, это я. Что ты здесь делаешь?
— Ничего, ничего… Ты выйди!
— Откуда эти деньги, папа? — будто чужим голосом спросила Люда.
И тотчас подступила к отцу.
— Не смей!.. — вдруг закричал Давыдович. — Уйди!.. Добром прошу!..
Он схватил ее за руку, пытаясь отбросить от двери и выбежать. Но у Люды тоже появилась сила. Она вырвалась, расставила руки.
— Не пущу!.. Не пущу!..
— Ах, так!..
Над головой Люды мелькнуло тяжелое малахитовое пресс–папье. Девушка покачнулась, медленно опустилась и упала навзничь, залитая кровью.Давыдович взглянул на дочь и окаменел. Ему послышались шаги в передней. Не отдавая себе отчета, он бросился в гостиную, потом в прихожую и здесь услышал то слово, которое всегда преследовало его: «Стой!» Оно будто громом сразило.Наконец шевельнулись веки. Люда медленно открыла глаза и увидела над собой пожилую женщину в белом халате. На ее добром лице поблескивали стекла оправленного в золото пенсне.
— Где я?..
— Дома.
Обволакивавший ее туман постепенно рассеялся. Утих гул в ушах. Люда почувствовала, что жизнь возвращается к ней. Делая над собой усилие, чтобы вспомнить что‑то, она молчала минуту. Затем сказала слабым голосом:
— Меня ударили… помню…
— Но теперь это уже не страшно, — ласковым голосом объяснил врач. — Сейчас мы вас отправим в больницу.
— Нет, нет!.. — вдруг услышала Люда протестующий голос Боброва.
— Петя!.. — вымолвила тихо. — Подойди ко мне… Бобров тотчас поднял ее на руки и легко, будто невесомую, перенес на диван.
В эту минуту сюда вбежала Полина Варфоломеевна и, заголосив, упала перед дочерью на колени. Вслед за ней вошла Анастасия Семеновна и первым долгом начала расстегивать кофточку на груди потерявшей сознание Люды.Макаров подошел к Боброву, положил руку на плечо.
— Пойдем, Петя.
— Не могу!..
— Да у меня посидишь. Это же рядом…
Макаров взял летчика под руку и повел к себе в квартиру.
— Вот такие‑то дела, Петр Алексеевич, — сказал он, усадив летчика рядом с собой возле открытого окна. — Жили и не замечали, какая мерзость завелась рядом!..
— Но раздавили! — подняв глаза, ответил Бобров. — Как гадину! Все четверо взяты…
— Кто еще? — изумился Макаров.
— Нескучаева, продавщица ларька и какой‑то зубной врач.
— Сволочи! — скрипнул зубами Макаров. — Мразь!
— Ну, ты отдыхай, Федя, а я пойду к Люде. Не могу я тут сидеть, если она… Может быть, надо помочь… Неужели ты не понимаешь?
Наступила тихая ночь. От реки тянуло свежестью. Заречные луга покрылись легким туманом. На фоне темно–синего безлунного неба вырисовывались ломаные очертания черных крыш. Откуда‑то в комнату наплывали задумчивые звуки рояля. Федор слушал эту приятную музыку, но мыслями был далеко ― там, на заводе.Он видел перед собой только что построенный новенький самолет необычных форм. Вот его подняли в лаборатории прочности под потолок, опутали паутиной стальных тросов. Лебедки все сильнее и сильнее натягивают блестящие нити. Он смотрит на диски силомеров. Стрелки движутся все медленнее и медленнее, уже почти стоят на месте… Но «прочнисты» неумолимы. Еще, еще!.. Вот уже дана такая нагрузка, с какой машина в действительности никогда не встретится. А самолет целехонек ― ни прогиба, ни разрыва… «Все равно разломаем…» ―безжалостно говорят «прочнисты». Тяжелая «баба» с грохотом бьет по шасси. Сила та же, как если бы самолет приземлился…Вдруг кто‑то постучался в наружную дверь. Кто бы? У матери ведь есть ключ… В такой поздний час…Макаров открыл дверь, не спрашивая. Перед ним стоял Власов.
— Не прогоните, Федор Иванович?
— Нет. Заходите, Василий Васильевич.
Они прошли в гостиную, сели за круглый стол друг против друга. Одетый в длинный светлый макинтош с поднятым воротником, Власов целую минуту недвижимо смотрел в угол. Его редкие, ставшие почти белыми, волосы были беспорядочно разбросаны во все стороны.
— А я только что с допроса… — наконец сказал он. — Но распространяться об этом не велено.
Власов тяжело вздохнул, затем поднял голову и устремил взгляд на Макарова. Сказал, пересиливая себя:
— Я, Федор Иванович, о работе хотел поговорить…
— Слушаю вас. Курите…
Макаров взял папиросу и подвину коробку гостю. Только чиркнув спичку и поднеся её к лицу Власова, он увидел, что оно бледное, без кровинки.
