Евгений Дубровин - Эксперимент «Идеальный человек»
– О господи! Наконец-то! Поистине happy end![9]
Из глаз многострадального отца текли слезы.
– Как ты себя чувствуешь, малыш? Тебя разбудили? Пойдем в кроватку, – бормотал Геннадий Онуфриевич по-русски, забыв, что сын не понимает его.
– Па-па… – вдруг раздельно сказал младенец тоже по-русски. (Вот они, результаты контропыта!)
– Что? Нет, нет, я не папа. Я father[10]. Откуда ты подцепил это слово? Говори по-английски, понял?
– Big bear[11], – сказал младенец, показывая пальчиком на стоявшего рядом бандита.
Бандит таращил на него глаза, ничего не понимая. Потом Шурик-Смит ткнул пальцем в сторону родной бабушки.
– Meat bird[12].
После этого плод эксперимента помолчал, нашел глазами бледного Федора Ивановича и указал на него.
– Blue jay[13].
Полушеф побледнел еще больше. Шашка заполняла комнату желтой дрянью все больше и больше, но никто не обращал на нее внимания. Все словно потеряли на некоторое время разум.
Вдруг Курдюков дернул плечами, хотел что-то сказать, но поперхнулся, сморщился и отвернулся.
– Пошли, ребята, – выдавил он наконец. – Нам тут больше нечего делать.
Полушеф подошел к своему сопернику, взял его вялую руку и пожал ее.
– Ты победил. Поздравляю.
– Спасибо, – пробормотал Геннадий Онуфриевич. – Well[14].
– Huskies![15], – сказал юный Красин, показывая на бандитов.
Топоча и поглядывая на младенца, налетчики потянулись в коридор. Один из них поднял шашку и аккуратно выбросил в форточку.
– Просим прощения… Наследили мы вам тут, – буркнул он смущенно.
– Деда и внучку вам сейчас доставят, – сказал Полушеф. Он снял белый халат, скатал и старался засунуть в карман брюк.
– А как же я? – спросила Варвара Игнатьевна растерянно. – Я же отравлена…
– Отравленные люди не дерутся… как жеребцы, – сказал Федор Иванович, махнув рукой. – Ерунда все… Никого мы не травили.
– Но мой живот…
– Психологическая атака, бабка, – буркнул Федор Иванович. – Самовнушение… Пройдет…
Налетчики ушли. Хлопнула дверь.
– Броня у них… – донесся до Красиных уважительный голос с лестничной клетки.
– Под напряжением. Я сразу заметил.
– Могли бы обуглиться…
– Здорово они за него…
– Ценный ребенок, еще бы. Вон как по-английски шпарил. А я своего два года мордой в учебник тычу, и хоть бы что.
– Наука…
– А как же теперь насчет магарыча?
– Пусть ставит… Нам какое дело… Договор дороже денег… Пусть ящик ставит… Слышь, Мишка, пусть твой отец ящик все равно ставит… Досталось еще похлеще, чем с пианиной на восьмой этаж бежать.
– А чего он мальца не взял?
– Английским оказался. Дипломатическая неприкосновенность.
– Ну и что? Мало ли…
– Международное отношение. Может, он от посла какого…
Голоса стихли. Наступила тишина.
– Господи! Дыму-то… дыму… – Варвара Игнатьевна бросилась открывать форточку. Потом фартуком стала разгонять желтый чад. Сделав дело, старая женщина села за стол и заплакала. Плечи ее содрогались от судорожных рыданий.
– Неужели все… господи… неужели конец?.. – бормотала она.
Постепенно старая женщина справилась с собой и пошла в спальню, чтобы спросить, не надо ли чего сыну. Геннадий Онуфриевич спал на кушетке, поджав ноги, и прижимал к себе Шурика-Смита. Лицо у ученого было старым, измученным. Мать осторожно накрыла отца с сыном одеялом, перекрестила. Геннадий Онуфриевич зашевелился, крепче прижал к себе маленькое тельце.
ЭПИЛОГ
НАДЕЖДА
ГЛАВА ПЕРВАЯ,
в которой вновь встречаются наши старые знакомые, и разговор, естественно, идет о воспитании детей
Пять лет спустя после описываемых событий старики Красины отмечали свое стопятидесятилетие (семьдесят семь Онуфрию Степановичу плюс семьдесят три Варваре Игнатьевне). К тому времени они снова перебрались в деревню, в свой родовой дом. Проводить юбиляров во второе стопятидесятилетие собралось много родственников и знакомых.
Встретились и участники вышеописанных событий. С далекого Кавказа на своих «Жигулях» по пути в Карелию заехали Нуклиевы: Олег Борисович, Ирочка и живущая с ними по взаимной договоренности «баламутка Катька», теперь уже длинная конопатая девица в мятых джинсах с широким ковбойским поясом.
Из Сибири прилетели Расторгуевы: Вера, Сенечка и их пятилетняя дочь Лора. Расторгуевы были давно прощены и поддерживали с семьей Красиных хорошие отношения. Жили они в новом городе, которого нет на карте и название которого никто никак не мог запомнить.
Ученого из Сенечки не получилось. Он работал сменным мастером на строительстве газопровода. («А что? Заработок – любой кандидат позавидует!») Вера же нашла свое призвание: она заведовала Дворцом культуры. («Платят мало, зато круглые сутки все вверх ногами! Одно только плохо – Лорка без присмотра. Почти все время со мной – нахваталась на репетициях разных штучек».)
На юбилей приехал и Полушеф, теперь уже пенсионер. Наконец-то у Федора Ивановича было много времени для раскопок стоянки древнего человека под деревней Синюшино (недавно он нашел второй кувшин – пару к первому, чем вызвал некоторую сенсацию среди синюшинских мальчишек). После всего, что произошло, Федор Иванович сильно сдружился с Онуфрием Степановичем, почти каждое воскресенье приезжал на электричке к старикам в деревню, ходил на рыбалку, за грибами, пристрастился к «Портвейну-72» и даже помогал Онуфрию Степановичу гнуть дуги (дуги шли нарасхват на районных базарах – теперь уже по прямому назначению, так как лошади пережили мастеров своей упряжи).
Первое время было некоторое неудобство в связи с приездом Ирочки, которую, кстати сказать, никто не приглашал – пригласили лишь одну «баламутку» провести в деревне каникулы.
Никто не знал, как вести себя с бывшей Красиной, а ныне Нуклиевой, но Ирочка сама быстро нашла нужный тон. Она держалась так, словно ничего не произошло, что она уезжала очень ненадолго и вот вернулась.
Удачно найденный Ирочкой тон тотчас же подхватил Олег Борисович Нуклиев, теперь крупный ученый, автор многих книг по воспитанию детей и даже одной художественной повести на педагогическую тему. Он тоже сделал вид, что ничего особого не произошло.
Смущенная встречей с матерью Вера также обрадовалась находке. Обе беглянки стали говорить о климате, фауне, флоре Кавказа и Сибири, о ценах на продукты, и неловкость вскоре прошла.
И лишь одна «баламутка Катька» не испытывала никакого смущения. Она вела себя независимо, рассматривала всех в упор наглыми черными глазами.
Тонкая, застенчивая Ирочка превратилась в дородную даму, всю в золотых украшениях, звенящих от малейшего движения. Изменился даже голос бывшей Красиной. Он стал басовитым, уверенным.
Ждали приезда из города Геннадия Онуфриевича с Шуриком, и пока, до начала торжества, разговор, исчерпав тему погоды (гидрометцентр предсказывает ее теперь довольно точно, и говорить, собственно, не о чем), шел о воспитании детей.
– Детей не надо ограждать от жизни, – говорила Ирочка (явное влияние книг мужа). – Наша дочь воспитывалась методом «Человек за бортом», то есть ребенка надо бросать в океан жизни, и пусть он плывет, сам видит и дельфинов и акул. Мы купили себе небольшой мандариновый сад… Этот сад мы целиком отдали молодежи… Там они собираются, спорят, обмениваются информацией.
– Наверно, эти акулы сожрали все мандарины, – предположила Вера…
– В пору созревания в садах никто не сидит, – пояснила Ирочка. – В это время они собираются в горах, у озера… Поют, танцуют, дискутируют… Так сказать, самовоспитание… Обратная связь. Пусть сами разбираются, что к чему. Правда, Катенька?
«Баламутка» прищурила черный правый глаз и ничего не ответила.
– Здесь все дело в раскрепощении комплексов, – заметил Нуклиев. – Ребенок не должен сдерживать свои чувства, ибо тогда он вырастет рабом. Он должен делать то, что хочет его внутренняя организация. Верно, Екатерина?
Катька открыла правый глаз и прищурила левый.
– А я хочу хека под маринадом, – вдруг заявила Лора, дочь Расторгуевых.
– Ты проголодалась? – забеспокоилась Вера.
– Нет, но хочу хека!
– У нас есть вареная курица, – сказал Онуфрий Степанович.
– П-ф-ф… – фыркнула девочка, – вареная курица. В ней нет витаминов.
– Витамины можно купить в аптеке, – заметил Онуфрий Степанович.
– И посыпать ими курицу?
– Ну да.
– Ты, дед, даешь, – рассмеялась девочка. – Ты очень темный.
– Лора, прекрати! Так нехорошо на старших! – прикрикнула мать. – Она привыкла к хеку в нашем буфете, вот и капризничает, – пояснила Вера. – Замучали прямо этим хеком.
– Он не старший, а дед! Ему скоро сто лет!
– Лора!
– Да! Старый, бедный и темный!
