Крещенские морозы [сборник 1980, худож. M. Е. Новиков] - Владимир Дмитриевич Ляленков
Ровно в три шофер Петька привез жмых. Степан открыл ворота, машина вползла задом во двор. Они носили жмых в сарай, складывали волнистые плиты на полках.
— Ты считай, — сказал Петька, — а то Алена твоя придерется.
— Ладно тебе, — сказал Степан. — Когда торговать сено в степь едешь?
— Да хоть в то воскресенье. Поедем?
— Давай. В Острожки сразу махнем. На моем тигре махнем.
— А цел он? Говорили, ты продал кому-то.
— Болтают. Зачем же продавать?
— В Курск-то уезжаешь?
Степан засмеялся.
— Болтают!
— А что с этим-то слышно, с кладом?
— А ничего. Так… Пугаешь своих сейчас?
Петька тоже держал четыре пары летных голубей.
— Нет. Нельзя. Стервятники зверуют. С выводками задержка у них вышла — и зверуют. У Фили из стаи степной кобчик галочку двухперую унес. И над самым домом схватил. По-за тучкой подобрался, камнем ударил и уволок. У Лямина двух пискунов в лес утащили. Обнаглели — страсть! Ну, едем в воскресенье?
— Договорились.
Ездить покупать сено в степные деревни было для Степана всегда удовольствием. Подбиралась компания. Степан прицеплял обе люльки к мотоциклу. Усаживались и неслись вдоль Турецкого вала в сторону Дона, до которого от города километров сто. В степи здесь много меловых холмов, которые называют горами. Множество оврагов. Деревни лежат в широких и длинных лощинах — они-то только и распахиваются. Остальное пространство никогда не пахалось — в июле все выгорает. Косят траву в июне и в сентябре.
Замечали на бугорке шалаш — там бахча. Арбузы сажают в лунках, и они зреют в траве. Выбирали арбузы и неслись дальше. Прежде справлялись о ценах на сено в правлениях колхозов. Потом находили знакомых мужиков, баб, которые еще в июне припасали где-то в степи стожки. Сколько смеху, разговору было. А как торговались, чтоб рассердить какую-нибудь женщину! Есть деревенька, где разговаривают и не по-русски, и не по-украински, а на смешанном хохлацком языке, который никто, кроме жителей этой деревни, не знает. А сами хохлушки — тоже нигде таких женщин нет. Сейчас она заливается хохотом, вдруг не понравится ей что-то, набросится на тебя с таким криком и гневом на лице, что, кажется, готова глаза выцарапать. А еще через мгновение опять смеется.
Степан заранее радовался поездке с шофером Петькой. Но арбузы на бахчах были уже убраны. Правда, нашли в траве парочку. Достали бутылку, уселись, выпили бодро, и Петька заговорил, подмигивая и ухмыляясь:
— Ну, Миля, расскажи, как там делишки с драгоценностями. Я ведь не болтун. А мы товарищи. Или забыл прошлое? Зажрался?
— Да, Петька, — ответил Степан умолящим голосом, прижав руки к груди, — ничего я не знаю! Ну, увидел пролом, сообщил, нашумел — и отстранили меня от дела! Худо мне, Петька!
Но Петька смотрел на него искоса, ухмылялся недоверчиво.
И Степан умолк. Что толковать!
И не получилось ни веселых разговоров, ни смеха. Так… Съездили, купили и вернулись молча домой.
25
Учиться Степан не поехал. Пушков и не намекал об учебе. Даже не разговаривал со Степаном. Валентина родила легко — девочку, редко бывала у Мильковских. Теперь Алена навещала ее. Как-то она спросила у сестры:
— Слушай, Валька, а как же с ученьем Степана?
— Не знаю, Аленушка, — ответила Валентина.
— Что же он, здоровый мужик, а получает девяносто рублей. Прежде играючись зарабатывал под двести!
— Подождать надо, Алена. Сейчас не до того. Александр Иванович мой все молчит. Надо ему с этим делом покончить. Теребят его! Никаких концов найти не могут!
— Может, напрасно мы все это затеяли, — задумчиво проговорила Алена.
— Ты о чем?
— А вдруг Степка и не годится в милицейские?
— Что ты! — удивилась Валентина. — Как же в область мы поедем? Подождем. Закроют это дело, все на место станет, и пойдет Степан учиться! Это я тебе говорю, Аленка!..
А в городе стало тише. Отпускники уехали. Огороды и сады давно убрали. Погода испортилась. Ветер с дождем метался по улицам и огородам, прибивая к земле опавшие листья. Все ждали мороза, снега.
Степан и внешне изменился — он похудел. На всех стал смотреть исподлобья. Ходить стал медленнее, заложив руки за спину. Соседи избегали разговоров с ним. При встрече здоровались и прибавляли шагу, будто очень спешили. Заговорят с ним о дровах, о скотине, об угле, о газопроводе, который протянули не вблизи города, а километрах в пятидесяти от него, — Степан слушает вроде внимательно, а сам смотрит сурово в глаза собеседнику. И собеседнику казалось, Степан подозревает его в чем-то. В отделении и дома он только и говорил об итальянской и американской мафии, о борьбе с ней. Если задавали вопрос, а он не знал ответа, отправлялся в библиотеку.
Однажды Зинаида Павловна посоветовала Степану обратиться за помощью к Евгению Милькову, столяру, что живет на Пархомовской.
— Женя давно такими вопросами интересуется, — сказала Зинаида Павловна. — Он и детективную литературу собирает. Давно уже. Попросите у него, он даст вам почитать из своей библиотеки.
— У Женьки библиотека есть? — удивился Степан.
— Он говорил мне. Он и через «Книгу — почтой» выписывает книги. Спросите у него.
Степан и в школьные годы не дружил никогда с Женькой Мильковым. А тот, вернувшись с какой-то северной стройки с женой и ребенком, жил замкнуто. Знал дорогу только в столярную мастерскую и обратно к дому. Степан же был занят своими бесчисленными житейскими заботами и не замечал столяра. То, что всеми уважаемая Зинаида Павловна хорошо отозвалась о Женьке Милькове, удивило Степана. «Подумать надо: у Милькова Женьки своя библиотека. Даже Зинаида Павловна знает о ней!» — размышлял Степан. Он решил встретить столяра на улице, поговорить с ним. Через день встреча состоялась.
Столяр шел от почты, в руках его был какой-то сверток. Глаза столяра прикрывали дымчатые очки.
— Привет, сосед! — сказал Степан.
Столяр вроде бы вздрогнул и остановился. Они пожали друг другу руки.
— Солнца нет, чего в очках? — сказал Мильковский улыбаясь.
Мильков снял очки: оглядел небосвод.
— Да, солнца нет, — проговорил он. Лицо его было бледно. Серые глаза с недоумением смотрели на милиционера.
— Откуда путь держишь? — спросил Степан.
— С почты. Книги получил. — Они пошли рядом.
Евгений показал Степану две книжки. На обложке одной был нарисован раскрытый сейф, в сейфе горела свечка. На полу лежал полуголый человек. На обложке второй тоже изображен был полуголый и очень полный человек, привязанный к спине кресла. Из-за раскрытой двери виднелась нога убегающего.
— Это английская, — сказал Евгений, — любовно поглаживая обложку, — а это
