Криницы - Шамякин Иван Петрович
— Это не ваше дело. Не суйте носа, куда не следует. Бородка не выдержал взгляда, опустил глаза и только огромным усилием воли сдержал себя, чтоб не закричать, не выгнать вон этого мальчишку, который решился так разговаривать с ним.
— Я — коммунист и директор школы, — внешне спокойно ответил Лемяшевич, и это спокойствие его выбило почву изпод ног секретаря, который обычно умел найти выход из любого, самого трудного положения. Но тут… Если б они были один на один, если б не блестели из-под очков насмешливые глаза Волотовича или хотя бы не было перед этим того неприятного разговора…
«Прежде всего — спокойствие, чтоб «критик» этот не подумал, что я испугался». Артем Захарович заставил себя сесть и взять телефонную трубку. Попросил, чтобы вызвали обком, давая понять, что разговор окончен; другого выхода из создавшегося положения он не нашел.
Лемяшевич вышел на улицу взволнованный, разгоряченный, но довольный собой. Его остановило смутное чувство, что он что-то потерял или забыл. Пощупал в кармане партбилет… Все на месте, а ощущение это не проходило. И вдруг он рассмеялся: от крыльца райкома шел Волотович с его соломенной шляпой в руках.
— Что ж это вы «голову» забыли? — пошутил Волотович. Возвращая шляпу, он ласково сжал Лемяшевичу кисть руки. Михаил Кириллович понял: председатель райисполкома одобряет его.
— Пойдем подумаем, как оформить вам деньги, — сказал Волотович.
Когда из кабинета не спеша, но с озабоченным видом вышел Волотович, Бородка дал волю своему гневу. Только сутулая спина председателя скрылась за дверью, он вскочил, заметался по просторной комнате. Рванул ворот сорочки.
— Мальчишки!.. Критики сопливые! — злобно шептал он, должно быть забыв, что один из этих «мальчишек» лет на десять старше его. — Сговорились? Мое место хочется вам занять, товарищ Волотович? Не с вашей хваткой! Не с вашими талантами! Только благодаря мне ты держался здесь, старый мешок! Я работал и за себя и за тебя! Я тащил район! Новатор нашелся! Руководитель… «Не так руководили»… Решил сыграть на перестройке? Перестроимся без тебя!
Немного успокоившись, он остановился у стола, что закурить, но папиросы были смяты, и от этого снова вспыхнула злость. Он взмахнул кулаком с зажатыми в нем папиросами.
— Да стоит мне захотеть — и следа от вас в моем районе не останется! — И окончательно смятая пачка полетела в угол. — А вообще — наплевать мне на вас!
Он был уверен в своей силе, в своем авторитете среди масс и в высших руководящих инстанциях. Он знал: его ценят в обкоме, считают опытным, настойчивым, оперативным работником. А заведующие отделами обкома и облисполкома даже побаивались его. «Бородка? С ним лучше не связываться, а то он тебя на очередной конференции так пропесочит, что тошно станет».
И он «пропесочивал» кого надо, иногда добираясь даже до секретарей обкома (только не первого, разумеется), до министров, и за ним укрепилась слава человека принципиального. Секретари райкомов, недовольные кем-нибудь из областных работников, обычно просили Бородку: «Артем Захарович, одному тебе под силу свалить этот дуб. Рубани!»
Ему дважды предлагали повышение: пост заведующего отделом обкома и — последний раз — заместителя председателя облисполкома. Он отказался.
«Главное звено — район, и я прошу оставить меня в районе. Не кабинетный я работник!» — говорил он в ЦК. Не согласиться с этим не могли. Как не уважить желание остаться в районе? Человек отказывается от повышения, от значительно большего оклада и других материальных благ, от переезда в большой город ради работы в далеком районе, в гуще народа, — чего же заслуживает он, кроме похвалы? А на деле Артем Захарович просто не в состоянии был пойти в чьи-то заместители, не в его это характере, не мог он изо дня в день быть на глазах у начальства. Он знал, что проявить все свои способности организатора и руководителя он может только в роли «первого лица».
Тьфу! Черт! Никогда он так не думал — «первое лицо». Это выдумка Волотовича! Но в конце концов что тут плохого? Первое так первое! Почему бы и нет? Он один тащит район, один умеет разрешить любой вопрос, и люди в первую очередь обращаются к нему. Даже этот… директор, критик этот несчастный, без году неделя в районе, а уже знает, к кому пойти, чтоб получить деньги; не пошел к Волотовичу, а обратился прежде всего к нему, к Бородке.
«Черт меня потянул за язык сказать ему о пьянке… Ну выпил — и шут с ним! Кто не пьет!.. Не цеплялся бы только к Марине! А то ишь какой ход придумал: вселить к ней семью! Нет, надо было его поставить на место… И поставлю! — стукнул он кулаком по столу. — И Волотовичу его место укажу! Хватит либеральничать…»
Зазвонил телефон. Бородка совсем забыл, что просил вызвать обком, и сначала растерялся — с кем и о чем говорить?.. Но тут же нашел выход, попросил соединить его со вторым секретарем.
— Петр Андреевич! Приветствую и поздравляю! С чем? А как же! Передо мной сводка по республике. Кончилось? Ну, все-таки приятно. Как там соседи? Устименко обогнал? Ничего, я решил ему уступить — пускай разок потешится. Сам говоришь — кончилась погоня за сроками. А? Зато сеют у меня — дай бог! Уже двадцать процентов плана… 3 сухую землю? Ничего. У меня ноги ноют — будет дождь… Боюсь? Конечно, боюсь. Хотя у меня на поле почти ничего и не осталось, но жаль даже тонну какую-нибудь потерять… урожай ведь в амбаре меряем… Петр Андреевич! Договаривались мы, договаривались все лето тряхнуть стариной — на рыбалку… Что? Не твои ли слова — не все делами заниматься? Последние теплые дни. Послушай, если до воскресенья не раздождится, приезжай в Глуховку, а я с ночи выеду, подготовлю… Сетку, а не то неводок… Ну, бери свой спиннинг… Я больше уважаю дедовские способы. Надежней… Толика, конечно, захвати, а я Колю возьму, пускай перед занятиями получат удовольствие. Договорились? Гляди же, в субботу позвоню, напомню… Что? Как вообще дела? Да так, живу, воюю… Слушай, я как-то говорил уже… председателя райисполкома мне бы покрепче надо… Задачи — вон какие!.. Не сжились, говоришь? Нет, наоборот, — хохотнул Бородка. — Семейственность развели, душа в душу… Он читает книжки и нянчит внуков, а я работаю. Да нет, и не думаю жаловаться. Вытяну, конечно! У меня плечи широкие. Нет, кроме шуток, помозгуйте там, пожалуйста…
Кончив разговор, он довольно потер руки, все его волнения из-за стычки с Волотовичем и Лемяшевичем показались незначительными и смешными. И чтоб доказать им, что он и внимания не обращает на их нелепую критику, что он волен делать что хочет, он решил сегодня же поехать в Криницы и не поздно ночью, а днем заехать к Марине.
Он вышел из райкома внешне спокойный, веселый, но дома жена его, Алена Семеновна, по каким-то одной ей ведомым признакам увидела, что мужу кто-то испортил настроение. На её простом крестьянском, загорелом, обветренном и преждевременно увядшем лице промелькнула улыбка. Ей несвойственно было злорадство, но в последнее время она испытывала невольное удовлетворение, когда находился человек, которой этому «грозе района», как назвала ее мужа одна женщина, портил настроение. Вообще-то и сама она относилась к мужу с затаенной иронией, как взрослые относятся к юнцу, вдруг возомнившему себя пупом земли. Никто лучше ее не знал этого человека: она прожила с ним двадцать лет. Пятнадцать из них, даже больше, она любила его горячо и преданно и считала лучшим человеком в мире, умным, мужественным, волевым. Потом она узнала, что он ездит к другой. Больно пережила она свое большое женское горе. За несколько дней на висках ее заблестела седина, а на лице под ласковыми карими глазами пролегли морщинки. Однажды, разозлившись, когда они довольно шумно поговорили, — так шумно, что Алена Семеновна в первый раз в жизни и совершенно неожиданно для себя запустила в мужа тарелкой, — он крикнул, что не любит ее и не желает с ней больше жить. Но у них были дети — сын и дочь, и ради них она примирилась со своей судьбой, а он, должно быть, испугался партийного взыскания. В конце концов Алена Семеновна свыклась со своим положением — к чему только не привыкает человек! — как будто и страдать перестала. Только иной раз, когда он вдруг проявлял неожиданную ласку (а ей, простой, слабой женщине, так нужна была эта ласка), она плакала, оскорбленная в своих лучших чувствах жены и матери.
