Петр Смычагин - Тихий гром. Книга третья
Вдруг Ядвига расслышала какие-то глухие звуки. Насторожилась, остановив свое полоскание. Звуки все нарастали, притягивая внимание Ядвиги. Левее избушки саженей на пять-десять, где выходила из лесу дорога, показался строй немецких солдат. Впереди — офицер. Схватив тазик с бельем, бабка отпрянула за куст и несколько секунд задержалась там, не зная, что предпринять. Потом с завидным проворством рванулась к своей хате, в момент попрятала все солдатские вещи, даже Васильев топчан выбросила, и бегом вернулась к ближайшим кустам, откуда просматривалась вся площадка на той стороне пруда.
Строй солдат, человек двадцать, остановился перед избушкой. Офицер подал команду, и солдаты, смешав строй, ринулись на полянку правее избы. Сам офицер, позвав одного из солдат, видимо, денщика, направился к избушке, четко печатая шаг.
Но дверь из крошечных сеней отворилась прежде, чем он ее достиг. Вышел дядька Ерема и остановился у порога. Офицер на ходу выдернул из кобуры пистолет и подойдя вплотную, выстрелил в хозяина.
— За что-о?! — хотелось закричать Ядвиге, но не выдала она себя.
Денщик оттащил убитого от двери, и они с офицером скрылись в избушке. Солдаты переговаривались громко, словно плохо слышали друг друга, смеялись. Бабка рвала свои черные, густые еще волосы, не зная, что предпринять.
В избушке офицеру нашлось чем заняться, потому как была там бутыль с вином, и бочонок с самодельным пивом, и хлеб, и сало, и огурцы малосольные. А солдаты от безделья принялись стрелять по лесным пичугам. Денщик выглянул из дверей и, убедившись, что идет невинная забава, вернулся в избушку.
Ядвига не знала, зачем пришли эти солдаты, что они собираются тут делать, но видеть это и терзаться в бездействии больше не могла. Бегом вернулась она в свою хату, схватила карабин, накидала в подоткнутый передник патронов и понеслась вокруг дальнего конца пруда. Все это заняло не более трех-четырех минут. Перевалив изгиб берега, она устроилась за толстым деревом, окруженным вблизи кустами терновника и бузины.
Глядя на нее, можно было подумать, что старуха тронулась умом и перестала соображать. Но смертельная опасность и бешеное возмущение против несправедливости к Ереме вселяли в нее холодную решимость.
Ядвига вскинула взведенный карабин и замерла в ожидании выстрелов солдат. Она стреляла одновременно с ними, потому никто не слышал ее выстрелов. Шестерых солдат уложила бабка, прежде чем в стане их наступила тревога. Видя погибших товарищей и отчетливо сознавая опасность, они решительно не знали, откуда она грозит.
Раздались тревожные возгласы, началось паническое замешательство. Из дверей избушки вышел офицер с денщиком и остановился тут, громко спрашивая о чем-то солдат или приказывая что-то. Ядвига сжалась, в тугой клубок и прицелилась. Офицер тут же и рухнул, где стоял. Ее выстрел не выделился среди общей трескотни, но гибель командира посеяла еще большую панику.
Унтер-офицер, принявший на себя командование, пытался водворить порядок и требовал укрыться за деревьями. Но солдаты, как и сам унтер-офицер, не знали, от кого и как им укрываться, с какой стороны грозит опасность, потому вертелись вокруг крайних деревьев и палили в разные стороны наугад.
Услышав стрельбу, косари бросились домой. За полверсты до усадьбы они разбежались в разные стороны от тропинки и, соблюдая осторожность, проскакивали от дерева к дереву, от куста к кусту, чтобы остаться незамеченными. Но возле двора и огорода не было ни души, а стрельба слышалась из-за пруда.
— Доставай винтовки и патроны! — приказал Василий, а сам подался к берегу, чтобы увидеть, что там происходит.
На его глазах повалился унтер-офицер, вертевшийся возле лодки. Заметил нескольких немецких солдат правее избушки. В этот же момент над головой чиркнула пуля, и ветка, срубленная ею, упала на шляпу. (Фуражек у ребят не было, потому снабдил их Ерема старенькими соломенными шляпами.)
Пришлось прижаться к земле. Григорий, издали заметив предосторожность товарища, упал на живот и по-пластунски подобрался к Василию.
— Ну, чего ты разглядел тама? — спросил он, подавая винтовку.
— Да не враз тут, кажись, разберешься, кто с кем воюет, кто кого бьет… Видишь, вон возле лодки немец в каске лежит?
— Ну…
— Только что вот сейчас он свалился… Вон там, возле избушки, тоже ведь немцы лежат вповалку? Верхний-то, кажется, офицер. И вон правее избушки еще двое… Эт кто ж их побил-то?.. Баушка-то дома, что ль?
— Никого там нету, ни в избе, ни во дворе. Карабина бабкиного на стене нету, и топчан твой голый чегой-то во дворе валяется… Уж не старики ли тут воюют с ими, а солдаты хлебушек убирают. Умно?
— Вроде бы на то и похоже, — молвил Василий. — Хоп! Видал, вон опять один клюнулси!.. А вот куда стреляют они, разобрать никак не могу… Ты вот чего, Гриша, шагов на полсотни подвинься правее, чтоб на избу огонь их не наводить, ложись и лупи их. Стреляй редко да метко, не пали зря, себя не оказывай. А я на ентот конец пруда переберусь.
Немало подивился Василий, когда, огибая пруд, заметил Ядвигу, припавшую за деревом. Надо ж такую чудесную позицию выбрать! Подобравшись к ней сзади на четвереньках, сказал негромко:
— Назад оглядаться надоть, баушка. Обойтить могут.
— Никого там нету, — не испугалась и не удивилась Ядвига его появлению. Видом она в этот момент здорово на ведьму смахивала — черная, злая, косматая. — Двое только что в лес отскочили. Уйдут и помо́гу покличут… Ты б, Васек, подальше обошел да пересек их.
— Понял. Гриша вон там сидит, — быстро показал он и на четвереньках же поспешил от нее удалиться.
— Догадалась, — вслед ему сообщила бабка. — Двух швабов он уже положил.
Отступив на безопасное расстояние, Василий поднялся в рост и, как гончая на охоте, пустился наперехват бежавшим немцам. Сожалея о том, что не успел спросить о дядьке Ереме, он зорко стрелял глазами по редкому лесу и все убыстрял бег, не решаясь пока круто повернуть влево.
Здесь, в сосновом лесу, когда-то, видимо, посаженном руками человека, кусты встречались редко, и видеть можно было далеко. Но сколько ни смотрел Василий вперед, никакого движения не уловил. Замедлил бег, огляделся и заметил мелькание касок далеко слева и сзади. Немцы, стало быть, пробирались к дороге.
Отрезая им путь, Василий сделал несколько перебежек и, не достигнув дороги, упал за толстой сосной. Пот заливал глаза. Шляпа слетела где-то еще в кустах за прудом. Утерся рукавом и, сдерживая дыхание, принялся ловить на мушку бегущего впереди. Выстрел хлопнул коротко, немец упал, а второй, заподозрив окружение, кинулся было назад, к избушке, но страх не пустил его туда, и он снова круто начал забирать к дороге, за нею — спасительные кусты.
Выскочив из укрытия, Василий дважды стрелял стоя и вторым выстрелом, кажется, ранил немца, когда тот был уже возле самых кустов. Оттуда прогремел ответный выстрел, и все замолкло. У пруда тоже стояла нерушимая тишина, будто ничего и не было. Повременил за деревом, позаглядывал на то место, где ползком скрылся немец, и понял, что гнаться за ним бессмысленно. Доберется он до своих или нет, все равно раньше утра едва ли появится тут новая команда. Но придут они сюда непременно. Надо спешить.
Возле избушки стоял запряженный конь, а за телегой, сгорбясь, над чем-то пыхтел Григорий.
— Для чего ты коня-то запряг? — спросил, подходя, Василий и, увидев лежащего у порожка дядьку Ерему, прикусил язык. Нос у него пожелтел и свострился, глаза прикрыты потемневшими веками, усы обвисли.
— Чуток живой еще, — выпрямляясь, сообщил Григорий, — но плох… Не жилец, кажись.
— Не каркай, — возмутился Василий. — Ты не видал, какие мы с тобой были, как Донат из окопа-то нас привез, а я видал. Отдышались вот… А баушка-то где же?
— Не надо ей тута показываться, — пояснил Григорий, — тропу к ее избе тоже казать не надоть. Тама вон недобитые есть, углядят. Нам-то все равно уходить, а ей оставаться да немцев ждать.
С великой осторожностью уложили они дядьку Ерему на сено в телегу и повезли кружным путем. Даже не через плотину поехали, а дальше в лес углубились, пока избушка совсем из виду скрылась.
Постель раненому Ядвига приготовила в том самом тайничке в углу двора, который сам он соорудил для ребят еще по весне. Но ни тайничок этот, ни другие земные блага дядьке Ереме уже не потребовались.
Только попробовали приподнять его с телеги — застонал Ерема, будто просил не тревожить — из уголка рта из-под уса, запузырилась кровавая пена. Вздрогнул старик, вытянулся деревянно и обмяк, ватным сделался, затихнув навсегда. Веки ослабли, чуть-чуть раздвинулись, обнажив краешки закатившихся зрачков, и Ядвига торопливо прикрыла их…
Бабка не голосила. Все делалось быстро, бесшумно и споро. Гроб сколотить было не из чего, некогда, и стучать молотком тут негоже. Место для могилы выбрали укромное, незаметное. Пока ребята готовили последнее прибежище для доброго дядьки Еремы, Ядвига спеленала покойника двумя простынями и еще успела сбегать на то место, откуда стреляла. Подобрала там все стреляные гильзы, а на обратном пути и позицию Григория очистила.
