По старой дороге далеко не уйдешь - Василий Александрович Сорокин
Никанор Никанорович отвернулся, достал принесенные чертежи прибора и, думая, кому и что поручить, разложил их на отдельные стопки. На окончательную сборку вместо Буданова решил поставить Сухопарова. «Буданов не справился с первым прибором, — сказал он Голубеву, — пусть занимается операционной работой». Подобрав трудоемкую, капризную деталь для Буданова, с наслаждением подумал, как тот будет кипятиться.
Полуоткрылась дверь, показалась голова, потом вся фигура Петухова. «Как зверек: вначале всунул мордочку, осмотрел все, обнюхал, потом уж вошел», — усмехнулся про себя Кочкарев, хотя и был рад ему. Петухов сел на краешек стула.
— Буданов все болтает, болтает про вас, — врал он, — мелет черт-те что. И как вы только терпите?
Никанор Никанорович глядел на него и думал: «С такими вот легко, никакой тебе моральной нагрузки». Выдал ему чертежи, необходимые для изготовления деталей, и отпустил.
Зазвонил телефон, Никанор Никанорович взял трубку и услышал голос Голубева, тот приглашал его к себе.
— Иду, иду! — Никанор Никанорович всегда был рад, когда его звало начальство.
В кабинете главного инженера было тепло. На шапке Кочкарева тотчас растаял снег. Голубев завел разговор о мастерской, спросил, как работает Буданов, выполняет ли распоряжения заведующего.
Кочкарев ответил, что Буданов работает, как всегда, а насчет выполнения распоряжений — так он писал об этом, а мер не приняли, зачем же спрашивать еще?
— С первого раза нельзя было наказывать, — сказал Голубев. — Но если докладные будут повторяться, примем меры. А вы тоже должны сделать выводы. Надо быть гибким, а вы хотите, чтобы вас боялись, работали бы за страх. Ополчаться против всех — значит идти против себя. Коллектив против себя настраиваете.
Все это Кочкарев понимал и сам.
— Разве я против коллектива? Да я и не против Буданова. Старался даже наладить с ним отношения, намекал на повышение оклада, но из этого ничего не вышло. Вот почему я и говорил вам, что на место некоторых рабочих надо взять других.
— Вы имеете в виду увольнение? — удивился Голубев. — Без месткома не имеем права.
На следующий день Кочкарев вызвал к себе Буданова. Стоя у дверей кабинета, Иван смотрел, как в поисках чертежей Никанор Никанорович выдвигает то один ящик письменного стола, то другой. Когда он согнулся чуть не до пола, чтобы выдвинуть самый нижний ящик, из брюк вылезла сорочка и оголилась широкая спина. Сбитое тело не поддалось старости. И лицо было такое же гладкое, как спина, без следа усталости, без тени сомнений. Ивану подумалось, что этот человек никогда не мучился угрызениями совести, не терзался по поводу своих проступков и ошибок — все с него как с гуся вода.
Между тем Никанор Никанорович нашел нужный чертеж и протянул его Буданову.
Иван уже знал, что его ставят на операционную работу и, когда шел сюда, заранее настроил себя на мирный лад. Деталь на чертеже была сложной конфигурации. В нее должна была входить другая деталь, на которой крепились манометры, — пунктиры показывали выгибку двух пазов. Их размер и расстояние между ними должны быть выдержаны с предельной точностью, а для этого при изготовлении требовалась отличная оснастка. Обычно такие детали производят штамповкой, но партия была небольшая, всего сорок штук, и делать штамп было нерентабельно. Иван сказал, что надо придумать приспособление и, если Никанор Никанорович не возражает, он его сделает.
— Приспособление делать не обязательно, обойдешься так! — бросил Кочкарев.
Иван стал возражать: так промучаешься дольше и не добьешься точности.
— Если мастер — так справишься, если нет — я передам другому! — отрезал Никанор Никанорович и, давая понять, что разговор окончен, уткнулся в папку.
Иван взглянул на его бритый затылок, и ему почему-то вспомнилась голая спина Кочкарева с крупным, как у лошади, позвоночником. Он вышел огорченный. Отойдя немного, услышал, как громыхнула дверь, и понял, что, уходя, оставил ее открытой.
В мастерской его тотчас окружили. Куницын и Ремизов наперебой расспрашивали, в чем дело. Иван рассказал о разговоре с Кочкаревым.
— Не знаю, как поступить, — в раздумье произнес он. — К главному инженеру, что ли, сходить? Да будет ли толк?
— Тебе-то что? — горячился Куницын. — Делай, как велят. Так или не так — твое дело маленькое. Не получится — пусть сами себя винят.
Ремизов посмотрел на чертеж, покачал головой, вздохнул и с грустной покорностью заключил:
— Эту деталь сделать вручную невозможно.
— А вот проверим! — вдруг с азартом сказал Иван.
Он принес материал — листовую двухмиллиметровую сталь. Два дня работал зубилом и напильником, опиливал детали, сверлил отверстия, потом приступил к главному — к загибке.
Через несколько дней он уже изготовил половину заданной партии. И тут пришла раскрасневшаяся Галя и сказала, что его вызывают в кабинет главного инженера.
— Сию же минуту! — объявила она.
Иван бросил молоток и как был в спецовке выскочил из мастерской. Не помнил, как перебежал двор. Когда очутился в кабинете, от удивления оторопел, увидев за столом много людей. Тут были и Прутиков, и Уверов, и Голубев, и Кочкарев, и Руднева. «Все в сборе», — машинально отметил Иван.
— Садитесь, — мягко предложила Руднева, сидевшая в самом конце стола. Среди мужских затылков выделялся пучок ее туго свитых волос.
Ивана смущала светлая обивка стула, и, помня о своей промасленной спецовке, он не сел, а, облокотившись на спинку стула, приготовился слушать.
— На вас написана докладная, — начал Голубев. Он сидел отдельно, за своим столом, не торопясь, надевал очки. — Я прочитаю ее, чтобы вы были в курсе дела.
До Ивана будто издалека доносились слова о том, что он медленно и неквалифицированно работает, портит дефицитный материал. Голубев отложил докладную, взял со стола другую бумажку.
— Вот справка, полученная Кочкаревым из института, где выпускают аналогичные приборы. Норма изготовления той самой детали, которая поручена вам, — сорок пять минут. А сколько времени тратите вы и сколько деталей изготовляете? — Он из-под очков посмотрел на Ивана.
— Две штуки в день, — ответил за него Кочкарев.
Чего-чего, а этого Иван никак не ожидал! Выгибая детали вручную, он проявил такое мастерство, такое искусство! Буданова охватила дрожь. В какое-то мгновение ему захотелось закричать, обрушиться на собравшихся, а потом повернуться и уйти. Но он не сделал ни того, ни другого. В нем не переставала работать трезвая мысль.
— Что же, — спросил Голубев, — там всего сорок пять минут, а у вас? Вы работать или не умеете, или не хотите.
Обвинение,
