Борис Лавренёв - Срочный фрахт
На чисто промытых маленьких палубах, просеченных черными линеечками пазов, возились моряки в тельняшках, а кто и просто голый до пояса. Слабый бриз едва шевелил стрижиные хвосты шелковых лент на бескозырках.
По должности комендантского шофера Леша знал разные военные новости. Ему было известно, что с севера пригнали по железной дороге несколько истребителей для формируемой Азовской флотилии. Но увидеть истребители ему пришлось впервые. Истребители ему понравились. Было в этих суденышках, невзирая на их невеликость, что-то внушительное и боевое. А ревущий на одном из них мотор был мотором, достойным уважения и любопытства кучки ротозеев, столпившихся на стенке.
Мотор замолк так же внезапно, как и взревел. Из выхлопной трубы вылетели три последних кольца дыма и, красиво тая, поплыли над водой. Неожиданная тишина зазвенела в ушах. Сидевший на стенке, свеся ноги к воде, военный моряк в расстегнутом кителе, в сбитой к затылку фуражке с белым верхом, с сверкающей золотом эмблемой на околыше, весело крикнул на истребитель:
— Ходит машинка, Сердюк?
Плотный, крутоплечий моряк немолодых лет, блеснув серебряной серьгой в волосатом ухе, отозвался с палубы, вытирая промасленные — руки о штаны:
— А ходит, товарищ начальник дивизиона.
Леше понравились не только истребители, но и люди на них. Были они неторопливые, спокойные, с уверенными движениями. Работа шла у них споро, без сумятицы и крика, в полной тишине. Чувствовалось, что люди знают не только свое дело, но и друг друга. Леша подвинулся поближе к моряку с золотой эмблемой и вежливо спросил:
— Это истребители, товарищ командир?
Командир вскинул подбородок кверху. В серых озорных глазах его мелькнули веселые искры, когда они остановились на Лешином лице и обшелушенном носике. Командир вздернул плечами.
— Что вы, молодой! Это же суповые миски…
Голос у командира был озорной, как и глаза, но в шутке не было ничего обидного. Леша понял, что командиру просто весело от солнца, от молодости, от удовольствия видеть свои корабли в хорошем состоянии. И, заражаясь весельем моряка, Леша спросил, подмигнув:
— Супу дадите спробовать?
— Своих не кормим, для чужих варено, — с невозмутимой серьезностью ответил моряк.
— Значит, беляков кормить будете?
— Будем, — командир кошачьим движением встал на ноги и с неожиданной злостью буркнул — Хоть сегодня покормили бы, да вот, черт его подери, мотористов нехватка, а без моториста, молодой, истребитель все равно что чемодан без ручки.
Командир досадливо передвинул фуражку с затылка на нос, шутливо сделал Леше ручкой и ловко спрыгнул на палубу истребителя. Леша постоял еще минут двадцать на стенке, смотря на дружную работу моряков.
Солнце ушло за низкую полосу берега, по воде пролетели сиреневые сумерки, неслышные, как ночная бабочка, и порт сразу залила синяя южная тьма.
Леша направился домой. Подходя к домику, он увидел у калитки зыбкую белую тень. Ириша сидела на своем любимом месте и потрескивала подсолнуховыми семечками на мелких зубках. Увидев Лешу, она подняла голову, и в белках ее влажным мерцанием отразилась большая звезда, плывущая в зените. Леша хотел пройти мимо молча, но Ириша задержала его.
— За самоваром ходили, Алексей Васильевич? — спросила она, откровенно улыбаясь.
Это было уже чересчур. Лешино сердце наполнилось горечью и печалью. Он шагнул к Ирише и срывающимся голосом спросил:
— За что вы меня терзаете, Ирина Тихоновна? Чем я вам не пришелся?
Ириша обняла пальцами коленку и сидела, слегка покачиваясь, не отвечая на Лешин вопрос.
— Вы мне даже отвечать не желаете, Ирина Тихоновна? — Леша осторожно присел на скамеечку, заглядывая в Иришино лицо.
— Звездочка какая колючая, как ежик, — сказала Ириша шепотом, уводя разговор в сторону.
— Нет, Ирина Тихоновна! Про звездочки мне нынче не в пору слушать, — решительно ответил Леша. — Вы мне сперва ответ по моему беспокойству дайте.
Ириша оторвалась от созерцания звезды и, словно впервые, с удивлением оглядела взволнованного Лешу.
— Про что это вы интересуетесь, Алексей Васильич?
— За что вы меня мучаете, Ирина Тихоновна? — повторил Леша и боязливо взял Иришину загорелую руку. Она не отняла ее, и от тепла маленькой жесткой ладони у Леши сладко заныли колени. Вдруг Ириша засмеялась.
— Чего вы смеетесь, Ирина Тихоновна?
— Смешной вы, Алексей Васильевич. Форсу у вас много, а я форсистых не люблю.
— Какой же во мне форс? — спросил озадаченный Леша.
— А такой… Даже ходите не как человек, а как дудак.
— Как кто? — переспросил Леша.
— Дудак!.. Птица такая в степи живет. Иначе — дрофа. Подле стогов всегда вышагивает важно-преважно, точь-в-точь как вы. Верно, думаете — раз из столицы приехали, так и люди вам по плечо.
— Ей-богу, никогда такого не думал. — Леша даже привстал от неожиданности.
— Может, сами и не думали, а форс за вас думает. Уж я вижу. Я людей на глаз разбираю, — вздохнув, сказала Ириша, словно ей самой было неприятно такое умение понимать человеческие характеры.
— Не знаю, — обиженно отодвинулся Леша, не выпуская все же Иришиной руки, — от вас первой такое слышу. Между прочим, со многими девушками знакомство водил, и все мной были довольны… даже сердцем привязывались, — добавил он с грустью.
— На вкус и цвет товарищей нет, — отпарировала Ириша, освобождая руку, — пусть их привязываются, это ихнее дело.
— Может, вас наружность моя компрометирует? — вставил Леша словцо, слышанное от одной адъютантской крали в семнадцатом году. Словцо это ему понравилось — ученое и выразительное.
— Вот еще, — усмехнулась Ириша, — я к наружности не вяжусь. Был бы человек настоящий, а там хоть нос картошкой, на это не глядеть, — продолжала она, не замечая, как уязвило Лешу напоминание о его неудачном носе. — Мне главнейше, чтоб большое чувство в человеке имелось. Чтоб сила сказывалась. А мелюзга, сколько ни форси, выше крыши не прыгнет.
Ириша помолчала, снова сложив руки на колене.
— Мне только форменный герой по сердцу бы пришелся, — мечтательно и тихо сказала она, тряхнув кудряшкой на лбу, — чтоб храбрый был. Да где его такого найдешь, нема его.
— А может, я такой и есть? — с робкой надеждой сказал Леша.
Ириша пристально посмотрела на него, приблизясь вплотную и обдавая теплом дыхания. Маленькие губы ее сложились в презрительную складку.
— Сказали! — крикнула она, резко отстраняясь. — Это вы такой? Вот он, форс-то ваш!
Леша вскочил. Таких обидных слов он еще никогда не слышал в своей везучей жизни.
— Спасибо на добром слове, Ирина Тихоновна, — заговорил он, спеша и захлебываясь словами. — Злой у вас характер! Прямо не женский, а обратный. И откуда вы про геройство знаете, какое оно бывает? Всего-то в жизни видели, что свою хату да корову. Молоко доить — тоже не надо больших чувств иметь. А человека обидеть вам ничего не стоит. Может, я при военном транспорте свою пользу приношу побольше такого, который из винтовки пуляет. А мотор — он тонкая штука. Вас вот год нужно учить, и то не научитесь. А на других критику пускаете. Ну и ждите себе королевича! Прождетесь!
Леша выпаливал обидные слова все злее и взволнованней, наседая на Иришу. Она отстранила его локтем.
— Что вы на меня налезаете, Алексей Васильич? Что вы руками намахиваетесь? Чи я нанятая на ваш вкус разговаривать? Идите себе! И зубом на меня не сверкайте. И зуб у вас поганый, железный. От него во рту ржа может пойти.
Леша отшатнулся. Этого последнего унижения он не мог снести. Платиновый зуб, который стоил четыреста рублей и полпуда гречки! Зуб, который вставляли себе самые важные буржуи и который до сих пор пленял всех девушек… и вдруг железный! Леща стиснул кулаки. Он искал слов для уничтожительного ответа, но их не было, и в голову лезла дребедень. Но удержаться он не мог.
— Ага, — зашипел он, — и зуб мой вам уже не нравится? Да что вы за цаца такая, подумаешь? Да вам такого зуба в жизнь не заиметь. Он больше вашей хаты с коровой и вами стоит. У вас и понятия о нем нет. Закисли вы в захолустье, Ирина Тихоновна.
Леша круто повернулся и вбежал в калитку. Вдогонку ему донесся Иришин полугневный, полуиспуганный оклик:
— Алексей Васильич… чи вы сдурели?
Но он не оглянулся.
Ночью в комнате было душно. Звенели комары и кусались, как собаки. Леша вертелся на кровати и никак не мог уснуть. Мысли его плясали, как соринка в кипятке. Он несколько раз лазил пальцем в рот и трогал свой драгоценный зуб. Прикосновение к металлу странно успокаивало.
На работу он вышел заспанный, злой, грубил коменданту. После рабочего дня снова пошел в порт. Истребители стояли на прежних местах. Командира с озорными глазами не было, но на стенке распоряжался погрузкой ящиков на истребители вчерашний пожилой моряк в тельняшке, с серьгой. Леша присел подле него и с любопытством наблюдал, как опускаются на блоках ящики, как их подхватывают на палубах моряки и прячут в раскрытое брюхо истребителя. Наглядясь, спросил у моряка, как знакомый:
