Борис Пармузин - До особого распоряжения
набили ему рот зерном и бросили его в огонь. Но теперь Ислам гибнет. Он жалок. Есть пострашнее
враги.
- Есть... - Махмуд-бек не мигая смотрел на желтоватый огонек лампы. - Одного не пойму, как Рустам
мог пойти на подлость? Мы вместе росли, вместе голодали.
- Тогда вы не замечали скрытых черточек. Он, вероятно, всегда был завистлив.
47
- Не замечал.
- Значит, все это появилось позже. Да и воспитатели помогли...
- Да... Пока не пришел Карим-Темнота, мы много вздора наслушались...
- Затем юноше вбили в голову, что его отец - двоюродный брат Джумабая. А был его отец батраком и
умер на работе. Насмотревшись на роскошь в Баку, Рустам легко клюнул на приманки, подкинутые
мусаватистами. Клюнул он и на фальшивое завещание.
- Вы твердо верили, что оно - фальшивое?
- Не очень. Но сомневался. Завещание составлено слишком по-современному. К тому же я знал о
невероятной жадности Джумабая. С ваших слов... Помогли и мои наблюдения над Рустамом в Стамбуле.
- Зачем его прислали сюда?
- Турки хотели поставить его во главе эмигрантской молодежи, создать особую организацию.
- Ого! - Махмуд-бек покачал головой. - Прямо в вожди.
- Вождь не получился. Он прежде всего подумал о наследстве, увидел в вас своего соперника и
бросился к Эсандолу с доносом.
- Всего мог ждать...
- А нам и нужно, милый Махмуд-бек, всего ждать. Даже того, что Рустам снова поднимется.
- Вряд ли.
- Я тоже так думаю. Одиночество и нищета в чужой стране - гибель.
- Если ему не помогут мусаватисты, - напомнил Махмуд-бек.
- Мехти погиб. - Аскарали уточнил: - Он еще жив, но погиб. Разочарование, опиум... Из этого дымка
никто еще не выбирался на божий свет. Но хватит о них. Я хочу вам напомнить о Фузаиле. Нас торопят. .
- Фузаил, Фузаил... - повторил Махмуд-бек. - Кстати, вы не замечали в караван-сарае нового
эмигранта? Коренастый, темный, видно, из горного кишлака?
- Да. Мельком. Но что нам до этого эмигранта?
- Он появился в дни, когда разбили отряд Фузаила на границе. Если он пришел вслед за бежавшими...
- Значит, парень будет искать знакомства с вами, с помощником муфтия. Через вас - с самим
Фузаилом.
Салим городил чепуху. Он не был подготовлен к разговору.
...Вновь заметив на себе пристальный взгляд, Махмуд-бек подошел к парню:
- Из каких мест будешь?
Темное лицо парня покраснело от неожиданного вопроса. Махмуд-бек предположительно назвал
горный кишлак. Тот самый, мимо которого промчался небольшой отряд Фузаила Максума.
- Да, господин, - удивленно и растерянно сознался Салим.
- Тогда будем знакомиться.
Салим сбивчиво рассказывал о кишлаке, о том, как его притесняли большевики.
- Комсомолец? - спросил Махмуд-бек.
- Что?! Что вы говорите, господин?! - воскликнул Салим.
Был знойный полдень. Люди попрятались по комнаткам, дремали под навесом возле сонных
животных. Кто-то возился в конце двора у казана, подкладывая под него кривые ветки саксаула. Запах
пережаренного лука полз по караван-сараю, не вызывая аппетита даже у голодных.
Очень жарко.
- Пойдем к нам.
Салим не двигался.
- Пойдем, - твердо повторил Махмуд-бек. - Муфтия нет дома.
Салим нерешительно двинулся за Махмуд-беком.
В комнате было прохладней. Махмуд-бек взял чайник, подал гостю пиалу. Обычно в доме всегда был
холодный чай. Муфтий боялся пить сырую воду в этом городе. Солоноватую, грязную, ее разносили в
бурдюках. При виде водоносов муфтий брезгливо морщился и жаловался на свой больной желудок.
- Да пей же, Салим, пей. Имя-то у тебя какое! Салим - здоровый, невредимый. Зачем же ты прибежал
сюда?
Салим опустил голову и произнес:
- Я хочу служить у Фузаила Максума.
- Откуда ты его знаешь?
- Слышал, господин.
Махмуд-бек подошел к двери, приоткрыл ее. В комнату сразу ворвался горячий ветер.
- Какая жара. Так вот, Салим, я не хочу знать, кто ты. Но на один вопрос прошу ответить честно.
- Хорошо, господин.
- Эта девушка - твоя невеста?
- Какая девушка?
- Я просил ответить честно. Девушка, которую украл Фузаил.
- Сестра.
- Я узнаю о ее судьбе.
- Спасибо, господин.
48
- Но прошу: живи здесь и не пытайся пробраться к Фузаилу. Там ничего не достигнешь - тебя разорвут
в клочья... Договорились? Повторяю: мне не интересно знать, кто ты. Ты просто мне нравишься. Ты мой
земляк. Я тоже вырос в горном кишлаке.
Девочке было четырнадцать лет. Она училась в шестом классе. В кишлаке была открыта только
начальная школа, и девочка ежедневно ходила через перевал в районный центр, где была десятилетка.
Она возвращалась в последнее время не с подругами, а одна: мать положили в районную больницу, и
девочка задерживалась, чтобы навестить ее.
В горах уже давно было спокойно.
Лихорадочная дробь гулко отдавалась в ущелье. Девочка уступила дорогу всадникам. Один из них
задержался. Девочка взглянула на незнакомое багровое лицо и невольно прижалась к каменной стене.
Крепкие руки схватили школьницу. Очнулась она в чужом городе.
В просторном доме ползала злая старуха. Безо всякой причины она подходила к девочке, щипала ее
и хихикала:
- Сладость... Сладость...
Девочка не притронулась к еде.
- Ну и дура. Тебе нужно быть в теле. Хозяин скоро заявится.
Девочка не понимала ее слов, но сообщение о хозяине заставило вздрогнуть. Наверное, тот самый, с
багровым лицом.
Когда старуха хлопотала у очага, с трудом, тяжело кашляя, раздувала огонь, девочка нашла нож...
Старуха спохватилась поздно.
Разъяренный Фузаил Максум бил сводницу - свою давнюю знакомую - долго. Бил ногами, топтал.
В полночь басмачи увезли два трупа в пустыню.
Фузаил Максум не представлял, что советская школьница - его последняя жертва. А впереди -
возмездие. Не представлял потому, что лидеры туркестанской эмиграции всего лишь слегка пожурили
курбаши.
В караван-сарае к вечеру становилось многолюдно. Салим ждал, когда в воротах появится человек, от
которого он хотел услышать хотя бы одно слово. Махмуд-бек ограничился легким кивком.
Во дворе шумели. Из-за места у стены дервиши затеяли драку. Драка старых, обессиленных людей
выглядела жалко. Присутствующие, особенно паломники, отворачивались, старались не смотреть на
«святых» людей. Потрясая посохами, разошедшиеся дервиши призывали в свидетели аллаха.
Запахи дыма, навоза, конского пота и визгливые крики... Махмуд-бек не мог к этому привыкнуть. Да и
усталость, нервное напряжение давали о себе знать. Секретарь муфтия спешил в прохладную комнату,
где были потертые циновки и курпачи. Если Садретдин-хан не придумает работу, можно лечь, уснуть.
Однако у муфтия бессонница. То ли от старости, то ли от нахлынувших дел и забот. Муфтий чувствует
себя нужным человеком. Это значит, никому из окружающих не будет покоя.
В последнее время муфтия подмывало сообщить о чем-то важном. Однако он сдерживался, лишь
хитро поглядывал на Махмуд-бека. Пропуская бородку через пальцы, ограничивался намеками:
«Большие дела нас ждут, сын мой. Огромные дела».
Но нынче муфтий был расстроен.
- Сын мой, - вздохнул он, - чем только провинили мы аллаха?
- Что случилось, господин?
- Беда свалилась на наши головы.
Махмуд-бек промолчал.
- Советы подняли большой шум из-за этой девчонки.
- Из-за какой девчонки?
- Фузаил Максум, негодник, увез девчонку с той стороны.
- A-а... Я и забыл об этом.
- Мы все забыли, мой сын. Советы возмущаются. Они обратились к правительству страны.
- Да... Но кто знает, что это сделали мы, а не какие-нибудь бродячие племена?
- Все беды всегда падают на головы бездомных, обиженных, - сказал муфтий, а потом другим тоном
добавил: - Племена не рискуют переходить границу. Подобных случаев не бывало.
- Что же предпринимает правительство?
- Еще не знаю, мой сын.
- Может, стоит вернуть девчонку? Прикажите Фузаилу Максуму. Он послушается вас.
- Он-то послушается. Но девчонки нет.
- Как - нет? - искренне воскликнул Махмуд-бек.
- Она ушла из жизни.
На другое утро в чайхане Махмуд-бек рассказал Салиму о судьбе сестры.
- Вот этими руками, - парень выставил широкие ладони, - я задушу, собаку.
Махмуд-бек не перебивал Салима, дал ему выговориться. Когда окончился поток горячих слов,
парень прошептал:
