Николай Борискин - Туркестанские повести
— Какие?
— Всякие, говорю. Ну, например, «противник» применит радиоактивные вещества. Сколько потребуется времени для того, чтобы произвести дезактивацию автопоезда, если…
Дулин сказал условия, очень схожие с теми, что были в задаче, которую решал старший техник-лейтенант Бытнов, когда мы рыли окопы еще в сентябре. Хорошо, что я поинтересовался, как произвести расчет, и капитан Тарусов объяснил. Теперь мне это очень пригодилось.
— Ну и фонарь со свечкой! — бросил кто-то в мой адрес.
— Вот именно со свечкой, а некоторые подзубрили азы и думают, что был бы фонарь, а свеча не обязательно, — заступился за меня Дулин.
Ребята тоже хорошо знали машину, характерные неисправности и перечень регламентных работ, но первенство присудили мне, и я чувствовал себя на седьмом небе. Додумались же — техническая викторина…
— О чем размечтался, Кузнецов? — спросил меня старшина.
— Включите меня в группу третьих номеров расчетов пусковых установок, — попросил я.
— Азарт? Там хлопцы посильней тебя.
— Я же не прошусь сейчас в боевой расчет, в викторине хочу испытать себя.
Дулин доложил капитану Тарусову, и тот разрешил. Во взводном состязании я занял второе место после Новикова. Что ж, и то дело! Саша штатным номером работает, а мне лишь иногда удается действовать в составе расчета, потому что основная моя обязанность — водить транспортно-заряжающую машину.
Мы ждали заключительного тура технической викторины — состязания лучших стартовиков. Расчет Галаба Назарова был включен в полном составе, а третьих номеров от нас выставили два — Новикова и меня. И вот техник-лейтенант Семиванов собрал солдат, допущенных к последнему рубежу испытаний.
— Подрагиваешь? — шепнул мне Саша.
— Есть маленько.
— И меня что-то трясучка одолевает. Засыплюсь — ребята живьем съедят, а косточки супротивникам выкинут. Жалко косточек, на них мои грешные телеса держатся, а в телесах — душа. Ну, душа-то, конечно, в рай без пропуска, а вот каркас из косточек жалко: съедят и добром не помянут. А я ли не желал добра, особенно новичкам-призывничкам. — И Новиков залился смехом.
Ничего себе — «трясучка одолевает». Хитрец, солидарностью хочет меня поддержать…
Вопросы были разбиты на три группы: тактико-технические данные ракеты, регламентные работы и функциональные обязанности третьего номера расчета.
— Начнем? — спросил Борис Семиванов.
— Мы готовы, — ответил Юра Тиунов. Он проштрафился и из вторых номеров был переведен в третьи. Тягаться с ним, пожалуй, трудновато.
— Кто ответит на такой вопрос: через сколько секунд после старта ракеты вступает в действие механизм ее управления?
Руки подняли Тиунов и Новиков. Я и остальные ребята смиренно потупили взоры.
— Прошу, ефрейтор, — офицер кивнул в сторону Тиунова.
— Через сорок три!
— Садись, два, — оценил Саша ответ соперника и сам назвал точное время.
— Правильно, Новиков. А теперь скажите, какова скорость осколков, поражающих цель?
Тиунов не знал. Я назвал минимальную скорость, Саша — максимальную. Больше нас не стали спрашивать по первой группе вопросов, проверяли знания у других. Потом перешли к регламентным работам. Здесь Тиунов не уступил Новикову, а я провалился: практики-то не было. Саша толкнул меня в бок: ничего, дескать, еще будут вопросы, не теряйся.
По функциональным обязанностям ни одного провала не было. Техник-лейтенант подвел итоги викторины. Первое место занял Новиков, второе присудили ефрейтору Тиунову, третье досталось мне.
— Что же ты, голова два уха, — накинулся на меня Саша, — упустил второе место?
— Пошел ты к своей бабушке-гадалке!
— Бабка моя как-нибудь сообразила бы, у тебя же коробка под смекалку больше деревенского горшка для похлебки, да наполовину еще пустотой заполнена. А природа не терпит пустоты, это ты лучше меня знаешь. Вывод: поменьше крутись около Другаренко и Родионова, побольше — около ракетной установки. Задача, — Новиков явно копировал майора Мартынова, — до переезда на новую позицию освоить регламентные работы, ибо не исключена возможность, что меня «убьют», а тебе прикажут заменить в расчете меня — лучшего третьего номера батареи! — Саша выпятил грудь и постучал по ней кулаком.
В общем-то Новиков был прав, но говорить об этом уже поздно, викторина закончилась.
Лидером батареи оказался расчет сержанта Назарова. Мы спрашивали друг друга, какие задавались вопросы, на чем сыпались ребята. Вскоре к нам подошел Федор Кобзарь со своими солдатами. Он тоже был доволен: второе место не так-то просто завоевать, тем более заново организованному расчету во главе с новым командиром.
Галаб радовался своему выдвиженцу.
— Потягаемся, Федя?
— Как?
— Кто кого, на лучший расчет. Начнем с завтрашних регламентных работ.
— А чем закончим?
— Маршем на другую позицию.
— Что ж, попробовать можно, только мы в разных взводах, а соревнование между расчетами проводится внутри взводов. Как с этим быть?
— А мы неофициально, — улыбнулся Назаров.
— Где им! — вмешался Новиков. — Взвод-то первым сзади в батарее.
— Это не имеет значения, — возразил Галаб. — Мы не со взводом будем соревноваться, а с расчетом Кобзаря.
— Как, ребята, согласны? — посоветовался Федор со своими помощниками.
Марута, Ромашкин и Тиунов не возражали.
— Кто будет арбитром?
— Бытнов.
— Нет уж, пусть наш командир взвода Семиванов.
Заспорили.
— Давайте так решим, — предложил Назаров. — Итоги обсудим сообща, ваш расчет и наш. Нормативы нам будут известны, дисциплина тоже, а о качестве работы будем говорить по оценке комбата.
На том и сошлись.
Перед вечерней поверкой батарейцев собрал капитан. Он объявил благодарность победителям технической викторины. Нежданно-негаданно получил поощрение и я. Первое поощрение! Нет, я не честолюбив, но заслужить благодарность от самого комбата не так-то просто. Слышишь, Гриша? Тебе придется взять карточку поощрений и взысканий рядового В. Кузнецова и записать своей рукой: «Благодарность».
Глава шестнадцатая
Хасан-бобо передал тревожную весть: на колхозную отару каракульских овец уже дважды нападали волчьи стаи. Старик просил отрядить несколько солдат с карабинами, чтобы истребить хищников.
Командир выделил восемь человек. Старшим назначил капитана Тарусова, состоявшего в коллективе охотников. В команду истребителей попали Герман Быстраков, Федор Кобзарь, Кузьма Родионов, я и еще три солдата. Мы сели на вездеход и направились в Карикудук.
Я сижу с капитаном в кабине. Он в меховой куртке и яловых сапогах. Шапку снял: в кабине тепло. Под сиденьем лежит именная двустволка. На поясе Тарусова патронташ. Он рассказывает мне о волках:
— Они уже давно сменили свои шубы на зимние. Теплее оделись. Под цвет зимы. Добыча теперь попадается реже, чем осенью или летом, вот они и рыщут из стороны в сторону: где зайчонка задерут, где джейрана нагонят, косулю, а то и на кабанов нападают. Только кабаны, особенно косачи, не даются им, отчаянно воюют!
По ветровому стеклу прыгала мягкая белая крупка, но неугомонные «дворники» сметали ее, отбрасывая на капот.
— Однажды, тогда я служил неподалеку от гор, мне привелось видеть такую картину, — продолжал комбат. — Идем мы по приозерной пади, заросшей тростником, и видим следы на снегу — волчьи и кабаньи. Бой был, наверно, смертельный, потому что снег выбит до земли, весь в крови. Около места побоища валяются еще не остывшие трупы трех волков — одного матерого и двух прошлолеток. Брюшины распороты от передних до задних лап. Четвертый зверь удрал, оставив за собой кровавую дорожку.
Победил секач. Он ушел в тростниковые заросли. По его следу не заметно было, чтобы его ранили. Отбился. Волки прежде всего нацеливаются на шею и плечи, а они защищены у кабана хрящом, твердым, как броня. Это спасает его не только от волков, но и от саблевидных клыков своих соперников…
Приближался Карикудук, куда я раньше ездил на водовозке. Тарусов всмотрелся в обочинные барханы, запорошенные снежной крупкой, и сказал:
— Люты в эту пору хищники! Они не щадят друг друга, борются за право стать вожаком. Много глоток остаются рваными после волчьих свадеб. Беда от зверья чабанам, нагло нападают на отары.
— Старый колодец, — притормозил я машину. — Будем заходить к Хасану-бобо или поедем прямо в колхоз?
— Нельзя обходить старика, ведь это он просил помочь. Зайдем.
Хасан-бобо устроил для своего Туя нечто вроде навеса, и верблюд, защищенный от снега, лежал, пережевывая колючку. Он повернул в нашу сторону неуклюжую маленькую голову и равнодушно посмотрел.
