Дмитрий Яблонский - Таежный бурелом
ГЛАВА 18
Костров с Наташей и Шадрин сошли с катера, направились в город.
По улицам слонялись подвыпившие матросы с американского крейсера «Бруклин».
Один из них — здоровенный, с квадратным лицом парень — подмигнул Наташе, схватил ее за руку.
Шадрин, в упор глянув на матроса, выразительно пощелкал пальцем по деревянной коробке маузера. Матросы тотчас же расступились.
— Наглеют, чувствуют безнаказанность, — со злобой проговорил Шадрин.
— Твердость и спокойствие, — сдержанно отозвался Костров.
В Гнилом углу они зашли к дяде Шадрина — старому мастеру с механического завода Флору Гордеевичу. Тот радушно их встретил, напоил чаем с липовым медом. У него на квартире и было решено устроить Наташу. Утомленная длительным переходом, она сразу же повалилась на кровать.
В партийной организации Приморья ждали Кострова. Одни знали его по ссылке, другие — по совместной работе на охотском побережье в первые месяцы становления советской власти.
Приморье, эта далекая окраина молодой Советской республики, оказалось лицом к лицу с вооруженными силами могущественнейших государств мира: США, Японии, Англии и Франции. Высадка японского десанта, прикрываемая заверениями в дружественных чувствах и намерениях, не всеми была правильно понята и вызвала разноголосицу в мнениях. Это проявилось на первом же совещании председателей Советов и секретарей партийных организаций Дальнего Востока, созванном Костровым.
У здания Совета Костров увидел тучного мужчину в отлично сшитом чесучовом костюме.
— Розов? — подходя, удивленно проговорил Костров. — Это вы работали в Благовещенске военкомом?
— Было такое дело, было…
С Розовым они когда-то сидели в одной камере в Акатуе. Потом Розов совершил удачный побег, и больше о нем не было слышно.
— Как сейчас положение в Благовещенске?
— Восстание мной подавлено. Белогвардейцы бежали в Китай.
— И вы говорите об этом так спокойно? Ведь они захватили с собой из банка на тридцать семь миллионов рублей золота и других ценностей.
Розов пожал плечами.
— А я при чем?
— За такое разгильдяйство расстреливать надо, — резко ответил Костров.
— Богдан, не горячись! Я ждал тебя как объективного человека, а ты…
— Где же вы были все эти двенадцать лет?
— В эмиграции. В Америке. А с марта семнадцатого года на Дальнем Востоке.
— Чем сейчас заняты?
— Меня отозвали в Москву, не сработались с Сухановым. Мальчишка! Узнал я, что ты едешь, и задержался. Хотелось старого друга повидать, и ты волком на меня…
Подошел Суханов.
— Все собрались, Богдан Дмитриевич.
— Идемте.
Они вошли в зал заседаний Совета.
Костров прошел к столу президиума.
— Начнем, товарищи, с Владивостока. Суханов, так сказать, на переднем крае, под огнем противника. Вот он нас и познакомит с обстановкой.
Суханов поднялся на трибуну. Рассказав о проведенной партийной организацией работе по национализации промышленности и банков, о создании Красной гвардии, он заговорил об Америке:
— Американское правительство предпринимает все, чтобы задушить нашу революцию. Колдуэлл открыто поддерживает белогвардейские банды. Присутствие адмирала Найта и крейсера «Бруклин» не случайно. Нам стало известно, что Остин Найт по поручению американских монополистов проводил в Пекине совещание представителей так называемой Дальневосточной Антанты.
— Так ли это? — с места сказал Розов. — Мне известно другое. Америка противодействует японской интервенции.
— Неправда! — обернулся к нему Суханов. — Америка уже осуществляет широкие планы политического и экономического закабаления России.
— Не преувеличивайте, — снисходительно усмехаясь, заметил Розов. — Мы должны трезво оценивать положение. Этому нас научила царская каторга.
— Видно, вас, Розов, царская каторга ничему не научила, — ответил Суханов. — То, что я говорю, подтверждается фактами. Мы осведомлены о результатах поездки князя Львова в Вашингтон. Колчаку открыт большой кредит. Колчаковская армия уже получила двести тысяч американских винтовок «ремингтон», много другого оружия.
— Ваши сведения подлежат проверке…
— Розов, не мешайте! — прикрикнул Шадрин. — Суханов, продолжайте.
— Что предлагает Центральный Комитет партии? Напоминаю апрельскую телеграмму Ленина Владивостокскому Совету. — Вынув из бокового кармана бумагу, Суханов прочел: — «Мы считаем положение весьма серьезным и самым категорическим образом предупреждаем товарищей. Не делайте себе иллюзий: японцы, наверное, будут наступать. Это неизбежно. Им помогут, вероятно, все без изъятия союзники. Поэтому надо начинать готовиться без малейшего промедления и готовиться серьезно, готовиться из всех сил. Больше всего внимания надо уделить правильному отходу, отступлению, увозу запасов и железнодорожных материалов. Не задавайтесь неосуществимыми целями. Готовьте подрыв и взрыв рельсов, увод вагонов и локомотивов, готовьте минные заграждения около Иркутска или в Забайкалье. Извещайте нас два раза в неделю точно, сколько именно локомотивов и вагонов вывезено, сколько осталось. Без этого мы не верим и не будем верить ничему…»
Слово взял Костров:
— Для некоторых из нас, видимо, Япония все еще рисуется такой же, какой была в прошлом, когда фрегат «Паллада» гостил на рейде Нагасаки. Той Японии, о которой писал Гончаров, уже не существует. Поэтому-то Япония и выбрана американскими монополистами как ударная сила интервенции, получившая для этой цели уже большие кредиты. Натиск контрреволюционных войск на Дальнем Востоке при помощи японцев усилился. Несмотря на противоречия, о которых здесь говорит Розов, достигнуто соглашение между США и Японией. Это же факт! Перед РСФСР поставлен ультиматум: либо воюйте с Германией, либо нашествие японцев при помощи Антанты… Чего же вы, Розов, ломитесь в открытую дверь, вносите сумятицу в партийные ряды? Надо ускорить эвакуацию, деятельно готовиться к переходу на нелегальное положение. Нам, большевикам, не нужен пафос шляхтича, умирающего в красивой позе со шпагой: «Мир — это позор, война — это честь». Декларация меньшевистского правительства Дербера широко популяризируется в США. Уже открыто говорят о Сибири как о колонии американских монополистов…
После совещания Костров с Сухановым пошли на митинг Тихоокеанской эскадры.
— Да, иного выхода нет… Надо с орудий снять замки, а форты взорвать. Понимаете, чтобы в случае беды интервенты были лишены защиты со стороны моря, — говорил дорогой Костров.
— Нелегко уговорить моряков…
Суханов закашлялся. На носовом платке проступили пятна крови. Костров вспомнил Ольгу, покачал головой:
— Передохнуть бы вам следовало.
— Сейчас не время.
— Давно это с вами?
— После тюрьмы…
— Хоть, пока я здесь, передохните. Ружье за плечо — и в лес.
— Неплохо. Люблю на зорьке у таежного озерка посидеть.
— Вот и езжайте.
— Не выйдет, Богдан Дмитриевич, затоскую по делам и через день прибегу сюда.
Митинг моряков Тихоокеанской эскадры проходил в просторном дворе морской крепости.
Суханов рассказал о сложившейся обстановке, о мерах, которые следовало принять, и объявил, что форты береговой обороны должны быть взорваны. Моряки стоя слушали сообщение председателя Совета.
Первым попросил слова боцман Коренной:
— Мы верим тебе, товарищ Суханов, но в таком деле на пароль полагаться нельзя. Документ положь на стол! Шутка ли, братцы, форты взорвать? Ответ перед Россией кто держать будет? Мы! На чью совесть ляжет вечный позор, если в таком деле произойдет ошибка?
Пришлось прервать митинг.
Пока Костров и Дубровин беседовали с моряками, Суханов поехал в Совет за телеграммой Ленина. Когда он вернулся, Гаврило Коренной оседлал нос старыми очками, перевязанными ниткой, и, водя указательным пальцем по телеграфному бланку, стал вслух читать. Притихшие моряки стояли подтянутые, сосредоточенные. Коренной вернул телеграмму Суханову.
— Ясно, братцы!.. Драться будем, как в Порт-Артуре!.. Мы их проучим по всем статьям… Останусь жив, погляжу, как «Бруклин» якорную цепь будет выбирать… Ни в жизнь не поверил бы, что я, боцман Гаврило Коренной, буду рвать форты да еще отступать, но спорить не время: Ленин приказывает.
С митинга Суханов с Костровым возвращались на рассвете. Моряки правильно их поняли. Телеграмма Ленина принята к исполнению, действия Совета одобрены. Интервенты не смогут воспользоваться крепостью, боевые форты будут приведены в негодность.
На Тигровой улице Костров и Суханов стали прощаться.
— Идите отдыхайте, — сказал Костров.
— Надо в Совет. Там меня дожидается Янди, чех — командир чехословацкого отряда Красной гвардии.
