Юрий Рытхэу - Полярный круг

Лавочник страшно удивился, когда я попросил у него карандаши. Запас у него был небольшой, и я все купил. «Этот товар, — говорил мне один из американцев, — среди туземцев не популярен. Если Вы собираетесь на нем заработать, то заранее предсказываю — вылетите в трубу!» А я ему говорю, что это карандаши сегодня — самая нужная вещь для эскимосов Советской страны. Но еще больше он поразился, когда я объяснил, что я учитель и собираюсь обучать грамоте жителей Наукана. «Как! — он вскричал. — Учить грамоте этих дикарей? И вы уверены, что у вас что-то получится?» «Послушайте меня, — сказал он мне на прощание, — я не симпатизирую большевикам, но дам вам совет — не тратьте попусту время и отправляйтесь к себе в Россию национализировать женщин. Иначе вам уже ничего не достанется». Каков гусь, а? — Георгий Сергеевич посмотрел на капитана.

— Сейчас бы его сюда, голубчика, — усмехаясь произнес Тихон Иванович. — Да посадить его рядом с Наноком. И сказать ему — вот что наделали карандаши с эскимосами!

— Трудное время было, — произнес Георгий Сергеевич. — Мой приятель, который работал в Янранае, решил карандашную проблему по-своему. Недалеко от селения, где он открыл школу, американцы когда-то вели разработку графита. Он все об этом разузнал, сам побывал на заброшенных шахтах, привез куски графита и собрал родителей. Он показал им, как устроен карандаш, раздал графит, и на следующий день все ученики явились со своими карандашами. Что это были за карандаши! Настоящие произведения искусства, украшенные резьбой, гравировкой, инкрустированные моржовым клыком. Некоторые сшили чехольчики из выбеленной нерпичьей кожи и украсили бисером. В музей бы такой карандаш!

— Это был бы великолепный экспонат! — заметил Нанок.

— Чтобы знать, что нужно для музея, — прежде всего надо хорошо знать историю, — продолжал профессор. — Ты спрашивал про этот карандаш?

— Нет, — смутился Нанок.

— А потому что сам не знал, что были такие карандаши, тетради, сшитые оленьими жилами из чайных оберток, с корешками из обрезков старого уккенчина — плаща из моржовых кишок… В Нэтене учительствовал другой мой знакомый, Ваня Козлов, так он приспособил вместо классной доски старый заржавленный руль от какого-то потерпевшего крушение корабля. Этот руль служил крышкой для мясной ямы, а он сделал из него орудие просвещения!

— Удивительное было время! — заметил капитан. — Как вспомнишь, голова кружится — на такую высоту поднялись! Кстати, Нанок, слышал я много раз: когда Амундсен зимовал у мыса Якан и поваром у него служил твой земляк Какот, он взял на воспитание двух девочек — дочку кэнискунского торговца Чарльза Карпентера, наполовину эскимоску, и дочку Какота. Эти девочки потом учились в Копенгагенском университете. Интересно было бы о них узнать.

— Сам Амундсен писал об этом в своих книгах, — подтвердил Георгий Сергеевич.

— Постараюсь узнать что-нибудь, — обещал Нанок.

Нанок поднялся на мостик. Земля была по правому борту. Высокие берега, голые, покрытые уже порыжевшей травой. Лишь кое-где по берегам потоков зеленела трава. Многочисленные снежные заплатки спускались прямо к морю. На галечной гряде у кипящего прибоя лежали древесные стволы, лишенные сучьев и коры, сохли ракушки, длинные петли морской капусты, медузы вперемешку с пустыми пластмассовыми бутылками, картонными коробками, жестянками, ящиками.

Мелькнула небольшая полярная станция, световой маяк, отдыхающий в дневное время, небольшой птичий базар. За высоким мысом открылась галечная коса, за ней угадывалась лагуна. Когда-то сирениковцы жили здесь. Потом местом своего нового обитания они выбрали прибрежную тундру, перерезанную полноводным потоком. Река текла с водораздела, где все реки разделяются: одни текут в анадырскую сторону, на юго-запад, а другие — на северо-восток, в Берингово море, и служат нерестилищами для красной рыбы.

Эти места издревле облюбованы эскимосами. Здесь в изобилии водился кит — главная добыча отважных морских охотников. Моржовая охота тоже процветала, хотя и не так, как в Беринговом проливе. Два лежбища обеспечивали прибрежных жителей едой на зиму — коса Руддер и остров Аракамчечен.

Незадолго до революции шаман Аккр объявил остров Аракамчечен обиталищем Духа моржей. Сам же Аккр стал как бы его представителем на земле. Изредка чаплинцам и сирениковцам все же дозволялось бить моржа на островном лежбище, но самое ценное надо было отдавать шаману — моржовые бивни и лучшие кожи. Это наглое и разбойничье присвоение острова возмутило прибрежных эскимосов. Аккра арестовали и вывезли с острова.

Сиреники расположены между двумя мысами. Сначала показался красивый скалистый мыс, юго-западная граница Сиреников. Рулевой протянул Наноку бинокль. Домики стояли на возвышении. У подножия горы виднелось огромное скопище пустых железных бочек, издали похожее на толпу людей. Среди одноквартирных домиков стояли новые, двухэтажные. Позади домов синели горы.

Кузовкин и Менов поднялись на мостик.

Капитан вполголоса отдавал приказания. Судно заметно снизило ход и словно ощупью приближалось к берегу. Глубина резко уменьшилась.

— Придется стать далеко от берега, — извиняясь, произнес капитан. — Мы в эту навигацию уже нарвались на мель. В бухте Румилет. На карте там обозначена одна глубина, а в действительности оказалась другая. Коса шла от берега. Промеры мы ведем галсами, и эта коса, видимо, попала, между ними. Пришлось звать на помощь. А договор об оказании помощи первым пунктом ставит условие: без вознаграждения — нет спасения.

С грохотом в воду ушел якорь, и корабль остановился.

Ветром его развернуло бортом к поселку.

Моторная байдара, прыгая на волнах, полным ходом приближалась к судну.

Пока она делала круг, Нанок рассмотрел на корме Николая Асыколя, своего земляка по Наукану, переселившегося в Сиреники. Они были одногодки, вместе пошли в школу. Асыколь на байдаре выглядел старше и солиднее. Он переложил румпель и сделал знак мотористу снизить скорость.

Байдара на малом ходу подошла к борту и мягко ткнулась носом. Матросы бросили конец.

— Здравствуй, Тихон Иванович! — крикнул Асыколь капитану.

Матросы осторожно опустили в байдару пожитки Менова и Нанока.

Асыколь пристально поглядел на Нанока:

— Здравствуй. Ты мало изменился.

— Зато ты солидно выглядишь, — ответил Нанок.

— Что делать, — улыбнулся Асыколь, — двое детей, семья…

— Уже двое детей? — удивился Нанок.

— А чего тут? Еще будут.

Байдара отошла от корабля и взяла курс на берег.

На капитанском мостике стоял Тихон Иванович. На прощание он крикнул в мегафон:

— Через неделю буду проходить мимо. Если надо забрать вас, позвоните начальнику гидробазы Юрию Матвеевичу!..

Асыколь продолжал с любопытством смотреть на Нанока.

— А ты не женился еще?

— Нет.

— Что же ты так?

— Не успел.

— На это время всегда найдется, — тоном умудренного опытом человека заметил Асыколь.

Берег приближался. Пестрая и оживленная толпа заняла галечную гряду, подступив к прибою.

Громкие крики встречающих уже слышны были на байдаре. Нанок посмотрел на Георгия Сергеевича. В глазах профессора блестели слезы. Любят и помнят на Чукотке первых учителей, подаривших людям не только знания, но и подлинную дружбу.

Менову не дали прыгнуть на берег. Рослые юноши в длинных непромокаемых торбасах вошли в воду и подняли на руки профессора.

— Товарищи, товарищи, — растерянно бормотал Георгий Сергеевич. — Я сам. Извините, отпустите…

Но парни вынесли профессора на высокое, сухое место и только там бережно поставили на землю.

Библиотекарь Анна Македонова повела гостей в отведенный для них дом.

По крутой дороге поднялись к домам. Прошли мимо здания Дома культуры.

— Здесь наша библиотека, — тоном экскурсовода рассказывала Македонова, — и наш маленький музей. Мы ждем от вас, товарищ Нанок, советов и помощи. А на семь часов вечера назначена встреча с вами, Георгий Сергеевич.

На пригорке стояло длинное здание с двумя крыльцами.

— Это наша гостиница, — сказала Македонова, — а рядом — вертолетная площадка.

Комната оказалась небольшой, но чистой, уютной, окна выходили на большой луг.

— Отдыхайте, — деловито сказала Анна, — через полтора часа зайду. Обедать будете у меня.

Македонова жила в двухквартирном домике, занимая одну половину. В комнате на полу лежала великолепная медвежья шкура, а вместо табуреток были расставлены выбеленные временем огромные китовые позвонки.

Аня представила мужа — молодого застенчивого парня с рыжеватой бородкой.