Юрий Гончаров - Волки
– Ну и где же они, почему же их не дали? – спросил он с ехидцей у Авалиани про ордена, заранее наслаждаясь тем, какую тот понесет ахинею.
– Как не дали? Почему не дали? Дали! Но потом назад взяли. Почему? Я тебе скажу – почему. Иди ко мне поближе, я тебе скажу…
Наклонившись через стол, Авалиани, хотя никого не было поблизости, одни пустые столики и стулья, с опасливым видом метнул налево-направо взгляды и свистящим шепотом проговорил Косте в самое лицо:
– Потому что я князь!
– Ну? – не сдержал улыбки Костя.
– Ты не веришь? – Авалиани, выкатывая крутые белки, зло пристукнул кулаком по столу. – Я тебе докажу! Авалиани не врет. Авалиани никогда не врет! Конечно, в паспорте так не написано. Я тебе по-другому докажу. Поедем на Кавказ, в Грузью! За билет я плачу! Поедем в мою деревню, спросишь стариков – кто такой Арчил? Они тебе скажут: син Георгия Авалиани. А кто такой Георгий Авалиани? Они тебе скажут: князь был, бото́ни! Землю имел, вино делал, тридцать пастухов в горах отары пасли! На каждый праздник в нашем доме пир шумел. Сто гостей приходило. Двести гостей приходило! Вино пили, песни пели, из ружей стреляли… Щедрый был князь: Сам любил пожить, другим хорошо делал. Его каждый кхрма как отца родного любил. Ты знаешь, кто это – кхрма? По-нашему – это нищий. Батрак. Пролетарий. Когда отец умер – все батраки за ним в могилу при́гали, чтоб их вместе закопали, – вот как они его уважали! Теперь ты видишь, что я тебе правду говорю? – выгибая на лбу тугие морщины, с жестким выражением глаз спросил Авалиани. – Нет, ты не видишь! Хорошо, я иду за билетом…
Авалиани стал неуклюже подниматься, высвобождая из-под стола ноги.
– Офицьянт! Скажи, когда на Кавказ первый поезд?
– Я не справочное бюро! – огрызнулся набриллиантиненный парень, щелкавший в отдалении на счетах.
– Хам! – презрительно сказал Авалиани. – Грубый человек. А еще соревнуешься за звание! Хорошо, я сам узнаю…
Он энергично зашевелил ногами, запутался в скатерти и едва не стащил ее со стола.
– Успокойтесь, сядьте, отсюда на Кавказ поезда не ходят, – остановил его Костя.
– Почему не ходят? На Кавказ отовсюду ходят! Кавказ – это Кавказ! Туда сто дорог. Я тебе покажу, какой был наш дом. Где я малшыком жил. Ты увидишь, какой это большой дом. Ворота железные! Ты знаешь, кто железные ворота в деревне имел? Только бото́ни! Князь! Я его любимый син был. Я должен был в черкеске ходить, на имеретинском скакуне ездить… Вот как я должен был жить! А где моя черкеска? Где мой скакун? Вот моя черкеска! – потряс он лацканы трепаного пиджака. – Мой отец стал бы горько рыдать, он оторвал бы себе бороду, если б увидел, какую одежду носит его любимый син… А если бы он узнал всю мою жизнь!..
Авалиани обхватил голову руками и со стоном закачался на стуле.
– Син князя, князя Георгия Авалиани, из-за куска хлеба забавлял публику на арэне цирка! Совсем маленький малшык, он хотел совсем маленький кусок хлеба… О, мой отец, мой бедный отец! Как хорошо ты сделал, что еще прежде этого закрил свои глаза…
Слезы ручьем текли по бороде Авалиани.
Кажется, была самая пора уходить.
– Почему ты спешишь? Разве тебя ждет ревнивая жена? – возмутился Авалиани, когда Костя стал решительно с ним прощаться. – Мы только начали говорить, а ты уже спешишь! Разве так пируют друзья? Мы еще ничего не успели друг другу сказать!
Он схватил Костю за руки и стал усаживать обратно за стол.
– Я объясню твоей тете! Она не будет сердиться… Пойдем к ней сейчас! Мы ей скажем: спокойной ночи, тетя! Не надо волноваться! А потом назад придем. Шашлык закажем. Ты мой гость, я тебе обещаю – будет шашлык! Хороший шашлык, совсем как в Грузьи… Из молодого барашка! У них есть молодой барашек, я знаю… Им надо только деньги дать!
Авалиани всколготился не на шутку. С него даже хмель сошел.
Убедившись, что Костю не усадить за стол, он вознамерился идти его провожать, чтобы засвидетельствовать «тете», что племянник ее провел вечер абсолютно благопристойно и не заслуживает порицаний.
Что было с ним делать? Он был неотвязен и не хотел понимать обращенных к нему слов. Если бы еще он был пьян и плохо стоял на ногах – его можно было бы просто оставить в ресторанном зале, а то он держался совершенно твердо, с полным соображением.
– Спасибо, князь! За цирк, за угощение – за все спасибо! Но тетя, понимаешь – тетя! – повторял Костя уже на улице, отрывая от себя руки Авалиани, пытавшегося его обнять. – Старый человек, с больным сердцем… Мы ее напугаем, если придем вместе так поздно… Тебя она никогда не видела, пока я ей объясню…
– Что значит – напугаем? Разве я такой страшный? Разве от меня можно пугаться? – не слушал Авалиани. – Мы только зайдем, скажем: здравствуй, тетя! Это мы! Не надо волноваться, вот твой племянник! Все – зер гут, полный порядок! Нормаль!
С превеликим трудом, но Косте все же удалось отлепить его от себя.
Авалиани помрачнел, замолк.
– Передавай мой привет своей тете! – бросил он Косте уже в спину, совсем трезвым и каким-то насмешливо-спокойным голосом.
Гениям надо творить в бронзе
Сверкающий электрический кофейник кипел. Баранников, с сонным помятым лицом, без пиджака и ботинок, в пестрых носках, сидел на столе рядом с кофейником и хмуро слушал телефонную трубку.
– Вы просто не все сделали!
Трубка пищала тоненьким голоском Буратино.
– Да-да, не все… Надо искать. Я еще раз повторяю – важнее этого сейчас ничего нет… Что? Подключите еще людей… Как это – откуда? Не мне же об этом думать! Что? Ну, вот видите, оказывается, можно… Да-да. Да…
Наверное, еще не меньше десяти раз повторил Баранников свое сухое, металлическое «да».
– Шарапово. Ша-ра-по-во, – произнес он по слогам. – Да, есть сведения. Будто бы у каких-то девок… Хорошо. Немедленно докладывайте. Буду ждать.
Положив трубку, Виктор с долгим сладким зевком потянулся, выбросив руки в стороны, медленно слез со стола – как человек, превозмогающий предельную степень утомления и слабости.
– Спал? – спросил Костя с шутливой укоризной.
– Да вот… – как бы извиняясь, признался Баранников. – Прилег на полчасика, а провалялся… – он глянул на часы. – Ого! Хорошо, что звонки разбудили… Сейчас заварю кофе. Кофе, знаешь ли, это эликсир жизни…
Он бухнул в кофейник чуть ли не всю пачку, покрутил ложкой во вздувшейся пене.
– Не много ли? – вскинул Костя брови.
– По рецепту Фиделя Кастро. А уж он-то в кофе понимает… Ты из дому? Как там Валет?
– Часов в семь я его кормил. А как он сейчас – аллах его знает. Позвони ему по телефону.
– Надо его продать, – задумчиво сказал Баранников. – Сдохнет пес, жалко. Отличная родословная. Шестьдесят рублей! Это он еще совсем щенком стоил. А теперь так и все сто можно взять… Ты это что? – с удивлением вгляделся он в Костю. – Никак – того, кирнул?
– Пришлось.
– Развлекаешься? Так-так… – в свою очередь укорил Баранников. – Театры, такси, женщины, рестораны… А с кем – можно поинтересоваться? Кого это вы «закадрили»?
– Кого тут у вас «закадришь»! Во всем городе – одни престарелые богомолки…
– Не скажи, не скажи!.. – перебил Баранников так, как будто сам он был бог знает каким ловеласом, «закадривать» составляло его излюбленное занятие и в здешней его практике имелось уже немало такого, чем он мог погордиться перед Костей. – Это ты еще не успел оглядеться. Мы, конечно, не столица, не Париж там какой-нибудь и даже не ваши Подлипки, – до них нам, конечно, далеко, но и тут, брат, такие девы водятся…
– То-то и видно! Насколько я понял – и, кажется, правильно, – еще ни одна женская нога не переступала порога твоей хижины…
– Это говорит только о моем неумении разумно распределять время. Горю́, понимаешь ли, на работе. А все остальное откладываю на потом. Да, а время бежит! Бежит время… – сказал он философически, нюхая над кофейником пар.
Из нижнего ящика письменного стола Виктор вытащил распотрошенную пачку рафинада, фаянсовую чашку. Поискал еще, в самой глубине ящика, – нашел граненый стакан.
– Это я тебе. Налить?
– Наливай.
– Так кто же все-таки она?
– Отстань ты! Во-первых, не она, а он. И вообще, это, как говорится, личная жизнь и к делу не относится… У тебя что нового?
– Да ничего особенного… – вяло ответил Виктор, макая в горячий кофе кусок сахара и обсасывая его. – УГРО трудится… Позванивают время от времени. Но пока – без особых достижений. Николай Чунихин вот исчез…
– Считаешь, что скрылся?
– А черт его знает! Нигде нет. Возможно, и скрылся. Подожду еще, не отыщется – объявлю всесоюзный розыск… Мать его, Олимпиада, опять была. Сама прискакала… Назвала село, якобы он там у девок гулял. Да врет, конечно! Ладаном тут навоняла – едва не задохнулся… Чуешь, до сих пор запах?
– Мне сейчас только запахи определять! – сказал Костя саркастически, отхлебывая горячий кофе. – Что же она еще рассказала?
