Михаил Соколов - Искры
— Хорошее решение. А… с чем восставать?
Леон неохотно оторвался от газеты и начал рассказывать о положении дел…
3
На следующий день в Совет пришел Егор Дубов и сообщил, что в город прибыл артиллерийский дивизион и что фронтовую сотню казаков хотят разоружить. Лука Матвеич стал расспрашивать у него о настроении казаков, но Егор Дубов замялся, смущенно ответил:
— Командира проводили домой, меня назначили командиром.
— Так с этого бы и начинал! — воскликнул Леон.
Только на днях он по просьбе Егора Дубова ходил к фронтовикам в казарму, разговаривал с ними о положении в стране, а затем порекомендовал избрать казачий революционный комитет и послать его представителей в Совет.
Казаки после того долго спорили, наконец избрали казачий комитет, без упоминания слова «революционный», а Егору Дубову поручили поддерживать связь с Советом.
Леон и это считал большим успехом. Однако именно с этого и началось. Командир артиллерийского дивизиона, узнав о решении казаков-фронтовиков, доложил по начальству и прислал Егору Дубову требование: распустить комитет и сдать командование сотней законно назначенному командиру. Егор Дубов посоветовался с Леоном и продиктовал писарю ответ. В нем говорилось, что казаки-фронтовики не подчиняются командирам пехотных солдатских частей. Тогда командир артиллерийского дивизиона прислал фронтовикам ультиматум: или они немедленно сложат оружие, или будут расстреляны из орудий. А Пахом сообщил Егору Дубову, что атаманцы получили приказ атаковать фронтовую сотню, если она не сложит оружия и не покинет города.
— Ну вот, — закончил Егор Дубов свое сообщение, — и заколебались мои казаки. Одни предлагали сдать оружие, другие советовали разъехаться по домам, третьи настаивали атаковать батарейцев и атаманцев. Три часа спорили и ни к чему не пришли. И тогда я решил: «А обману батарейцев, скажу, мол, комитет распущен». Так и ответил.
Лука Матвеич выслушал его и недовольно покачал головой.
— Зря вы так ответили! — с сожалением сказал он.
— Тогда будем рубаться, — отчеканил Егор Дубов. — Налетим сегодня же ночью на батарею и отымем пушки.
«А это замечательная идея: отнять пушки и повернуть их против самодержавия», — подумал Лука Матвеич и, посоветовавшись с Леоном, предложил Егору Дубову произвести налет на артиллерийский дивизион.
Пришел дед Струков и с ним высокий крестьянин в серой поддевке. Сняв треух, дед Струков с важностью сообщил:
— Докладываю Совету: мужики слободы Лисичной арестовали старосту, волостного старшину, писарей, язви их, и всех посадили в сарай, а еще организовали крестьянский комитет по революционным делам. Так что, как я есть уполномоченный Совета, я выполнил наказ сполна. А это и есть самый председатель крестьянского комитета, — указал он на крестьянина, — Никанор Бурмистенко.
Лука Матвеич встал из-за стола, пожал руку Никанору Бурмистенко, а Леон обратился к членам президиума:
— Товарищи, я предлагаю предоставить место в Совете рабочих председателю Лисичинского революционно-крестьянского комитета товарищу Бурмистенко. Есть желающие высказаться?
— Предоставить! — послышалось в ответ.
Президиум решил предоставить место в Совете Никанору Бурмистенко и Даниле Подгорному для поддержания связи с крестьянством. А вечером на заседание Совета пришли солдаты-батарейцы и сообщили об аресте своего командира и о том, что они Избрали солдатский комитет. Их приветствовали и ввели их представителя в Совет.
После заседания Лука Матвеич и Леон пошли пить чай в смежную с залом комнату, где была кухня, но повар предложил им обед.
— Мы сами решили варить обеды для депутатов и желающих. Можно это делать? — спросил он.
— Можно, можно, и даже нужно, — ответил Лука Матвеич, а когда повар пошел наливать борщ, сказал Леону: — Хорошо дела идут, хлопче. Собери завтра всех членов комитета, вызови по телефону Чургина, Александрова. А Кошкину поручи связаться с Москвой. Поторопи условной телеграммой Вихряя в Тифлисе, чтобы оповестил Кавказский комитет о нашем выступлении в ближайшее время.
— Я написал уже туда, что как только настанет время…
— Это время уже настало.
На объединенном заседании губернского комитета РСДРП совместно с представителями местных комитетов Лука Матвеич предложил Югоринскому, Юмовскому и Александровскому комитетам начать подготовку политической стачки с расчетом перевести ее в вооруженное восстание.
Ряшин попросил слова и неожиданно сказал:
— Мы за самовооружение народа для охраны завоеваний революции от черных банд, но мы не можем взять на себя ответственность за открытое вооруженное выступление пролетариата в настоящий момент. Нас сегодня могут разгромить.
— Кто это «вы»? — спросил Леон.
— Я и Кулагин.
— Что вы предлагаете? — спросил Лука Матвеич.
— Я предлагаю подождать, пока выступят рабочие большинства основных промышленных центров страны, и тогда решить вопрос о нашем выступлении.
Наступило молчание. Никому не хотелось верить в то, что Ряшин в такой решительный момент опять повернул к меньшевикам, но не верить было нельзя. «Подлая душа. Какая подлая душонка!» — мысленно возмущался Леон и гневно сказал:
— Я предлагаю: во-первых, немедленно исключить Ряшина из членов Югоринского комитета, куда мы ввели его после покаянного заявления и восстановления в правах члена партии, и, во-вторых, целиком одобрить предложение Луки Матвеича.
— Я вполне присоединяюсь к предложению Леона, — сказал Чургин.
— Я тоже, — заявил Александров.
Ряшин встал. Лицо его налилось кровью, черные глаза засветились злыми огоньками. Однако он внешне спокойно обратился к собранию:
— Я предупреждаю вас всех, что браться за оружие сейчас ни в коем случае нельзя. Как можем мы выступать одни? Нас разобьют в первый же час нашего выступления. Что же касается моего пребывания в комитете, то вас здесь большинство, и вы можете решать так, как вам угодно. Могу добавить: лучше я не буду членом комитета, наконец членом партии даже, но зато я не буду виновником ваших безрассудных дел.
Лука Матвеич поднялся, достал из чемодана газеты и, вернувшись на свое место, бросил их на стол перед Ряшиным.
— В Харькове, рядом с нами, в Чите, Киеве и в других городах рабочие демонстрируют вместе с воинскими частями. В Тифлисе, Сухуме, Варшаве и Риге, Минске и Пскове, Пятигорске и Екатеринодаре происходят волнения среди солдат и восстания среди войсковых частей, — стоя, говорил он взволнованным голосом. — Лифляндская губерния и ряд городов объявлены на военном положении. В Самаре, Владикавказе, Одессе, Николаеве, Костроме, в сотнях больших и малых городов уже возникли Советы рабочих депутатов, Советы солдат и казаков. Газеты «Русь» и «Слово» спорят о том, удастся ли правительству созвать даже Государственную думу, и говорят, что «…теперь надо думать о создании правительства, которое могло бы созвать Думу». А вы, — исподлобья кольнул Лука Матвеич Ряшина презрительным взглядом, — вы, меньшевики, всю свою тактику построили на том, чтобы сдерживать рабочий класс, призывая его ждать лучших времен. — Он помолчал, точно с мыслями собирался, нахмурил седые брови и тихо сказал:
— Как уполномоченный Центрального Комитета объявляю об исключении Ряшина из югоринской организации за систематический подрыв единства партии и как дезорганизатора… Прошу вас покинуть совещание, господин Ряшин.
— Диктатор! Ты ответишь перед партией за свой бонапартизм! — негодующе выкрикнул Ряшин и ушел.
— Перед большевистской партией — не думаю, — бросил ему вслед Лука Матвеич и, обведя всех ясным взглядом, заключил — Итак, товарищи, есть одно предложение: повести немедленно практическую подготовку к политической стачке с тем, чтобы перевести ее в вооруженное восстание. Если других предложений не будет, давайте перейдем к обсуждению задач каждого комитета в отдельности.
Других предложений не было.
Глава шестнадцатая
1
Снег шел с утра до ночи, неторопливый, крупный, и в течение трех дней завалил улицы, дворы и домики рабочих поселков сугробами по самые крыши. А потом пошел дождь и в два дня превратил улицы в реки воды.
Лука Матвеич думал: «Чудеса в природе начались! Декабрь, а на дворе весенний дождь, и даже воздух как-то по-весеннему пахуч и свеж».
Он стоял возле окна и смотрел на город, затуманенный завесой дождя… Через несколько дней рабочим дружинам предстоит ворваться в него и захватить административные учреждения. Удастся ли это? Поддержат ли югоринцев рабочие других заводов, шахтеры? Поднимутся ли крестьяне окружных хуторов и слобод? Когда начнется и начнется ли восстание в Москве, в Петербурге и стоит ли ждать его? Быть может, лучше начинать здесь, на месте, пользуясь тем, что воинские части настроены революционно? Когда лучше начинать, кому вверить командование дружинами?
