Николай Борискин - Туркестанские повести
— Посмотри, — сказал он. — Подойдет?
Это был чертеж навеса, вернее, цветной рисунок, выполненный довольно искусно.
— Здорово! — похвалил я Виктора. — Показывал комбату?
— Не успел. Только что закончил рисовать. Я давно прицеливался, обмозговывал, пока наконец не нашел то, что искал.
— Так пойдем же к Тарусову! — заторопил я химинструктора.
— Дома он, неудобно беспокоить. Целый день мы ему глаза мозолим, а тут еще вечером: «Здрасте…»
— Пойдем, Виктор! — настаивал я. — Нина Демьяновна в институт уехала, Рита, наверно, у Вали Лесновой. Так что капитан один. Не по пустому делу побеспокоим. Пошли.
Другаренко еще раз критически посмотрел на рисунок. Ему что-то не совсем нравилось в нем.
— Ладно, пойдем, — решил он. — Если что не так, комбат подскажет.
Мы постучались.
— Войдите, — донеслось из квартиры.
Маленькая прихожая, коридор, кухонька, дверь в спальню. Капитан сидел за кухонным столом и что-то писал, заглядывая в книгу. Рядом стакан чая, логарифмическая линейка. Увидев нас, комбат, одетый по-домашнему, что еще больше молодило его, спросил:
— Вызывает комдив?
— Нет.
— Что-нибудь в батарее случилось? — тревожно всматривался он в наши лица.
— Нет, товарищ капитан, мы решили вас побеспокоить по личному делу, — сказал Другаренко. — Вот я тут кое-что придумал… Посоветоваться пришли… Извините, от дела оторвали вас…
— Так, так, — всматриваясь в рисунок, кивал комбат. — Значит, по личному вопросу? А ведь это замечательно сказано: «По лич-но-му!» Важное общее дело люди начинают считать личным. Честное слово, здорово! Я посмотрю более внимательно, а завтра в это же время приходите ко мне. Хорошо?
И вот мы снова у Тарусова.
— Давайте-ка, ребята, договоримся: в этом балахоне, — капитан подергал за борт своей пижамы, — вы будете называть меня Павлом Петровичем, а я вас по имени. Идет?
Мы промолчали: по ошибке назовешь его завтра Павлом Петровичем — врежет по самую защелку…
— Ну ладно, это дело десятое. Займемся чертежом. — Он сел между нами, взял остро отточенный карандаш и продолжал: — Великолепное предложение, Виктор! И от жары, и от дождя укрытие. Только вот здесь громоздко, а тут высоковато. Как думаешь? — Карандаш чиркнул по продольной бетонной плите, на четверть срезал стойки железного каркаса. — Штанги надо заменить легкими угольниками, тогда конструкция будет подвижней. Верно? — И на полях рисунка появился угольник. — И еще: боковины сделаем откидными. Не возражаешь? Очень хорошо.
Капитан потер от удовольствия руки, встал и включил электроплитку.
— А теперь и чайком можно побаловаться. С чем будете — с вареньем или конфетами? Лучше с вареньем: в столовой-то вам его не дают. Нина Демьяновна готовила, — напомнил Тарусов, открывая двухлитровый баллон.
На стене висела фотография дочки. Улыбка — от бантика до бантика на косичках. Должно быть, когда фотографировали, показали что-нибудь смешное.
Лишнего в квартире Тарусовых ничего не было, но и пустой она не выглядела. Мне особенно понравилось двуствольное охотничье ружье. Я подошел к стене, где оно висело поверх ковра. На цевье медная пластинка с надписью:
«Мастеру стендовой стрельбы, победителю окружных состязаний — П. П. Тарусову».
— Папа, папа, — прозвенел в прихожей голосок Риты, — вот и мы!
Я оглянулся и увидел капитанскую дочку в сопровождении Вали Лесновой.
— Можно? — спросила девушка, остановившись у входа в кухню.
— А-а, Ритуля, Валентина Сергеевна! — обрадованно воскликнул капитан. — Добрый вечер! Пожалуйста, проходите. Кстати пришли, а то мы, мужчины, собирались чаевничать, а стол не можем сервировать. Помогите-ка нам, тетя «телерадиографист».
Рита залилась смехом:
— Ой, папка, какой ты смешной! Я и то научилась говорить. Радио-теле-графист! Правильно?
— Чудесно, доченька. Помоги-ка Валентине Сергеевне.
— Пойду я, товарищ капитан. Чай пила в столовой…
— Нет, нет, — запротестовал Тарусов. — А ну, хлопцы, — подмигнул он нам, — поухаживайте.
Мы не знали, как ухаживать.
— Э-э, да вы, я вижу, парни из робкого десятка. Валя, давайте ваш беретик и принимайтесь раскладывать варенье. — Капитан осторожно подтолкнул девушку к столу. — Вот так. Ритуля, неси хлеб и нож!
Загремела посуда, тоненько засвистел чайник. Валя сервировала стол, налила пять маленьких пиалушек чая.
— Пожалуйста! — Она чуть наклонила пышноволосую голову, нешироко развела руки и улыбнулась большими синими глазами. Может быть, вот так мило она приглашала гостей дома, в своей семье, а может, только мечтала об этом, и теперь эта мечта доставляет ей удовольствие.
Я сделал неожиданное для себя открытие: Валя красивее Людмилы. Не оттого ли это, что Люда слишком далеко от меня и образ ее стушевывается расстоянием и временем? Потихоньку достал фотографию, на которой она прислонилась к белому стволу березки. Мысль, что Валя все-таки чем-то симпатичнее, смутила меня: болван, только вчера писал ей, душу открыл нараспашку, а сегодня сравнивать взялся…
Нас пятеро за столом. Валя рядом с малышкой, капитан возле меня, а Виктор за мной, в самом углу. Сел он туда не без умысла. Загородившись чайником, рисовал Валю. Мне он показал кулак: молчи!
— А мы тут занимались рационализацией, Валентина Сергеевна. — Тарусов взял Витькин чертеж и стал объяснять Лесновой устройство будущего навеса.
Сам случай пришел на помощь моему другу. Он рисовал девушку в профиль, с чуть наклоненной головой. Чтобы создать ему условия, я приподнялся и заслонил его от капитана, поддакивая, где надо и не надо, то Лесновой, то комбату.
— Да что же это я, — спохватился Тарусов, — вместо чаепития техническую конференцию открыл. Берите, друзья, варенье, масло, хлеб…
— А ты почему чай не пьешь, Виктор? — спросил хозяин дома.
— Как? Уже вторую пиалу, — нагло соврал тот.
Я поспешил налить ему.
— А я уж думал, не нравится, — благодушно заметил капитан.
Чтобы доказать обратное, Другаренко схватил пиалу, хлебнул и дико вытаращил глаза.
— Хи-хи-хи, — уронила смешок Рита. — Дядя обжегся. Смотрите, смотрите, аж слезы брызнули… Хи-хи-хи…
Я хотел поддержать юную хозяйку, но только было хмыкнул, как получил тумака в бок: Витьке не до смеха.
— Ну как ваша учеба? — обратился Тарусов к Вале. — Кажется, вы в техникуме связи? — О, капитан дипломат. Он же знает, что она учится на последнем курсе. Просто отвлекает внимание от неловко чувствующего себя Другаренко.
— Если не кривить, то тяжеловато, — ответила Леснова. — Особенно сейчас…
Дрогнул голос. Погрустнели глаза. Валя опустила голову. И капитан, и я знали, почему она сказала «особенно сейчас». Все Бытнов… Но Тарусов и тут не сплоховал:
— Еще бы не тяжеловато! — поспешно воскликнул он. — Служба, учеба. И не просто учеба, а на дипломном году. Это не шуточки. Молодец, Валентина Сергеевна! Дадим отпуск — и все будет в порядке. Может, вам сейчас чем-нибудь надо помочь?
Валя покачала головой, вздохнула и тихо ответила:
— Нет, не беспокойтесь, Павел Петрович.
Кризис миновал. Другаренко поднялся и показал законченный рисунок Лесновой. Первой соскочила с места Рита. Она выхватила у Виктора лист бумаги и, прыгая на одной ножке, радостно закричала:
— Ой, ой, как вылитая! Кра-си-ва-я! Пап, правда?
Портрет и в самом деле получился удачным. Валя смутилась, а капитан заметил:
— Я-то думал, ты и вправду чаем был занят, выручал, когда обжегся… Оказывается, вот оно что! Похоже, очень похоже.
— Витя, подари мне, пожалуйста, рисунок, — попросила Валя.
— Я в красках попробую, на холсте, а этот вместо натуры пойдет. Подожди недельки две.
От капитана уходили все вместе.
— Портрет я по памяти нарисую, — шепнул мне Виктор, — а этот рисунок надо Акимушкину отнести.
Мы проводили Валю и заглянули в окно «бога электричества». Оттуда, как всегда, доносился Колин голос:
…Может быть, она ответитНам с то-бой…
Виктор приподнялся на цыпочки, опустил в форточку свой рисунок, и мы отпрянули к стене. Дзинькнула гитара, умолк голос, и тотчас распахнулась занавеска.
— Айда! Пора на вечернюю поверку.
Мы побежали, оставив Колю Акимушкина в радостном неведении.
После переклички вышли покурить.
— Где вы пропадали? — полюбопытствовал Саша Новиков. — Все углы обыскал, нигде не нашел.
— У комбата чаевничали. — И Другаренко рассказал о проведенном вечере, умолчав лишь о Валином портрете.
— Обжегся, говоришь? — засмеялся Саша. — Это пустяки. А вот со мной был случай…
Новиков на всякие случаи свои случаи припоминал. Правда, водился за ним грешок — чужое себе приписывать, но мы согласились послушать. Пускай поговорит.
