У старых окопов - Борис Васильевич Бедный
— Легкомысленный все-таки он человек! — доверительно сказала Нюся, забывая о своей вражде к Варе перед лицом новой опасности.
Варя тотчас согласилась и подумала, что Нюся не лишена проницательности, зря только завела она печальный альбом.
С решительным видом к Варе подошел незнакомый тракторист из карпенковской бригады и склонил перед ней голову в изысканном поклоне, точь-в-точь так, как это делают гусары в исторических фильмах, когда приглашают танцевать помещичьих дочек. Тракторист был маленький и очень серьезный, от волос его сильно пахло одеколоном. Варе совсем не хотелось танцевать, но от маленького тракториста вместе с запахом цветочного одеколона исходила такая уверенность в своей неотразимости, что отказать ему было просто невозможно.
Танцевал маленький тракторист скверно, но недостачу своего умения с лихвой восполнял отменной вежливостью. Каждый раз, толкнув Варю плечом или наступив ей на ногу, он извинялся и говорил, что во всем виноват заведующий ремонтной мастерской, который всю прошлую зиму продержал его в ночной смене и не дал пройти курса обучения в школе танцев. Под конец Варя прямо-таки возненавидела заведующего и всю его ремонтную мастерскую.
В перерыве между танцами к Варе подкралась Федосья, подмигнула ей и повела головой в сторону маленького тракториста, который стоял поблизости, курил длинную папиросу и старательно отгонял рукой дым.
— Так, девонька, так! — заговорщицки зашептала Федосья, все еще полагая, что Варя следует ее советам. — Покажем Алешке, почем сотня гребешков!
«Легко тебе рассуждать, — подумала Варя. — На ноги никто не наступает!»
Баянист заиграл снова. Алексей быстро пересек «пятачок», направляясь к Варе.
— Станцуем? — спросил он высоким ломким голосом, и у Вари почему-то стало тепло на сердце и сразу куда-то запропала вся обида.
Она пожалела, что стала такой слабовольной, и сказала назло себе:
— Не хочется что-то…
— Пойдем, а то лесопосадчицы всех наших девчат по танцам забили… За бригаду стыдно!
Алексей сам усмехнулся своей не очень-то удачной хитрости. Варя совсем близко от себя увидела его красивые белые зубы, вспомнила давешние подозрения и живо спросила:
— Ты в городе мороженое ел?
— Ел… А что? — опешил Алексей.
— Эскимо?
— Нет, с вафлями.
Нюся во все глаза смотрела на них, не понимая, что происходит.
— А с кем ел? — продолжала выпытывать Варя, не давая Алексею опомниться.
— Сначала вдвоем с Карпенко были, а потом механик подошел…
— Механик не считается! — наставительно сказала Варя. — Пойдем танцевать!
Маленький тракторист проводил Варю поскучневшими глазами и склонился в гусарском поклоне перед Нюсей.
Варя с Алексеем танцевали молча. Алексей любил Варю веселой и терпеть не мог, когда у нее был такой вот, как сейчас, задумчивый и строгий вид, словно она все время к чему-то прислушивается или решает очень важную для себя и совершенно неведомую другим задачу. В такие минуты Алексей не знал, что ему делать, чувствовал себя возле Вари лишним и даже немного побаивался ее.
Меж тем веселье на «пятачке» разгорелось не на шутку. Даже Федосья, несмотря на свою неприязнь к мужскому полу, пустилась в пляс с пожилым заправщиком из карпенковской бригады. Вспомнив молодость, она лихо притопывала каблуком и все приговаривала: «Вот как плясали в наше время! Вот как!..» А Нюся танцевала с маленьким трактористом и каждый раз, сталкиваясь на «пятачке» с Варей и Алексеем, хохотала так звонко, будто ее щекотали.
— А почему мы молчим? — спохватилась вдруг Варя. — Или все слова уже сказали?
Алексей обиделся:
— Тебе скучно со мной?
— Нет, что ты! Просто странно все это…
Варе и в самом деле показалось вдруг очень странным, что всего каких-нибудь три месяца назад она совсем не знала Алексея, а теперь он стал ей так дорог. А ведь ее могли послать на работу в другую бригаду, и она сейчас тихо-мирно трудилась бы там, даже не подозревая, что разминулась в жизни с Алексеем.
— Это безобразие все время танцевать с одним человеком! — возмущались лесопосадчицы за спиной Алексея и Вари. — И как им не надоест?
— Обабился наш Алешка!.. — громко сокрушался Пшеницын.
Пестрая звеньевая предложила спеть. Пары смешались, девчата окружили баяниста.
— Алеша, идите и вы к нам, — позвала звеньевая.
— Нашли певца! — отмахнулся Алексей. — У меня козлетон!
Нюся хихикнула, радуясь унижению Алексея, а Варя благодарно сжала его руку. Алексей изучающе покосился на нее и неожиданно для себя самого сказал упрямо:
— А впрочем, давайте спробуем: может, на этот раз что и получится.
Варя выпустила его руку, и Алексей, не оглядываясь, отошел от нее. «Побоялся самостоятельность свою утерять!» — догадалась Варя. Обиды на Алексея не было. Варю только удивило, что он может обращать внимание на такие пустяки.
Хор пел не очень-то складно. Лишь один девичий голос, чистый и высокий, взмыл над песней и одиноко парил в вышине, не спускаясь к разноголосому хору, но и не в силах поднять его до себя. И может быть, поэтому, хотя песню пели веселую, Варе сделалось беспричинно грустно. Так почему-то все чаще стало приключаться с нею в последнее время, после того как Алексей вошел в ее жизнь.
Вспомнилась вдруг мать, умершая, когда Варе было всего пять лет, и старшая воспитательница детдома Раиса Петровна, которая всегда невольно всплывала в памяти Вари, стоило только ей подумать о полузабытой матери. Раиса Петровна ко всем в детдоме относилась одинаково строго и справедливо, но Варе всегда казалось, что та как-то выделяет ее, может быть, даже любит, а не показывает этого лишь в воспитательных целях, чтобы никого не обидеть и не вызвать зависти. И учительницы в школе, где училась Варя, тоже были справедливые и хорошие. Но все дело в том, что и в детдоме и в школе вместе с Варей жило и училось еще много других детей, и, разделенная поровну между всеми, маленькой Варе доставалась не такая уж щедрая доля согревающей душу ласки.
4
Варя и не заметила, как ушла со стана. В степи было просторно и привольно: хватило бы места для многих молоденьких учетчиц со всеми их раздумьями и воспоминаниями.
Поникшая, давно отзеленевшая трава мягко шуршала под ногами. Потревоженный Варей, от корней травы поднимался уснувший запах пресной соломы и лежалой пыли. Белой извилистой рекой раскинулся овраг, доверху налитый густым молочным туманом. Еще издали со стороны оврага тянуло строгим осенним холодком и прочной стоялой сыростью, как из погреба. Дороги в город не было видно, но она угадывалась по светлячкам машинных фар, бездумно летящим взад и вперед низко над землей.
На стане спели одну песню, шумно покритиковали друг друга и начали вторую, опять веселую.
Недалеко от Вари зашуршала трава и
