Илья Маркин - На берегах Дуная
С высоты по танкам в упор били две немецкие пушки. Из-за шоссе стреляло еще несколько орудий. Их снаряды с треском рвались возле танков. Тридцатьчетверки, отстреливаясь, медленно пятились назад.
Бахарев понял, что противник сумел закрепиться и теперь придется силой сбивать его с высоты. Он хотел поднять роту в атаку, без танков ворваться на высоту и овладеть ею, но все стрелковые взводы лежали под сильным пулеметным и автоматным огнем противника. Вспыхнул еще один танк. Остальные поспешно отходили в кукурузу. Сейчас перед противником остались только рассыпавшиеся по всему полю пехотинцы.
Бахарев прилег в маленькую канавку. Над головой взвизгивали рикошетные пули, нарастающим воем сдавливая воздух, проносились снаряды и рвались где-то позади.
Слезящимися глазами он пытался рассмотреть, что делалось впереди, но чернокоричневый дым застилал все поле. Свист пуль прижал капитана к земле. В горле пересохло, и звонко стучало в висках. На мгновение Бахареву показалось, что все кончено и ему никогда не удастся встать с этого проклятого поля. Он правой рукой потянулся за лопатой, но земля дрогнула, в лицо ударил горячий воздух и над головой тоскливо запели осколки.
Задыхаясь, Бахарев вскочил, но тут же упал. Воздух вскипал от пронзительного пересвиста.
Впереди виднелись ноги в сапогах со стоптанными каблуками. Совсем рядом виднелись еще чьи-то ноги в обмотках и новеньких ботинках; одна обмотка размоталась, и хозяин ее, видимо, не замечал этого.
«Упадет ведь, когда побежит», — подумал Бахарев и сразу же вспомнил, что он командир роты, что ему подчинены десятки людей и что за этих людей он отвечает не только перед командованием, но и перед своей собственной совестью. А сейчас эти десятки людей лежали под губительным огнем противника и каждую минуту обрывалась жизнь то одного, то другого.
Он рывком вскочил на ноги и, ничего не видя, во весь голос закричал:
— Огонь! Пулеметы, огонь! Автоматчики, огонь!
Попрежнему взвизгивали пули, урча проносились над головой снаряды, пороховые газы мешали дышать, но Бахарев ничего не слышал и не чувствовал. Перед его глазами были только солдаты его роты, которые вразброс лежали на кукурузном поле.
— Первый взвод, огонь по восточным скатам высоты! — не замечая, что он стоит во весь рост, кричал Бахарев. — Второму и пулеметному — по окопам на гребне высоты! Третий взвод, огонь по насыпи!
Со всех сторон доносились винтовочные выстрелы, к ним присоединилась дробь автоматов.
Солдаты словно опомнились от сна и стреляли, стреляли без конца, кто — лежа на земле, кто — привстав на колени, кто — сидя, поджав ноги. Все кукурузное поле окуталось сизыми дымками и полыхало выстрелами.
— Телефон, товарищ капитан, телефон, — радостно крикнул Анашкин.
Бахарев облегченно вздохнул; позади Анашкина два связиста устанавливали телефон.
— Комбата, — подскочив к ним, рванул трубку Бахарев. Он приник к аппарату. Теперь провод связывал его с большой жизнью, с целым миром.
— Артиллерии, товарищ майор, дайте огонь артиллерии! — задыхаясь, выкрикивал он, мучительно ожидая, что провод вот-вот порвется и его рота снова будет отрезана от батальона, от всех наступающих войск.
— Даю, Толя, даю, — услышал он близкий и сейчас такой родной голос. — Сейчас саперы придут, разминируют и с танками — вперед! Один не атакуй, только с танками. И соседи атакуют.
Бахарев передал трубку телефонисту, привстал на колени и осмотрелся по сторонам. Его рота вырвалась далеко вперед, уступом огибая высоту.
К полю неубранной кукурузы, где, поспешно окапываясь, лежали взводы Бахарева, артиллеристы выкатывали пушки. Две уже успели развернуться и беглым огнем били по противнику. Позади пушек виднелась маленькая группа людей. Впереди нее, пригнувшись, бежал офицер. Бахарев узнал неутомимого Минькова.
Как ни силен был огонь стрелков Бахарева и артиллеристов, противник не прекращал яростного обстрела.
Привстав, чтоб лучше рассмотреть, откуда бьют вражеские пулеметы, Бахарев увидел перед высотой беспорядочное нагромождение камней. Это были остатки разрушенных домов. Использовать их как укрытия сейчас было нельзя. Вражеская артиллерия, ведя огонь по танкам, почти сровняла их с землей.
Всматриваясь в груды камней, Бахарев замер от изумления. Возле крайней развалины, где темнело какое-то углубление, привстала маленькая фигурка в белой рубашонке с двумя черными ленточками помочей на плечах и в коротких черных штанишках. Фигурка выпрямилась, мелькнули босые ноги, и Бахарев увидел мальчика лет шести или семи. Его лицо, очевидно запыленное, было совсем темным. Он спокойно прошел несколько шагов, что-то рассматривая на земле. Обстрел с той и другой стороны не стихал. Еще яростнее вели огонь пулеметы и автоматы, в разных местах беспрерывно рвались снаряды.
Бахарев бросился вперед, намереваясь немедленно подхватить мальчика и отнести его в безопасное место. Но едва он добежал до ближнего пулемета, как рядом с ним протопали тяжелые шаги и впереди замелькала высоченная фигура в короткой шинели, с неуклюже размахивающими руками. Это бежал Анашкин. В несколько прыжков он подскочил к мальчику, схватил его и, прижав к груди, помчался обратно. Позади него метнулось пламя. Анашкин споткнулся, свалился на бок, но тут же выпрямился и побежал еще быстрее. Из-под его рук виднелись две босые ноги, на груди темнела черноволосая головка.
Анашкин прыгнул в глубокую воронку.
— Ах, постреленок ты этакий, — тяжело дыша, бормотал он и прижимал мальчика к земле, — что ты бродишь-то невесть где, мать-то, небось, волосы рвет на себе!..
— Не ранило? — подполз к нему Бахарев.
— Слава богу, не задело. Целехоньки оба.
— Быстрее в тыл его и старшине передайте, чтобы отправили в ближайшую деревню.
Мальчик обвил руками шею ефрейтора и, прижимаясь к нему всем телом, с любопытством осматривался. Анашкин прижал его к груди и, пригибаясь к земле, побежал через кукурузу.
Бахарев рукавом шинели вытер вспотевший лоб и облегченно вздохнул. Эта сцена, длившаяся не больше минуты, до дрожи взволновала его.
— Атакуем? — подбежал к нему командир танковой роты капитан Кисленко.
Бахарев взглянул на затянутую в комбинезон стройную фигуру танкиста, и ярость от только что пережитой опасности с неудержимой силой охватила его.
— Что же ты, договорились вместе, а сам драпанул! — сурово проговорил он, не имея сил сдерживать накипевшую обиду.
— Минное поле, понимаешь, две машины потерял… — ответил танкист.
— Две машины… Две машины… А у меня могли всю роту положить.
Стонущий гул артиллерии заглушил их слова. Они стояли друг против друга — оба рослые, один в расстегнутой шинели, другой в замасленном комбинезоне — и укоряли друг друга. Бахарев никак не мог простить танкисту, что его экипажи в самое трудное время отошли и оставили стрелков без поддержки, а Кисленко доказывал, что он поступил правильно, спас от напрасной гибели своих людей и боевые машины, но никак не мог подобрать убедительных слов для объяснения этого.
— Где прикажете проходы делать? — прервал их подбежавший Миньков.
— Один вот здесь, прямо у тех воронок, а еще два левее, — показал Бахарев и обернулся к танкисту: — Вас устроят проходы в этих местах?
— Безусловно, — согласился Кисленко, — только пошире.
— Строго по норме, — успокоил его Миньков и побежал к саперам.
— Ну, ладно, капитан, не злись, — миролюбиво проговорил Кисленко, — нам ведь с тобой немало еще придется горяченького хлебнуть. Как думаешь высоту-то брать?
— Вот артиллерия обработает — и в атаку, — холодно ответил Бахарев.
— А знаешь что, давай-ка десантом.
— Десантом? — переспросил Бахарев.
Предложение Кисленко понравилось Бахареву, но он еще никак не мог успокоиться и упрямо возразил:
— Нет, уж мы лучше по-старому. Не хочу своих людей в мишени превращать.
— Какие мишени? — удивился танкист. — Мы же с тобой еще вчера об этом говорили.
Бахарев знал, что Кисленко прав. Во время подготовки наступления они вместе продумывали различные варианты действий и договорились при возможности захватывать опорные пункты противника выброской десантов на танках. Они заранее распределили, кто на какой машине должен ехать, и все люди в роте знали, где кому сидеть при действиях танковым десантом.
— Вот и бог войны, — показывая в сторону, сказал Кисленко, — он нас огоньком поддержит.
Бахарев увидел вприпрыжку бежавшего командира батареи капитана Саушкина, и обида с новой силой закипела в нем.
— Хороши! Лучше некуда, — ворчал он, — все вы перед боем хвастаетесь: мы поддержим, мы обеспечим, все для пехоты, а чуть прижало — и в кусты.
