Евгений Дубровин - Дивные пещеры
– Ничего, – сказала она, – здесь многие в сапогах танцуют.
– Я оттопчу вам ноги, – пробормотал главный бухгалтер.
– Не бойтесь, – сказала серьезно девушка, – я водила лошадь, когда месила кизяки, и умею уворачиваться от копыт.
Рудаков улыбнулся. Ему стало легко и непринужденно.
– Так пойдемте? – Она требовательно смотрела на него снизу вверх.
– Пойдемте.
Девушка взяла его за руку и проскользнула в толпу танцующих. Она поднялась на цыпочки, положила руки на плечи главного бухгалтера. Они стали топтаться в такт музыки.
– Меня зовут Ниной, – сказала девушка. – А вас?
– Семен… Семен Петрович…
– Откуда вы взялись?
– Из леса.
– Вы… какие-нибудь дезертиры или бандиты?
– Что-то наподобие. Пираты.
– Но река замерзла.
– Мы ледяные пираты.
Рудаков забыл уже, когда шутил с женщинами, и сам удивлялся, что у него получалось.
Нина имела привычку смотреть прямо в глаза. Они у нее были зелеными, чуть продолговатыми, как у горянки. Узкое платьице обтягивало еще не сформировавшуюся фигурку. Лицо у Нины в хрустальном свете люстры выглядело очень бледным, почти голубым. Волосы какого-то неопределенного цвета. Пыльного что ли, пепельного…
Громов и человек из центра танцевали рядом. У них получалось значительно лучше, чем у главного бухгалтера. Особенно у Геннадия Александровича. Тот ловко выделывал па, делал замысловатые движения руками. Лицо его оживилось, белый свитер приятно оттенял румянец на щеках. Брюнетка старалась от него не отстать. На них смотрели.
Когда аккордеонист кончил играть, Нина осталась возле Рудакова.
– Я вас не отпущу, – сказала она. – А то сразу уведут. У нас тут бабье царство.
– Меня не уведут, – сказал Семен Петрович.
– Вы себе не нравитесь?
– Нет.
– Напрасно. Вы вполне видный мужчина. Вам бы только живот убрать.
Рудаков невольно покосился на свой живот. Действительно, арбуз что надо. И вообще, что она нашла в нем? Уже давно главбуху женщины не говорили комплиментов…
Блондинка и брюнетка тоже после танца не отпустили своих кавалеров.
Танцевали до перерыва. Аккордеонист положил инструмент на стул, вытер пот со лба рукавом. Все время он посматривал на Семена Петровича, и Рудаков не удивился, когда паренек направился прямо к нему.
– Выйдем, – хмуро кивнул аккордеонист в сторону двери.
– Зачем? – спросил главный бухгалтер, хотя прекрасно знал зачем. Сам не раз так делал в молодости.
– Поговорить надо.
– Пойдем, – спокойно сказал Рудаков, шевельнув плечами.
Внутренне он усмехнулся. Для полноты впечатлений не хватало только драки. Если бы часов пять назад, когда Рудаков сидел в бухгалтерии в своих сатиновых нарукавниках и вертел ручку арифмометра, ему сказали, что он будет драться из-за зеленоглазой девчонки с пепельными волосами, главбух не посчитал бы нужным даже улыбнуться.
– Петя, ты смешон, – сказала Нина строго. – Иди выпей чаю и успокойся.
Аккордеонист злобно посмотрел на Рудакова, но послушно ушел, бормоча себе что-то под нос.
– Ухажер? – спросил Семен Петрович.
– Так… – обронила Нина.
– Эй, – сказал Громов громко. – Путешественники и ваши дамы! Как вы смотрите на шашлык?
– Откуда шашлык? – удивился Семен Петрович.
– От медведя, – усмехнулся главный инженер. – Ну так как?
– Положительно – смело ответила Нина.
– Тогда одеваться и на улицу! – скомандовал главный инженер.
Женщины побежали в палату одеваться, а мужчины пошли к машине. У дверей главбуха тронул за рукав аккордеонист. Он курил, небрежно привалившись к косяку.
– Слышь, фраер, – прошипел брошенный ухажер. – Ты больше здесь не появляйся, а то ноги повыдергиваем.
– Посмотрим, кто кому, – бросил Рудаков. Почему-то ему 6ыл приятен и этот взъерошенный обиженный мальчишка, и эта глупая перепалка из-за зеленоглазой девчонки.
В машине разместились с трудом. Нина села рядом с Рудаковым, втиснулась между ним и дверцей, обхватила для устойчивости Семена Петровича за шею рукой. Главбух отвернулся в сторону, чтобы не дышать на девушку водкой.
Оказалось, что у шофера Толи есть все для шашлыка: и мясо, и специи, и даже шампуры. В невысоком ельничке разожгли костер, выпили по стаканчику ради знакомства и стали жарить шашлыки. Женщины весело смеялись.
Для них, пленниц заброшенного в снегах санатория, новые знакомые, костер, шашлыки казались неожиданно свалившимся волшебством.
Нина все время держалась возле Семена Петровича: то попросит его подержать шампур, то разрезать на ладони луковицу.
Потом они пошли собирать сушняк. Было тихо, и голоса у костра, треск пламени разносились далеко по лесу. Над соснами повисла огромная яркая луна. Ее свет был так силен, что черные тени на белом снегу, если слегка прищурить глаза, казались солнечными.
Рудаков шел следом за Ниной, легко скользившей между елками, и временами закрывал глаза, настолько все казалось ему нереальным.
– Вот еще сук… А вот какая большая палка, почти дерево! Возьмите, Семен Петрович! Откуда дровишки? Из леса, вестимо! – Нина собирала сучья и клала их на руки главного бухгалтера. От сучьев пахло сухой землей, травой и земляникой – зима не смогла вытравить летние запахи, от Нининых рук, когда они оказывались перед лицом Рудакова, – теплой комнатой и влажным козьим пухом (пуховые домашние варежки!).
Они ушли довольно далеко. Голоса совсем перестали быть слышными. Вдруг Нина остановилась, подбила снизу локтем руки главного бухгалтера, и сучья полетели в снег.
– Что вы делаете? – удивился Рудаков.
– Ну их! Хватит! Надоело! Давайте лучше знакомиться. Садитесь.
Они сели на кучу сучьев.
– Расскажите о себе. Только честно. Без вранья. Начинайте.
– Начинайте вы, – сказал Семен Петрович.
– Нет вы! Я же первая попросила.
– Что я вам могу рассказать… – Рудаков задумался. Вся жизнь промелькнула у него перед глазами. Он не нашел в ней ничего интересного, заслуживающего внимания молодой девушки.
– Мне скоро пятьдесят два года, – сказал Семен Петрович занудным голосом, каким обычно рассказывают биографии на собрании. – Я работаю главным бухгалтером на заводе стиральных машин. Женат, имею детей. Что еще? – Рудаков задумался. – Наград не имею… За границей не был. Морально устойчив. Пью умеренно.
– Это плохо, что пьете умеренно, – покачала головой Нина. – Значит, вы скучный, расчетливый человек. Все непьющие люди зануды, если не хуже. У них слишком много времени, чтобы все продумывать. Непьющие все знают, всех поучают. А пьющий вечно занят: когда пьет – ищет смысл жизни, а когда трезвый – думает, как бы опохмелиться. Ну как вам нравится моя философия?
Семен Петрович рассмеялся.
– Странноватая. А вы пьющая?
– Нет. Я страшная зануда. Поэтому и пригласила вас на танец, потому что вы показались мне хмельным и веселым. Как Стенька Разин. Вы знаете, что вы похожи на Стеньку Разина?
– Я? Ну что вы!.. Никогда бы не подумал.
– Да. Вы такой мощный, молчаливый, и на лице у вас решительность и сила. А еще вы похожи на дуб. Вы проживете сто лет. Или сто три.
Семену Петровичу стало неловко. Никто из женщин не говорил о нем так даже в молодости. Да и не только женщин, вообще…
– А теперь вы расскажите о себе, – поспешил главный бухгалтер перевести разговор.
– Наклонитесь поближе.
Рудаков послушно нагнул голову.
– Какая у вас крепкая шея…
Нина обвила его шею руками и поцеловала в губы. Потом она резко отвернулась и обхватила колени руками. Наступила тишина. Слышно было, как потрескивают елки да иногда с шуршанием, скользя по ветвям, падали шишки. Лунный свет обтекал их фигуры, темную кучу хвороста и устремлялся в танцующую искорками даль.
– Мне двадцать пять, – глухо сказала Нина. – Это я на вид такая щуплая… А на самом деле я старая… Целых двадцать пять… И остался еще один…
– Чего один? – не понял Рудаков.
– Год.
– Чего год?
– Жить…
Рудаков хотел рассмеяться, но что-то удержало его. Он дотронулся до Нининого плеча.
Девушка сжалась, спрятала лицо в колени. Семен Петрович, который не убрал руку с плеча Нины, почувствовал, как задрожала ее спина. Послышались сдавленные звуки.
Его знакомая глухо смеялась. Рудаков отдернул руку. Что за странная девушка! И вдруг он понял, что это не смех, а задушенные рыдания.
Семен Петрович совсем растерялся.
– Ну что вы… Что за мысли… Вы совсем молодая. Подумаешь – двадцать пять… Вам еще жить да жить…
Нина вдруг разогнулась и посмотрела в лицо Рудакова.
Глаза ее были сухими.
– Разве вы не знаете, что это за дом? – спросила она.
– Какой дом?
– Наш санаторий.
– Нет… – пробормотал главный бухгалтер. – Я думал, самый обыкновенный… Хотя…
– В этом санатории каждый знает свой срок, – строго сказала девушка. – Знаю и я свой. Это туберкулезный санаторий.
