Иосиф Герасимов - Скачка
Прокурор области — ранг высокий, да ведь и на этом месте многие зарывались, черт-те что творили, но Лось не мог, он был человеком идеи, сам ведь незаслуженно срок отбывал — это все свершалось когда-то на глазах Петра Петровича... Как же мог Найдин не верить Зигмунду? А вот Светка этого не поняла, скорее всего и не поймет никогда, если в башку ей что втемяшится... Ишь, чертовка какая, обучилась тарелки бить, обругала отца! Разве он не готов был ей помочь?
Весь день он лелеял в себе обиду, к обеду не вышел, а когда вечером неожиданно без стука отворилась дверь и на пороге возникла Светлана, сказала сурово: «Ну, хватит губы дуть!»,— он обрадовался, включил настольную лампу, чтобы увидеть ее лицо. Она была бледна.
— Что ты хочешь? — спросил он.
— Хочу, чтобы мы с тобой побывали у Кругловой. Она тебя чтит, а мне одной трудно будет.— И вдруг чуть не всхлипнула:—Я не могу проиграть... Понимаешь?
В Синельник выехали утром.
По обе стороны дороги раскинулись поля в густой зелени озими, и над ней трепетал воздух; он становился синим вдали, и невозможно было обнаружить границу между зеленью и синевой — одно естественно переходило в другое. Над дорожным полотном стелилось марево, потому казалось — впереди лужи, хотя на самом деле было сухо.
Вот из-за этой самой дороги и разгорелся весь сыр-бор с Антоном... Петр Петрович помнил, как тут строили. Он раза три приезжал в Синельник, видел бригаду рабочих, видел, как они, крепкие, мускулистые, в рваных майках или худых рубахах, но в шляпах, тут трудились — в чаду, не боясь жара, палящего солнца; у них был каток, был к самосвал, за рулем того и другого сидели люди из бригады, каждый из них умел водить эти машины и поэтому при необходимости мог подменить другого. Они приходили сюда чуть свет и заканчивали поздно вечером. Петр Петрович удивлялся их выносливости. Он и с этим самым Урсулом беседовал несколько раз; тот говорил медленно, перекатывая, как леденец во рту, мягкое «л»; лицо его состояло как бы из крупных блоков: прямой лоб, большой нос словно сливался с полными губами, всегда потрескавшимися, подбородок выдвинут. Из Урсула трудно было слово выдавить, да и другие отмалчивались. Петр Петрович наблюдал за ними, зачарованный четкостью их казалось бы неспешных, но точных движений, и восхищался, глядя, как вырастает полотно дороги. Это и была истинность труда человеческого, где все так обдумано и рассчитано, что дело словно бы само по себе делалось. Конечно, правильно, что взяли бригаду приезжих — профессионалов, своих людей на это не отвлекли, да своих и не было...
Блеснула излучина реки, еще немного, и они въедут на мост, а там, за рощицей, начнется усадьба подсобного хозяйства. Прежде чем выехать, Петр Петрович позвонил Кругловой, предупредил, что будет. Ему показалось — она сделалась неприветлива с ним, долго молчала, может быть, даже хотела отказать в свидании, тогда он твердо спросил:
— Куда заехать: в контору или домой?
— Лучше домой,— сказала она, и Найдин услышал слабый вздох.
Они не доехали до бывшего дома управляющего, хотя колонны его уже были видны, остановили автобус. Возле зеленой калитки ждала их Вера Федоровна. Она была в белом отглаженном платке, лицо ее отливало румянцем, это Петр Петрович отметил про себя, подумал: наверное, все же Кругловым здесь неплохо живется.
— Здравствуй, Вера. Дочку-то мою знаешь?
Круглова поклонилась, ответила:
— Давно видела. Девочкой.— Но руки Светлане не подала, открыла калитку, сказала: — Проходите.
Они двинулись по дорожке, выложенной плиткой, мимо грядок к крыльцу с балясинами по краям, крашенными в голубой цвет, и, пройдя сени, вошли в комнату. В ней было прибрано, отсвечивал тускло телевизор, диван застелен дешевым гобеленовым покрывалом, на столе — синяя ваза с полевыми цветами. Да, Вера Федоровна их ждала. Но не только она. Стоило ей сказать: «Садитесь, Петр Петрович»,— как из соседней комнаты вышел Иван Иванович. Был он в чистой рубахе, застегнутой на все пуговицы под самое горло, посмотрел на пришедших хмуро, хотя и поклонился, и сел в углу на скрипнувший стул; правая рука обвисла беспомощно, а левую Иван Иванович положил на колено — она была темна, груба, как подошва.
— Молочка? — спросила Вера Федоровна.
— Можно,— согласно кивнул Петр Петрович.
— Меду?
— И медку можно.
Пока Вера Федоровна ставила на стол крынку с молоком, стаканы и миску с сотами, истекающими золотисто-желтым медом, Петр Петрович весело оглядывал то хозяйку, то хозяина и неожиданно громко сказал:
— А что это вы нас так?.. Словно мы вам грязи в дом нанесли? Ишь, нахмурились!
Вера Федоровна вздрогнула, что-то попыталась пролепетать, но Петр Петрович не дал, сказал:
— У тебя же, Вера, все на лице. И ты, Иван, сидишь, будто к тебе с обыском явились. Я ведь неприветливых хозяев не люблю. Встанем вот сейчас со Светкой и уйдем.
Иван Иванович смутился, кашлянул, но тоже ничего внятного произнести не смог, пробормотал:
— Так ведь...
Но Петр Петрович уже отпил молока из стакана, зачерпнул ложкой меда и как ни в чем не бывало похвалил:
— Хорошо однако! — И тут же повернулся к Вере Федоровне, сказал: —Ну, вот что, матушка. Ты знаешь: на суде я не был, с сердцем валялся. И Надежда не была, к вот — Светлана... Так что ты уж, будь добра, поведай нам, что ты там говорила и какие на то были причины. По тебе, Иван, вижу: приезда вы нашего опасались. Так сразу хочу сказать — опасаться не надо. Я к вам, как и был,— со всей душой, так и остался.
— Да что вы, Петр Петрович,— махнула рукой Вера Федоровна, и глаза ее стали наполняться слезами, но она сумела себя побороть, сцепила пальцы рук так, что костяшки побелели.— Я знаю... Вы, Петр Петрович, со злом не придете.
Светлана посмотрела на нее и, видимо, желая помочь Кругловой, спросила:
— Вы что, видели, как Антон взятку брал? Сами видели?
Но Вера Федоровна не взглянула в сторону Светланы, будто дочь Найдина вообще для нее не существовала., она смотрела только на Петра Петровича.
— Я показала на суде то, что надо...
— Как это «надо»?—усмехнулся Петр Петрович.— На суде показывают, что видели или твердо знают. Вот про это Света и спрашивает.
Тут вмешался Иван Иванович; он резко встал, прошел к столу, сказал зло:
— Ты, Петр Петрович, генерал. А деньги когда-нибудь такие, как эти шибаи получили, в руках держал? Ни хрена не держал! Вон Вера — бухгалтер и то эдакой суммы в наличности не имела. Я всю жизнь трублю, на самосвале ворочал, да и видел, как люди горбатятся, но чтобы такие деньги... Да кто их запросто так людям отдаст?
— Мы сейчас не об этом,— сказал Петр Петрович.— Это ты, Иван, в сторону уводишь. По закону они получили или не по закону? Суд посчитал — по закону. И твоя жена им эти деньги начисляла. Вот пусть она тебе скажет. Как?
— Законно,— кивнула Вера Федоровна.
— А я такого закона не признаю! — взвился Иван Иванович.— Когда одним можно столько-то... А другие — гнутся, гнутся, по копеечке собирают. Ты сам мне пенсию чуть ли не за христа ради отбил. Порядок?
— Утихомирься! — прикрикнул Найдин.— Не о том речь сейчас. Я видел, как те люди работали. Дорога заводу и району обошлась дешевле, чем положено. Платили по четыре рубля за квадратный метр, по государственным расчетам все семь полагалось... Они мастера. А мастер должен хорошо получать. Да не против богатства, добытого человечьим трудом, надо воевать, а против бедности или против бездельных денег... Ну, это другой спор! И я не о тех людях сейчас пекусь, а об Антоне. Ты, Вера, что на него показала?
Она снова испуганно вскинула ресницы, словно едва сдержала слезы:
— Не одна я. Кляпин вот.
— Он-то тут как оказался?
— Трубицына в тот день не было,— ответил за жену Иван.— А Серега... Он не упустит, чтобы закалымить. Этот Урсул за такими деньгами приехал, как его не подвезти? Вот и прибыл Кляпин.
Найдин вздохнул, снова отпил молока, сказал:
— Ну, ладно, Кляпин так Кляпин. Ну, а ты все же как, Вера?
И тут Круглова не выдержала, она сжалась, словно боясь удара, и, как ни кусала губы, заплакала, сдернула с головы белую косынку, уткнула в нее лицо. Рыдания ее были тяжелы, со всхлипом. Иван быстро шагнул к ней, охватил здоровой рукой, прижал к себе, сказал Найдину с упреком:
— Ты что же, Петр Петрович, не знаешь?.. Она дважды из-за нервности в больнице лежала. Ты опять ее туда хочешь? Эх, Петр Петрович!
И такая пронзительная боль прозвучала в его словах, что Найдин не выдержал, отвернулся, сказал тихо:
— Ну, ладно... Живите...— И встал, кивнул Светлане, чтобы шла на выход.
Глава пятая. ЛОВУШКА ДЛЯ ПРОСТАКОВ
1
Отец обратной дорогой переживал: не сумел себя правильно повести с Верой Федоровной, взял не тот тон, слишкой уж крутой, требовательный, а с Кругловой, как с женщиной много пережившей, да еще с незарубцевавшейся душевной раной, вести разговор надо было совсем по-иному. Ведь она так и не дала прямого ответа: видела ли, как Антон взял деньги у Урсула, хотя на суде говорила твердо. Светлана вслушивалась в эти размышления отца и думала: вот и он почувствовал нечто неладное... Может быть, не надо спешить, глядишь — постепенно все прояснится.
