Путь к вершинам - Геннадий Петрович Исаков
В мальчишках Костя был покладистый, излишне усидчивый и обидчивый — Тамарка всегда корила себя за издержки женского воспитания. Нельзя мужчине без нахрапистости, без острых локтей и луженой глотки, затрут в житейской толкотне. И успокоилась, узнав о его решении стать военным. В армии любая изнеженность проходит как сон, как утренний туман.
Впрочем, успокоилась — не то слово. Тысячу раз спрашивала: почему он выбрал авиацию? Как будто нет других специальностей, тоже серьезных и нужных, но поспокойнее!
— Я постараюсь летать пониже! — развеивал он ее опасения, принимая простоватый вид. И с неожиданной неуступчивостью отстоял сделанный выбор. Хотя на первом году учебы сам еще сомневался, получится или не получится, не сживался со строгой дисциплиной, с надоедными маршировавшими. Лишь когда начались полеты, вошел во вкус. Это не ать-два левой, это небо!..
Служить он скорее всего будет оператором на ракетоносцах, но может попасть и на вертолеты, штурманы везде нужны. Главное, курс в жизни проложил твердый.
Я понимаю Тамарку. Тоже из транспортных средств предпочитаю поезд, в нем к земле ближе. Это не страх, а естественное недоверие к пустоте: она изначально чужда человеку, не каждому дано сродниться с ней.
— Как там, лётный, сверху кривизну земли видать?
— Есть маленько, — улыбается Костя, похоже не впервые отвечая на этот вопрос.
Курсантом он уже гостил у нас, приезжая из небольшого уральского города, и мы ходили с ним на ближнюю горушку, очертаниями напоминающую Эльбрус. Козелком скакал на тягучем подъеме, я отставал от него почти без досады: мне все-таки было не двадцать годиков.
— Во дебрь, во джунгля! — по-детски ликовал он в густом арчевнике, раздирая сплетения ветвей.
Налетел снежный заряд, Костины следы мгновенно заметало. Не позволяя ему отрываться от меня, я остужал его пыл. Он останавливался, ждал — и снова убегал нетерпеливо, и снова его закрывала белая мгла.
Оглянувшись вниз, он сам удивился, что мы дали такого отменного кругаля. Горушка терялась в облаках, и высота ее поэтому казалась нескончаемой…
Теперь он прибыл для дальнейшего прохождения вершин и заказывал настоящий горный бал. Программу определял я, как старший по званию. Он без возражений — разговорчики в строю! — согласился на два перевала, 2200 и 2999 метров. Если бы летом, рискнули бы на большее, силенок у него хватает, да и я еще не совсем сдал.
Все мои куртки оказались Косте малы. Он натянул меховую безрукавку поверх двух свитеров, утратив офицерскую щеголеватость: ни один комендантский патруль не опознает!
Первый перевал мы взяли, не встретив помех. Обыденно залезли, спустились, хотя у седловины досталось и ветра, и снега в лицо. Упустили последний автобус у санатория «Арасан», долго чапали по асфальту, названивали домой с милицейского поста на противоселевой плотине, предупреждая о задержке. А вечные льды… Что ему в них? Но магия гор уже всецело владела им. Будто кроется в разломах скал неслыханная тайна, способная потрясти, а может быть, спасти человечество.
О нашей вылазке он отозвался сдержанно, однако все же, отдавая дань субординации, выжал из себя несколько слов похвалы.
— Ну ладно, ладно, это для разминки, — успокоил я его.
— Так точно, товарищ капитан запаса, — откликнулся он с оптимизмом.
О своей учебе он рассказывал мало. Занятия как занятия. Больше озабочивался тем, что за летная часть ждет его, повезет ли с командирами.
Он заинтересовался, в каких войсках служил я. В ракетных, стратегических, на затерянной в лесах «точке». Теперь по прошествии немалого времени, это не секрет. Техникой нашей мы когда-то гордились, ее даже на парадах показывали, провозя по Красной площади круглоголовые махины, а нынче уже сняли с вооружения. Жизнь была простая, не парадная. Подъем — отбой, тугие задвижки на заправочном устройстве, до дембеля остался месяц… Но не стираются из памяти давние и по-своему, теперь-то это понятно, замечательные будни.
…Тревогу сыграли на рассвете.
Топот сапог по коридору, звяканье автоматов, схваченных на бегу, противогазные сумки, приглушенные яростные команды в маскировочной полутьме…
Восток медленно, с трудом розовел.
Среди сосен полыхнуло, гром разорвал тишину. Огнем фосфористо черкнуло по низкому небу.
Еще одна учебная стрельба.
Мы аккуратно поразили цель. Хотя сейчас и не обязательно попадать в нее, словно камнем в окно. Ахнет — по всему свету отзовется. Но все же нужно уметь попадать. Чтоб жила земля без губительного огня…
Мы долго огибали массив Кошту. Он весь блестел, закованный в корочку льда, как бы в полиэтиленовую пленку приготовленный кому-то подарок. А предмет Костиной мечты ждал нас в глубине сумрачных громад, на самом краешке северного Тянь-Шаня, у Кривого перевала.
Все вышло гораздо сложнее, чем думалось, — в этой непредвиденности беда и прелесть хождений по горам.
Снегу оказалось столько, что по нему приходилось почти плыть, утопая в нем. Где-то в его недрах тек ручей. Мы следовали вдоль него, слышного то явственнее, то глуше, как за поводырем. Его звучание могло бы показаться перезвоном колокольчиков. В более нормальных обстоятельствах мы не отказали бы себе в удовольствии изобразить из себя меломанов. Снег искрился мириадами кристаллов. Глаза б мои не смотрели на эту красивую — и подлую субстанцию, сыпучую, лишенную определенности. На нее невозможно опереться, она засасывает, как трясина.
Если так будет и дальше, то лучше вернуться. Я понимал это, но… Что вспомнилось бы потом? О чем бы Костя рассказывал товарищам? Мне-то, в общем, все равно, хожено-перехожено, видано-перевидано. А ему нужен единственный вариант: пошли и, несмотря на трудности, дошли!!!
У них был преподаватель, который в войну один вступил в бой на своем истребителе против семерых, двоих сбил и вернулся лишь слегка поцарапанный. Очень своевременно привел Костя этот достойный пример. И даже заважничал слегка. Но с интересом слушал мой рассказ о действовавшей когда-то в наших местах военной альпшколе. Отсюда вышли сотни горных стрелков, они хорошо показали себя на кавказских и европейских кручах.
— Та-та-та! — застрочил Костя из автомата, укрываясь за сугробом от встречных очередей.
Вот балбес!
На морене стало полегче. Правда, пересекать ее всегда опасно. Она похожа на минное поле. Камни коварно припорошены снежком, и каждый из них может оказаться капканом, ловушкой. Скачешь по ним как воробушек, а если загремишь, то не успеешь и чирикнуть.
— Пройдем еще немного, там решим, как быть, — озабоченно сказал я Косте, не глядя на него, не совращая поддаться слабости.
И прошли столько, что возвращаться стало бессмысленно. Вон он, ледник, уродливой нашлепкой застыл в распадке. Едва ли он способен произвести незабываемое впечатление. Невзрачен, сер, лишь на изломах трещин поблескивает изысканной голубизной. Мы прикоснемся к нему только взглядом, не более
