Михаил Аношкин - Покоя не будет
— Но статья-то твоя, голова садовая. Мало ли чего тебе Ярин допишет.
— Что ж я должен был делать?
— Возражать!
Домашнев глянул на Ивина отчужденно, даже попятился от него.
— Возражать, — повторил со злостью. — Ты возражал, а что получилось? По собственному желанию?
— Эх, Петро, Петро, — вздохнул Ивин с жалостью. — Да если бы и по собственному желанию, что, испугался?
Вот человек! Ему в статью вписывают фамилию директора, вписывают произвольно, он же считает неудобным возражать, боится скорее всего. Если знаешь, что напраслину возводят, восстань! Если совсем ничего не знаешь — тем более! Струсил, причинил Медведеву неприятность, еще и оправдывается. Для Медведева это всего лишь укус комара, проморгается, опровергать в редакцию не побежит. А Домашнев в глазах Медведева все потерял, завтра об этом узнают многие. В деликатную историю влип Домашнев. Неужели не понял? Боится по собственному желанию уйти, а сам добровольно садится в лужу. Ярин не такой уж мелочный, чтоб сводить счеты с инструктором только за то, что тот ослушался. Ярина тоже могли ввести в заблуждение, хотя Медведева он здорово недолюбливает.
В комнате появилась Ниночка. Улыбаясь, ласковым голоском сказала Ивину:
— Вас просит зайти Антон Матвеевич.
Олег Павлович не поверил глазам — «барометр» показывал «ясно».
Антон Матвеевич встретил Ивина приветливо, пригласил сесть, потом вытащил из ящика бумажку и протянул Олегу Павловичу. Тот, холодея, узнал злополучное заявление.
— Возьми. Можешь порвать или оставить на память. Дело хозяйское. Собираешься настаивать?
— Настаивать не буду. Но считаю, что вы тоже не правы, — обиженно ответил Олег Павлович. — Имею право думать, предлагать, настаивать.
— Имеешь, имеешь, не спорю, кто же у тебя это право отнимал? — примирительно улыбнулся Ярин. — Только в бутылку не лезь: у всех нервы, не у тебя одного. Уважать надо и себя и других тоже. Я все-таки постарше. Есть по этому вопросу претензии?
— Нет.
А сам радостно подумал: «Не иначе Ярин выволочку получил от Грайского. Петр Иванович тогда промолчал, а остались наедине, то дал, наверно, прикурить».
— Считаю конфликт исчерпанным. Еще одно. Прочти.
Ярин передал синий, аккуратно срезанный у кромки конверт. Сам поднял трубку и позвонил в райисполком.
Олег Павлович извлек из конверта тетрадный листок, исписанный мелким каллиграфическим почерком. Письмо из Медведевки, по почерку нетрудно установить автора — Малев. Заметный бухгалтерский почерк — каждая буковка выведена четко, будто цифра.
«Товарищу секретарю парткома Ярину Антону Матвеевичу», — прочел Ивин и подумал: «Какой скверной новостью собирается ошарашить товарищ Малев Ярина?»
«Я, бухгалтер Медведевского совхоза Малев Анисим Степанович, не могу молчать о вопиющем безобразии. Дело, конечным образом, состоит в следующем.
Пункт номер один. Доярка товарищ Зыбкина Антонина потравила коров в количестве десяти высокоудойных голов. Нарушение трудовой дисциплины у таковой наблюдалось часто.
Пункт номер два. Директор совхоза товарищ Медведев Иван Михайлович в данном вопиющем факте не увидел преступления, проявил мягкотелость и гнилой либерализм, в чем ему старательно помогал небезызвестный вам работник товарищ Ивин Олег Павлович.
Пункт номер три и самый главный. Вышеупомянутые руководящие товарищи Медведев и Ивин собирали собрание доярок фермы и форменным образом принудили их отработать за Зыбкину Антонину, конечным образом, барщину, то есть за пропавших коров молоко. Когда доярка товарищ Малева Серафима Евдокимовна отказалась давать молоко, то есть отбывать вышеупомянутую барщину, ее зашикали до слез.
Кто дал право товарищам Медведеву и Ивину грубо нарушать светлые нормы нашей жизни, когда-то попранные культом личности, но теперь на радость народу восстановленные? Кто спросит с товарища Зыбкиной Антонины за пропащее молоко и за чувствительный урон? Есть ли в нашем Медведевском совхозе справедливость и правильно ли, что директор совхоза тоже Медведев? Может создаться впечатление, что этот совхоз имени товарища Медведева Ивана Михайловича, а это совсем не так. При неполучении от вас, товарищ Ярин, ответа вынужден буду аппелировать в печатный орган — газету. К сему Малев Анисим Степанович».
«Сукин сын! — возмутился Олег Павлович, рассматривая письмо со всех сторон, словно бы ища в нем непрочитанные строчки. — Не знает, наверное, что я с Тоней объяснялся, а то бы обязательно приплел бы и это! Написал бы: «Товарищ Ивин потому проявил гнилой либерализм, так как имеет на товарища Зыбкину Антонину далеко идущие виды». Написал бы, если бы знал! Факты берет верные, что возразишь: и коровы погибли, и решение принято необычное, и Малевиху на собрании довели до слез, и директор Медведевского совхоза Медведев. Намертво схвачено. Не опровергнешь. Но подсветил с какого боку — здесь проявился весь Малев — по-своему объяснил, гад. Как, интересно, Антон Матвеевич отнесся к письму? Ох, и гибкий мужик! Будешь гибкий, коль секретарь обкома нажмет. А может, Грайский все же не вмешивался? Хорошее у Ярина настроение сегодня, говорит по телефону — смеется и шутит. Вообще-то надо было его просветить насчет собрания до праздника. Да не успел (или не хотел), в праздник было неудобно, а после праздника не собрался.
Ярин кончил говорить и, принимая от Ивина письмо Малева, спросил:
— Что скажешь?
— Кляуза, вот что я скажу. И злобная.
— Кляуза кляузой, но в таких случаях меня информировать надо. Был на том собрании? Шумели доярки?
— Малевиха хотела было, да ее Антонова и Нюра Медведева осадили. А так по-доброму, по-хорошему. Медведев за решение проголосовал.
— Как оцениваешь?
Ивин насторожился: выпытывает?
— Доярки молодцы, Антон Матвеевич, а Медведев поступил правильно, что обратился к ним.
— Значит, доярки молодцы? — Ярин улыбнулся, погладил седой ершик и энергично тряхнул рукой. — Век живи, век учись, а? Нам, партийным работникам, видеть приходится всякое, и очень много дрянного, плохого. Собственно, мы зачастую сами ищем плохое, чтоб извлечь на свет божий, проникнуть в его природу и прихлопнуть на веки вечные. В этом смысле работа у нас черновая, чертовски трудная, неблагодарная.
«Да, — подумал Ивин, — что-то сегодня Антона Матвеевича повело на философию. И когда он настоящий? Или тогда, когда пушил меня при Грайском за письмо, или сейчас. Шарада!»
— Хорошее нянчить приходится, за руку выводить, поддерживать, чтоб окрепло, — продолжал Антон Матвеевич. — Верно, Олег Павлович?
— Да.
— А иногда хорошее само рождается, без нашей прямой помощи, потому что оно не может не родиться, и еще потому, что мы, партийные работники, своими незаметными, но постоянными усилиями почву подготовили для хорошего. Глядишь на меня и думаешь: что же сегодня сухарь Ярин, у которого от времени культа бородавок осталось много, что это он в поэзию ударился? Есть такая думка?
— Есть, — улыбнулся Олег Павлович.
— Насквозь вижу. Все одно слушай. Доярки добровольно берут на себя дополнительную обузу, добровольно! Не тебе рассказывать, какой адский труд у доярок, на ногах с раннего утра до позднего вечера, сколько им физической работы приходится делать! Этот борзописец взял да и охаял все!
— Знаете, Антон Матвеевич, — сознался Ивин. — Я думал вы будете ругаться.
— Плохо думал. Сердит за тот раз?
— Сердит. Зря вы со мной говорили таким тоном. Еще про секретаре обкома.
— Выходит, камень за пазухой? Но кругом виноват ты! Не спорь — ты! Я круто завернул, правильно, не следовало так. Но мое положение дает кое-какое преимущество перед тобой: видеть дальше и глубже. И плюс опыт. Согласен?
Ивину нечем было возразить.
— Утверждаешь, что много начальства. Много ли? И начальства ли? Разберемся. Брать курс на Медведева не надо. В районе Медведевых из восьми два! Возьми директора «Дружбы» Коляду. Хорош работник — и грамотный и опыт за плечами, но чего-то ему не хватает. Не будь возле него специалистов из управления, инспектора-организатора — туго бы ему пришлось. Медведев из него не получится. Где же взять Медведевых?
— Растить.
— Мудрец, однако. Думаешь, сидим сложа руки? Нечего рассказывать, сам знаешь.
«Знаю, еще бы! — подумал про себя Олег Павлович. — Свежего человека боитесь выдвинуть, молодого опасаетесь: зеленый, мол, ждете, когда седина благородная выступит. И гоняете того же Коляду из одного совхоза в другой, а проку никакого. Сказать? Спорить неохота, опять можно искру высечь».
— И не начальства много, — между тем продолжал Ярин, — а специалистов много. Не «караул» надо кричать, а «ура», дорогой Олег Павлович. Видишь, какие я мог бы дать тебе советы! Пригодились бы, может, и писать бы не о чем было?
