Михаил Аношкин - Покоя не будет
Медведев открыл Олегу Павловичу сам, провел в избу. Внимательно оглядел гостя из-под своих лохматых бровей и спросил обеспокоенно:
— Беда стряслась? Почему не уехал?
Ивин отрицательно покачал головой:
— Постой, а ты не того — за воротник не заложил?
Олег Павлович вроде немного успокоился, но боль в сердце терзала его, поэтому ответил Медведеву раздраженно скороговоркой, без пауз:
— Беды нет никакой, за воротник не закладывал, дай машину доехать до дому.
— Почему с рейсовым не уехал?
— Вот не уехал. Дашь или не дашь?
— Если не дам?
— Не давай, пешком пойду.
— Смотри ты какой! — улыбнулся Иван Михайлович. — Витязь на распутье — и так плохо, и этак нехорошо. Коль зашел — не отпущу. Эй, Люся Ивановна, собери-ка нам что-нибудь на стол!
Люся, старшая дочь Медведева, проворно подала ужин. Медведев достал графинчик и наполнил стопки.
— Жена с младшей дочкой где-то у соседей телевизор смотрят, свой никак не соберемся заиметь, — сказал Иван Михайлович. — По правде, не хочу покупать: отрывать от дел будет. Ладно, не грусти. Давай пропустим за праздник. Сам знаешь, праздника у меня не будет — мотаться по полям придется, тут же такой случай — гость нежданный. Будь здоров!
Когда выпили и закусили, Медведев подошел к телефону, который стоял на тумбочке, взял трубку:
— Маруся? Ты, Аннушка? Ну-ка соедини меня, Аннушка, с Федором. Кто? Ты в норме? Ладно, ладно, в норме — и порядок, обид не принимаю. Подбрось-ка Ивина до райцентра. Сейчас. Давай.
— Ну, пока ждем, скажи честно: что стряслось?
— Да так, ничего.
— Скрытный. Нехорошо. Как с тобой работать?
— Я к тебе не пойду, решено.
— У тебя на дню семь пятниц. Почему же не пойдешь?
— Куда ты денешь Беспалова?
— Эка беда, — улыбнулся Медведев. — На луну!
— Понятно. Только делать ему там нечего.
Через десять минут Ивин трясся на медведевском газике. Слабость разлилась после выпитой стопки водки, появилось безразличие ко всему, Олег Павлович даже испугался такого странного состояния. Испугался-то по-чудному — в мыслях, а сердце даже не екнуло, сердце к этому испугу осталось совсем равнодушным. Прямо непонятно, что с тобой делается, Олег?
ДОМАШНЕВ
На другой день Ивин сразу пошел к помощнику, но тот только руками развел: мол, ты просил дать ход заявлению, я и дал. Оно у Ярина. Нет, помощником надо родиться, как надо родиться музыкантом или поэтом. Ивину впору плакать: черт бы побрал знаменитую аккуратность помощника!
Тужи не тужи, дело сделано, напопятную идти уже нельзя — поздно. Под ложечкой заныло — не везет! С работой неувязка, с любовью неувязка, с Максимом тоже. Чего ты горюешь? Это же хорошо, что неувязка. Жить веселее, дремать некогда, не то в Беспалова превратишься.
День был праздничный, телефон звонил беспрестанно. Заглядывали ребята из других отделов — к празднику съехались все, и было весело. Работать не работалось, в смехе и в разговорах кувыркался день. В конце дня сотрудников собрал Ярин, поздравил с праздником 1 Мая, и Ивин побрел домой, еще сам не ведая, куда денет вечер. Разве уехать в Медведевку, к Тоне? Нет, в самом деле? Поехал, если бы точно знал, что не оттолкнет, как вчера. Раздумывать бы не стал. Но вчера разговор совсем неожиданно повернулся, плохо повернулся.
Праздничный день, на счастье, выдался солнечным и теплым. На митинг высыпал стар и мал, ходил и Ивин. Речь держал Ярин, хорошо, с подъемом, только часто переступал с ноги на ногу, будто качался. Речи произносить Ярин мастак, заслушаешься. Нехорошо только, что раскачивается из стороны в сторону, могут подумать, что под хмельком, хотя Ярин не брал в рот хмельного с тех давних пор, когда обнаружили у него гипертонию.
С митинга Олег Павлович направился к Егоровым. В доме царила оживленная суетня, та самая, которая предшествует началу пира. Обе старушки — и тетя Настя и Дарья Степановна — хлопотали на кухне и между делом никак не могли наговориться. Дружат еще смолоду, общих разговоров хоть отбавляй. Долго не видятся — скучают, надо бы поговорить — посплетничать. На плите у них скворчало, шипело, булькало, и оттуда во двор распространялся вкусный духовитый запах, от которого во рту навертывалась слюна. Когда появился Ивин, Лена считала на столе посуду. Задумчиво обхватила левой рукой круглый, с ямочкой подбородок, а указательным пальцем правой руки, ставила в воздухе невидимые метки:
— Раз, два…
Волосы на этот раз собраны на затылке валиком, сколоты белой широкой пряжкой, и такой она Олегу Павловичу понравилась больше. На ней праздничное платье, а поверх повязан в крупных розовых яблоках фартук тети Насти.
Удивительно: нравилась ему Лена и не нравилась. Нравилась потому, что стала с этим простым валиком волос понятнее и ближе, симпатичная такая, прямо только для Максимки и созданная. И все-таки для Олега было в ней много чужого, не принятого сердцем — чего именно, не так-то просто разобраться. Может, слишком она городская, а потому не своя?
Максим на диване забавлялся с Иринкой, подбрасывая ее кверху, та верещала от восторга. Отец. Максимка — отец. Трудно к этому привыкнуть. Забавляется с дочерью, у которой глаза до последнего пятнышка походят на его глаза.
Увидев Олега, Максим усадил дочь на диван, поднялся другу навстречу, громко выговаривая за опоздание:
— Явился, бродяга! Митингуешь, а тут из-за тебя пироги подгорели.
Старушки тоже обрадовались приходу Олега Павловича — пора и пир начинать. И праздник начался. Ивин поначалу держался тихо, поглядывая на Лену, — все-таки стеснялся ее. Лена раскраснелась от рюмки вина, развеселилась и, видимо, чувствуя, что виновницей стеснительности Олега является она, захотела с ним чокнуться отдельно. Максим запротестовал:
— Только на брудершафт! Требую!
Пришлось пить с Леной на брудершафт. Когда по обычаю надо было поцеловаться, Максим погрозил Олегу.
— Попробуй только по-правдашнему!
Было сильно неловко целоваться с женщиной, да еще с Максимкиной женой, но надо так надо. Поцеловались «по-правдашнему», вроде ничего страшного, и стеснительность окончательно улетучилась вместе с плохим настроением. Пир продолжался оживленнее. Было много беспричинного смеха и бестолкового шума. Максимка сыпал анекдотами, он ими был начинен до отказа. Потом завели радиолу. Лена танцевала с мужем, Олег Павлович взялся крутить тетю Настю.
— Ну что ты, Олежка, — пробовала отбиваться она, неловко перебирая ногами. — Я в девках-то не танцевала, какая уж из меня балерина, голова кругом идет.
Лена оставила Максима и позвала Олега, и они закружились по тесной комнате. Он ощущал на своей щеке ее волосы, краем глаза видел голубинку в ее глазах и затаенную улыбку на пухлых губах. Удивительно, она не волновала его как женщина, ему было просто любопытно узнать поближе — какова же у Максимки жена, какова та, которая отняла закадычного друга. Будет ли и она ему другом, как Максимка?
Вспомнил Тоню, подумал о том, хорошо бы и Тоня была такой общительной и непосредственной. Вспомнил, не смог отделаться от тревожных мыслей о ней и танцевать расхотелось. Усадив Лену рядом с мужем, выбрался на крыльцо покурить. Вскоре присоединился и Максим. Оба, разгоряченные выпитой водкой и утомленные комнатной духотой, сели на ступеньку и задымили «Беломором». Солнце припекало. На улице пахло горьким тополем — появились клейкие листочки. За забором в садике зеленели резные листочки смородины, крохотные и шершавые. На скворечнике, водруженном на длинном, как мачта, шесте, надоедливо чирикал воробей. Максим кинул в него камнем.
— Занял, бродяга, чужую квартиру и радуется, — сказал Максим. — У соседей скворцы поселились, у нас серый крикун. Слышал, у тебя неприятность?
— Так, — отмахнулся Олег Павлович, все еще думая о Тоне. Максим усмехнулся, осуждая себя усмешкой, — выбрал время для деловых разговоров. Проговорил с иронией:
— Ничего не скажешь — праздничный разговор.
— Отчего же, — возразил Ивин. — Разговор как разговор. У кого на душе кошки скребут — разбора нет: и в праздник, и в будни одинаково скребут.
— В праздник, может, легче, а?
— Одинаково. Глупо складывается. Ярин взъелся на меня, я сгоряча заявление настрочил об уходе. Ездил к девушке объясняться, ничего путного не получилось. Полный крах.
— Куда уходить собираешься?
— В случае чего — к тебе, на Магнитку. Примешь?
— Что за разговор! Работенку найду — век благодарить будешь. Невесты в городе — загляденье. Можно выбрать обыкновенную, можно постиляжнее, можно и совсем стиляжную. Любую! Какую хочешь!
— У нас невесты лучше. Шуточки!
— Между прочим — зло шучу, — подтвердил Максим. Поплевал на папироску и щелчком кинул к забору. — Не одобряю, понял? У каждого должна быть своя линия. Нет ее — никчемный человек. Вдвое хуже, кто меняет линию на каждом крутом повороте.
