Морское притяжение - Олег Борисович Глушкин
По трансляции объявили: приступить к судовым работам. После обеда матросов распределили по бригадам. Команда собралась на баке, и я смог увидеть всех сразу — уже не в парадных и пестрых костюмах, а в свитерах и спецовках. Люди еще не успели перезнакомиться друг с другом и смотрели настороженно. Большинство матросов — еще совсем молодые парни, коротковолосые, видимо, сразу после демобилизации. Есть даже несколько вчерашних школьников.
На палубе добытчики уже растягивали зеленую дель трала. Мелькали в руках свайки, как бильярдные шары, катились по палубе кухтыли.
Среди добытчиков носится черный пес, небольшой, с длинными ушами и блестящей шерстью. Это чистокровный спаниель из породы утятников. Он весело крутит обрубком хвоста и лает на чаек. Особенно пес неравнодушен к старшему тралмастеру — белозубому стройному чеченцу, который носит пояс, похожий на патронташ, где висят свайки, нож, спрятаны остатки судового завтрака. Все уже знали, что пса зовут Аян, но матросы быстро заменили это звучное имя на более простое — Яшка.
Я работаю с наладчиком — механиком, который ремонтирует технологическое оборудование. Мне надо контролировать работу наладчика, проводить советы с механиками других судов и, безусловно, ликвидировать любые аварии. Пока я представляю себе это смутно.
Наладчик — парень моих лет, с залысинами, отчего выпуклый лоб кажется еще больше. Судя по тому как он произносит некоторые слова — явно из Белоруссии. Движения его неторопливы, он бредет по палубе не спеша, как будто плывет. Зовут его Антон. Ходит в море уже десять лет. Встретил он меня настороженно, всем своим видом давая понять, что наставники ему ни к чему. Мы молча приглядываемся друг к другу. Всем нам еще предстоит за шесть месяцев притереться. Случайные семьдесят человек должны стать командой судна.
Антон чинит ковшовые элеваторы в чанах. Спускаемся вниз по самодельному трапу, в чанах сыро и пахнет как в подземелье. Зато особенно прекрасно море, когда выберешься из темного бункера покурить. Тебя охватывает зеленоватый мягкий простор, легкий ветерок и какое-то неземное спокойствие. И весь этот простор рассекает светлая, белеющая за кормой судна дорога — наш след, рожденный винтом.
Антон не курит, ложится рядом и щурится от солнца. Работает он на первый взгляд лениво, не торопясь, но успевает много больше меня. Он видит, что я устаю, и первым предлагает устроить перекур.
Ночью с непривычки болят руки. Мой друг, который десять лет плавает наставником, говорил мне перед отходом:
— Помни, Виктор, что ты наставник. И не лезь во все дыры с молотком и зубилом, все равно у тебя лучше не получится, чем у них. Ходи, присматривайся, давай указания, но только тогда, когда твердо уверен, что прав.
На следующий день мы с Антоном закончили ремонт чанов и принялись за систему гидравлики. Левая рука у меня вся в ссадинах, на правой водянистые мозоли.
— Сидели бы в каюте, — сказал Антон, — я справлюсь, не в первый раз, а если что — матросов в помощь возьму.
С подачей воздуха у нас ничего не получалось, и к вечеру Антон тоже здорово устал.
— Сходите к Семенычу, — попросил он меня, — пусть даст команду токарю новые переходники выточить.
Старший механик выслушал меня молча и сказал:
— Пойдем.
Он спустился в рыбцех и долго стоял, разглядывал клапаны. Потом скинул белую тенниску и за несколько минут сделал то, над чем мы бились целый день. Антон покраснел, даже шея у него стала бурой.
— Учти, Антон Иванович, пляжа тебе здесь не будет, — сказал стармех.
Эти слова наверняка относились и ко мне, но просто Семеныч считает, что я человек временный, а спрашивать надо с наладчика.
Я очень жалею, что не взял в рейс карту. Заходить в штурманскую рубку, чтобы узнать, где идем, — не хочется. В первый день я часто забегал туда, но чувствую, что это не принято.
Ковров смотрит мимо, не замечая меня, молчит матрос-рулевой, хмурится вахтенный. На судне на все есть свой порядок, свой неписаный закон. Механикам в рубке делать нечего.
Мы идем, используя попутное течение. Ночью я смотрел в иллюминатор, но так и не дождался огней больших городов, мелькнули три маяка, попадались встречные суда — и все. Капитан ночью не спал, я выходил на палубу и видел его в рубке. В электрическом освещении еще острее казались черты его лица, неизменная улыбка не покидала его. Капитана я еще почти не знаю. Один раз только он подошел в цехе ко мне и спросил:
— Ну как вы расцениваете состояние оборудования? Не подведет?
Говорят, он идет на таком траулере впервые, и в конторе, когда его утверждали, сказал шефу:
— За «Ямал» можете не беспокоиться, без плана не придем.
Антон полагает, что вся надежда на нашего старпома Коврова, — тот с промысла пустым никогда не возвращался.
— Ходил я с ним! Не поладил он тогда с командой. Но рванули мы будь здоров! Удачливый мужик. И эхолот у нас хандрил, а все одно на рыбе сидели! А что наш кэп покажет — это бабушка надвое сказала. Я бы на вашем месте и получше пароход выбрал, вам-то было запросто.
После обеда я встретил рефмеханика Васю Кротова. Он оказался моим старым знакомым, но я узнал его с трудом. Помню, он приходил к нам в отдел всегда в ослепительно белой рубашке, чисто выбритый и выглядел тогда более высоким и представительным. Теперь, с редкой бородкой, в коричневом свитере и потертых зеленых шароварах, он был похож на татарского князька и почему-то очень суетился, просто минуты не стоял на месте.
Познакомились мы с ним два года назад в управлении. Я только начинал там работать, был растерян и подавлен бумажным потоком и не умел управлять им. Главным инженером был тогда Иван Сергеевич, он, собственно, и уговорил меня перейти из сдаточной команды завода в управление. На заводе мы часто с ним сталкивались, спорили, а однажды, когда закончили ремонт очередного траулера, Иван Сергеевич предложил:
— Идите ко мне работать, нужен начальник отдела модернизации.
Предложение было лестное, но я никак не мог представить себя начальником отдела. Я долго отнекивался — мол, я молодой специалист, завод не отпустит, — но оказалось, что он уже договорился с директором, я заговорил было об очереди на квартиру, но и здесь он пообещал, что решит дело намного быстрее.
И вот после шумного цеха я очутился в отдельном кабинете, и на первых порах Иван Сергеевич во всем меня поддерживал и был готов выслушивать в любое время. Всегда подтянутый, с тонкими чертами лица, на вид он казался слишком изнеженным, пожалуй, нерешительным, но все исчезало, когда он начинал говорить, —
