Ратниковы - Анатолий Павлович Василевский
Метров через двести Сергей остановился. Его заинтересовало таинственное звучание. Оно было приглушенным. Казалось, мелодией дышит сама земля. Он покрутил головой и догадался, что музыка слышна из раскрытых дверей высокого красного собора.
Оглянулся. Вокруг было пустынно, и он вошел. В костеле тоже никого не было. В глубоких нишах перед иконами горели электрические лампочки в форме свечей. Он решил, что музыку передают по радио, и стал осматриваться, ища репродукторы. Ничего похожего не увидел, подумал: «Ну и пусть». И тогда разглядел высоко под стрельчатыми сводами согбенного старика. За точеной балюстрадой антресолей видна была в сумраке седая голова. Старик раскачивал туловищем в такт музыке. Перед ним стройными рядами возвышались светлые трубы.
«Орган!» — догадался Сергей и попытался разглядеть невиданный им, диковинный инструмент.
В костеле стояли странные, очень низенькие скамеечки; и он, опасаясь, как бы его не выгнали, примостился на одну из них и стал слушать.
Музыка не исходила оттуда, где сгибался и разгибался старик; музыка пропитывала все строение, стекала по стенам, разливалась по холодным плитам цементного пола, пронизывала воздух и обволакивала Сергея, погружала в какой-то сладостный сон наяву.
Музыка наплывала мягкими волнами. Даже тогда, когда орган звучал мощно и казалось, что сами потолки каменные, стены поют трубно, — даже тогда музыка не тревожила, а лишь плотнее охватывала и глубже погружала в этот цепенящий сон. Сергей чувствовал, что не в состоянии пошевелить рукой, даже пальцем, словно боялся, что при малейшем его движении что-то разрушится и случится непоправимое.
Орган стих. Но музыка еще жила какое-то время. Пропитанная ею громада собора еще долго источала неуловимое звучание, как камень излучает в вечернюю прохладу собранное за день тепло.
Когда Сергей поднял голову, то оказалось, что старика на балюстраде нет. Сергей долго сидел, но все было тихо. Старик не появлялся, словно бесследно и беззвучно растворился в каменных складках собора, в сумраке, затемнившем костел.
3
Сергей знал со слов Люси, что полеты будут ночные, и, пока не угас закат, не торопился. Шел медленно, думал об удивительной музыке, которую довелось послушать (каждый день слушай — не надоест), и окружающий мир воспринимал по-новому. То ли музыка была тому причиной, то ли полная отрешенность от забот, какую он впервые позволил себе в этот отпуск, но сейчас многое открывалось ему впервые.
Тот вечер был тих, а ночь, хотя месяц и не всходил, по-летнему светла: в небе угадывалась синь. Звезды смотрели на землю не мигая, и слышалось в тишине, как стрекочут кузнечики, словно перетирают маленькие жернова. И Сергей, которого столько раз окружал их стрекот и ночью, и днем, впервые к нему прислушивался и удивлялся.
Очутившись на окраине города, остановился. Почудилось, что опять слышен орган, потому что звучание, которое он уловил, снова было всеобъемлющим, оно охватывало весь воздух, все небо, всю землю. Далекое, но мощное гудение было густым и ровным. Оно разрасталось и крепло, но это не был орган, и звуки эти не погружали в оцепенение, а взбадривали и пробуждали смутное беспокойство.
«Вот оно что, — подумал Сергей, — вон он где — аэродром». И стал ждать. Вскоре полеты начались.
Со стороны аэродрома слышался непрерывный приглушенный гром. Время от времени из чернильной гущи беззвучно вырастали разноцветные огни, разгоняясь, рвались вверх, превращались в одну светящуюся точку — слышался давящий свист; мгновенно все исчезало; чуть погодя земля вздрагивала от короткого взрыва, как будто весь небосвод приподнимался и снова падал на горизонт.
Через ровные промежутки времени все повторялось, и Сергей стоял и стоял, как прикованный. Выворачивал голову кверху, пытался разглядеть самолеты. Но, кроме несущихся в небе и исчезающих огней, ничего увидеть не мог.
«Днем летать будут — тогда и увижу», — подумал он и пошел назад, потому что было уже поздно.
Дверь оказалась незапертой, но Люси не было. В комнате горел торшер, постель, которую он прибрал за собой, опять была приготовлена на диване. Возле дивана лежала грозная записка: «Почему ничего не ел? Буду ругаться».
Он выпил два стакана молока и лег. Минут через двадцать пришла Люся.
— Слышишь, летают наши.
— А что это гукает, когда самолет взлетит? Стреляют?
Люся засмеялась:
— Нет. Звуковой барьер берут.
Он тоже засмеялся для приличия и стал думать. Что это еще за барьер? Ну, изгородь — барьер. Ну, туча. А звук?..
— Спокойной ночи, — сказала Люся, погасила торшер и ушла в спальню.
Вскоре Сергей уснул. Проснулся уже под утро В дверь балкона заглядывал белесый рассвет, тянуло росной прохладой. С аэродрома все еще слышался гул, в отдалении время от времени гукало. Сергей повернулся на бок и, устраиваясь поудобней, через дверь в кухню увидел в окне силуэт Люси. Приподнял голову и окликнул:
— Что рано поднялась, Люся?
— Я не ложилась.
Он так и держал голову на весу. Настороженно спросил:
— Что так?
— Вдруг Алеша вернется…
«Вон как», — подумал он и опустил голову.
Немного погодя спросил:
— Так ждешь каждый день?
— Нет. Сплю. Полетов когда нет.
«Ишь! — подумал он. — Моя бы не стала ждать. Да и то… Если б такая работа…»
— А что, ни с того ни с сего возвращаются?
— Всякое бывает… Бывает, уйдет на полеты — ждешь-ждешь, а его и день, и два нет. Однажды через месяц вернулся.
— И не предупредил?
— Сам не знал.
— Как же ты?.. Каждый день ждала?
— Ждала.
— Ложись. Вернется — придет.
— Да… — Видно было, как Люся прижимается лбом к стеклу, кутается в платок.
— Ложись.
— Иногда не возвращаются… Другой раз уходит Алеша — и думаешь: «Неужто в последний раз целую?»
Сергей беспокойно заворочался:
— Алексею не говори такое.
— Что я, дура?
— И ведь не часто случается, наверно?
— Нет. А бывает — чудом спасаются, женам об этом не говорят. Не говорят, и не спрашивай. Алексей пробасит, — она передразнила: — «Брось ерунду пороть!»
— Ну и правильно.
— Конечно. А только после того, как с Алешей случилось это, я не сплю, когда его нет и — полеты.
Сергей опять приподнялся:
— А что случилось-то?
— Помнишь, писала: Алексей в госпитале?
— Назад лет пять? Ну, ну?
— Разбился он.
— Как разбился?
— Самолет спас… В госпитале с год лежал.
— А я-то думал, так что… И не написали.
— Не велел Алеша. А потом летать учился заново… А тут новые самолеты. И опять новые… Устает… В отпуск его — после того случая — каждый год заставляют на курорт ездить. Перегрузки снимать…
4
Высота была мала. Слишком мала. И когда оборвался рев турбины, он мгновенно оценил обстановку: сажать самолет негде. Обшарил взглядом землю и понял, что произойдет, если двигатель не заработает, и содрогнулся. Он сжал зубы
